Любовь в её физико-биологическом аспекте обычно не продолжается более ста минут подряд без перерыва, и в перерыве появляется отличная возможность поболтать…

– …Лайка…

– …Я здесь…

– Лайка, а ты прикололась про Эфиопию?

– Про Эфиопию? Нет. Это правда.

– И ты там училась пилотировать экраноплан?

– Да. Я научилась, когда работала в маленькой транспортной компании на озере Тана.

– А как тебя занесло в Эфиопию? – Спросил лейтенант.

– А что мне было делать на Кюсю после школы? Идти продавщицей в супермаркет? Впрочем, даже туда не сразу устроишься. Сразу это только в подметальщицы улиц.

Бенитес коснулся её живота подушечками среднего и указательного пальцев, а затем изобразил, что эти пальцы – ноги, которые ходят по кругу, выбирая дорогу.

– Ну, если ты не хотела искать что-то в Японии, то вокруг есть столько стран…

– Видишь ли, Тринидад, я тогда увлеклась религией растафари… Наверное, это было немного по-детски. Музыка рэгги. Немножко травки под ритмы барабана найабинги. Назад, в Африку. Эфиопия – центр мира. Я нашла самую дешевую авиакомпанию – дискаунтера и, никому ничего не сказав, улетела из Китакюсю в Аддис-Абебу со ста баксами в кармане и маленьким рюкзачком вещей. Я ведь улетала в рай, а зачем в раю лишнее барахло? Впрочем, никакого другого имущества у меня все равно не было.

– Лайка, ты абсолютно бешеная девчонка, – сказал лейтенант.

– А ты только сейчас это заметил? – она ласково провела ладонью по его щеке.

– Я только сейчас понял, что ты не просто бешеная, а абсолютно. Ты в этой нищей, засраной, вшивой стране, где всегда кто-то с кем-то воюет… Трудно представить.

– Невозможно представить, – поправила она и, нашарив на полочке у кровати пачку сигарет, вскочила и подошла к распахнутому настежь западному окну, откуда были прекрасно видны два старых 60-метровых бетонных островка-блина, построенных японским агентством морских ресурсов в конце прошлого века. Сейчас на островках выросли маленькие кампусы из коттеджей-мухоморов, импортированных с Улиси. Круглые окна на шляпках ярко светились, играла музыка, тусовка продолжалась…

На секунду в руках Есано Балалайки вспыхнул огонек зажигалки, а потом вокруг её растрепанной стриженой шевелюры, зеленый цвет которой сейчас практически не различался, возникло призрачное облачко дыма… Лейтенант тоже встал, подошел к девушке и мягко, осторожно, обнял за плечи.

– Извини, я ляпнул что-то.

– Нет, Тринидад, ты правильно сказал. Эфиопия – нищая, засраная, вшивая страна, в которой всегда кто-то с кем-то воюет. И если бы я не встретила дедушку Хаэле, то мне точно настала бы крышка. Но я его встретила и попала в поселок Горгора на озере Тана. Дедушка Хаэле был всем на свете понемногу. Бизнесмен, политик, учитель, философ, инженер, мафиози… Я стала его племянницей из Советского союза.

– Но ведь Советского союза полвека, как нет, – заметил Бенитес.

– Кто в Эфиопии смотрит на такие мелочи, как полвека, – с немного грустной иронией ответила она, – Папа дедушки Хаэле учился в Советском союзе, и слово «балалайка» осталось в семейных преданиях. Мне повезло с именем, и я сообразила сказать, что я из Сайберии. Сайберия когда-то была частью СССР, там русский язык, и я знаю несколько русских слов. Privet. Kak-tebya-zvat. Skolko-stoit. Eb-tvoyu-mat. Spasibo. Poshel-na-huy. Poka… Мне стыдно, что дедушка Хаэле умер, а я за три года так и не решилась сказать ему, что я не сайберка, а японка. ещё полгода я работала вместе с родичами дедушки Хаэле. Его старший сын, Тодэр считает меня кузиной. Знаешь, я плакала, уезжая. А эти ребята сказали: «Ясно, что ты должна ехать, освобождение своей родины – долг, но не забывай нас»… И я ещё приеду в Эфиопию. Я точно приеду!

