— Послушай, лейтенант: ты приказ слышал? Или мне повторить?

Он хотел сказать что-то ещё — но тут по этажу разнёсся истошный женский крик:

— Амин! Амин!..

Она кричала что-то ещё, но я ничего не понял: афганский из наших знал только Курбатов. Откуда-то вновь раздались выстрелы; в этот момент я обернулся и увидел, что Амин встал и, схватив сынишку за руку, пытается сбежать через вторую дверь.

— Стреляй, твою мать! — остервенело прокричал Коростелёв. Я вскинул автомат и дал длинную очередь по беглецам.

Они упали — большой и маленький, — чуть-чуть не добежав до двери. В этот момент в бар заглянул майор Семёнов, командир группы. Он посмотрел на лежащих, потом на меня (мне показалось, с сочувствием), и передал по рации:

— Главному — конец.

Рация прошипела что-то невнятное; тут же в бар зашло ещё несколько человек. Они разложили ковёр и закатали в него ликвидированного диктатора. Кто-то что-то говорил, кто-то присел над мальчиком…

А я стоял там, не помня ничего, не понимая ничего, — кроме того, что я только что убил ребёнка.

Майор Коростелёв усмехнулся и похлопал меня по плечу:

— Вот и молодец. Смотри, теперь ещё наградят, небось орден Ленина дадут, за главного-то.

Рядом неумолчно шипела и бубнила рация. Где-то вдали раздавались выстрелы. Штурм был окончен. И хотя та война только начиналась, моя война закончилась сегодня.

…

— Он мне ещё лет десять снился, тот мальчик.

Снился, да. А теперь он сидел прямо передо мной, в пропитанной кровью белой рубашонке, прошитой пулями в трёх местах, с запекшейся кровью на животе и коленках. Сидел на свёрнутом в рулон ковре, из-под которого вытекала струйка крови, застывая на наборном паркете. Сидел и улыбался.

— Не волнуйся, это последний раз. Скоро всё закончится.

Вокруг было тихо, как в стоп-кадре. Опустевший дворец. Пол, усыпанный штукатуркой, пылью и стреляными гильзами. Выбитые двери на раскуроченных петлях. Разбитое зеркало за барной стойкой — прямо напротив меня.

И он — а я ведь даже имени его не помню.

— Десять лет. Потом, в восемьдесят восьмом умерли Катя и Игорёк, и какое-то время мне снились они… Но лет через пять этот сон вернулся, — про ту ночь, с 27 на 28 декабря 1979 года, про штурм Тадж-бека, про этот бар… И каждый раз я отвлекался на женский крик, а потом, обернувшись, видел, как они убегают, и тогда… Приказ был живым не брать. Приказ был стрелять на поражение. И вот, каждый раз… Просто «Борис Годунов» какой-то. «И мальчики кровавые в глазах»… Одно только «но»: никакого майора Коростелёва там не было. Понимаешь? Не могло быть. Майор Геннадий Николаевич Коростелёв был убит на подступах к дворцу очередью из пулемёта и бегать по коридорам вместе со мной никак не мог. Понимаешь, да?

Мальчик звонко рассмеялся:

— Может и так, но я тут не при чём, честное слово! Да и для тебя разницы всё равно нет. Это твой последний кошмар, Второй. Он закончится вместе с твоим Миром. Подожди, осталось недолго…

Его слова потонули в грохоте автоматной очереди. Хрупкое тельце отшвырнуло к стойке, и оно осталось лежать там.

— Это мы ещё посмотрим, — я выбросил опустевший рожок и, пристегнув новый, передёрнул затвор.

— Так держать, лейтенант! — Коростелёв зашёл в бар и одобрительно похлопал меня по плечу. — Молодец. А я уж думал, ты и на этот раз не решишься.

— Не волнуйтесь, Геннадий Николаевич, я справлюсь.

Ствол автомата упёрся ему в живот. Он брезгливо поморщился:

— Да иди ты к Изгоям, Второй! Думаешь, стреляя во всё подряд, ты сможешь отсюда выбраться? Вот именно, не сможешь. Я же помочь тебе хочу… брат.

Он задрал подбородок, взглянув на меня сверху вниз, и я вдруг заметил, что его глаза изменились: теперь они были нечеловеческого золотого цвета.

— Первый?

Первое правило иллюзии: ничто из того, что ты видишь вокруг, не является тем, чем кажется.

— Ты слишком многое забыл, да, Гермес? — спросил он, ласково улыбаясь.

— Например?

— Например то, что в ту ночь майор Коростелёв был рядом с тобой.

— Неправда. Его убили, я видел это собственными глазами.

Он усмехнулся:

— А когда это одно мешало другому? Понимаешь, Гермес, я… волновался за тебя. Тебя ведь могли убить. Ты же был человеком, хотя и самосозданным. Я же тебя прикрывал. Помнишь, я толкнул тебя тогда, в дверях бара? Тебя могли подстрелить — а я тебя спас. Да и потом, если бы не я, ты бы никогда не решился выстрелить! И откуда только в тебе это взялось… Ты же без году неделя как человеком стал! Откуда гуманистические замашки-то? Тебе дали приказ — стреляй! А ты? Я хотел, чтобы ты хорошо показал себя в этой войне, ведь ты всегда был отличным Воином! А что в итоге? Ты меня разочаровал. Отказался от награды, подал в отставку… Между прочим, это я подстроил всё так, чтобы тебя не увольняли, а просто перевели в запас, да и то не сразу. Понимаешь? Я хотел поддержать тебя в этом Мире!

Я надавил на гашетку. Полумрак бара разорвали вспышки выстрелов.

Коростелёв нелепо схватился за живот, едва удержавшись на ногах. Из раны полилась кровь.

— Так это всё из-за тебя, гад? — прошипел я. — Из-за тебя?! Значит, если бы не ты, ничего бы не было? Если бы не ты, я бы не убил мальчишку? И кошмаров бы не было? Я-то себя проклинал, — а выходит, зря? Выходит, это ты так «волновался», да?!

Майор тяжело опустился на пол. Лицо его покрылось испариной и побледнело, он тяжело дышал.

— Придурок… чёртов. Да если бы не я, где бы ты сейчас был… Кретин… Ты что, забыл, кто твой враг? Ты…

Я выстрелил в упор, и он повалился навзничь, обливаясь кровью…

…

— …Герман, что с тобой? Герман?

Что?

Габриэль смотрит на меня, вид у неё встревоженный. Я оглядываюсь: вокруг пространство Шестого Тренировочного.

— Герман Сергеич, вы в порядке? — спрашивает Валя.

— А где?.. — начинаю было я, но потом умолкаю. Тут явно что-то не так, но давайте пока что придерживаться плана: — Неважно, я в норме. На чём я остановился?

Ребята молча переглядываются. Потом Сонни говорит:

— Вы начали рассказывать о том, в чём заключается истинная сила Духа.

— Вот как? И в чём же она заключается?

— Вы сказали только, что ключевое слово здесь — Баланс, — отвечает Валя. Похоже, им всё ещё кажется, что со мной что-то не так.

А со мной всё в порядке? Что там было, только что — Тадж-бек, Амин, Коростелёв… или Первый? И мальчик, который, очевидно, вовсе не мальчик… Или нет?