– Подожди, Лайка, они сказали «освобождение своей родины?».

– Да, – подтвердила она, – К тому моменту я поняла, что моя родина здесь.

– Наверное, – сказал лейтенант, – не надо спрашивать, как именно ты это поняла.

– Наверное, не надо, – согласилась Есано Балалайка, – я все равно не смогу ответить.

…

Ночь – это тоже многогранная штука. В зависимости от ситуации её определяют по-разному. Формально – как интервал по часам. Или астрономически – как темное время суток. Или по жизни – как то, что длится, пока вас не разбудят. Бенитеса было трудно разбудить звуком работающей судовой машины. За несколько лет на флоте он привык относиться к такому звуку, как к чему-то обычному. А для Балалайки такой звук был редким явлением. Одно дело – звук мотора катера или траулера и совсем другое дело – вибрирующее гудение, порождаемое силовой установкой мощностью треть гигаватта.

От этого звука Есано Балалайка проснулась, подняла голову с уютной подушки (роль которой играла широкая грудь американского лейтенанта), прислушалась (прикидывая, реален ли этот звук, или это шумит в ушах), соскользнула с кровати, подошла к окну, высунулась наружу, а затем крикнула:

– Тринидад, посмотри, какая охрененная хреновина!

– Что-что? – Сонно пробормотал Бенитес.

– Я говорю: охрененная хреновина! – Ещё громче крикнула девушка и, вернувшись к кровати, начала тормошить лейтенанта, чтобы он не пропустил это зрелище.

– Во-первых, – произнес он, всплывая из глубин сна в мир объективной материальной реальности, – доброе утро, любимая.

– Мне это нравится! – Заявила она. – А можно ещё раз?

– Доброе утро, любимая, – повторил он и взъерошил ладонью её зеленые волосы.

– Доброе утро, милый! – Ответила Балалайка и потерлась носом о его уже несколько заросшую щетиной щеку. – А у меня сегодня с утра извращенная сексуальность, мне нравятся небритые мужчины. Представляешь?

– Э… Тогда может быть мне не бриться?

– Нет, ты побрейся. Тогда мне сразу начнут нравиться бритые мужчины. Но сначала посмотри на ту охрененную хреновину, которая подкатила к северному кею.

– Так… – Сказал он, вставая и подходя к окну. – Вот, дьявол! Эта штука по длине, как супертанкер, но по ширине раза в два больше!

– Это, – сообщила Балалайка. – Тот океанский хэви-трэкер, про который вчера говорил инженер – нези. Я думаю, мы на это ещё полюбуемся из суши-бара за завтраком. С той крыши будет отлично видно. А сейчас давай быстро мыться и собирать вещи. Мы ведь сегодня едем в отпуск, верно? И нам надо запрыгнуть на что-нибудь до Минамитори.

– На что-нибудь, это как? – Спросил он.

– У нас, – объяснила она, – авиа-ассоциация «Zin Chao Do». Самый дешевый на планете способ путешествовать. Вроде автостопа. В суши-баре на экране динамическая схема перемещений всяких скоростных штук, заходящих на Окинатори по акватории. Надо просто выбрать, какая из них нам подходит по условиям… Ну, я сама разберусь, если сейчас один симпатичный мужчина пойдет со мной в душ и потрет мне спинку…

…

Огромная стрела-манипулятор судового крана хэви-трэкера сняла с палубы очередной бетонный блок размером с садовый домик, описала в воздухе гигантскую дугу и без всплеска мягко опустила груз в воду, установив его на погруженный рифовый барьер вплотную к нескольким блокам, уже стоящим на положенных местах.

– Обалдеть, да? – Спросила Сотоми, выполнявшая этим утром функции бармена.

– Фантастика, – согласился Бенитес, делая первый глоточек кофе. – Я действительно начинаю верить, что скоро у вас здесь станет просторно в смысле площади.

– Ну так! – Гордо подтвердила она и пошла за заказанным омлетом с беконом.

Балалайка толкнула Бенитеса в плечо и ткнула пальцем в сторону крайне-западного бетонного островка-блина, к которому со скоростью хорошего катера приближалось скользящее в полуметре над водой нечто: металлическое, удлиненное и угловатое.