Я не собирался рассматривать потомство этих союзов. Например, положат ли они начало новой расе, более высокой. Я собирался показать, что личности из низшей расы инстинктивно стремятся на более высокий уровень с помощью брака с кем-то высшим, пусть и ненамного высшим. Поэтому негры как общее целое никогда не разберутся со своими трудностями без помощи высших рас. Они обречены, безнадёжно обречены на миллионы лет зависимости от высших рас. Я собирался показать, что частично это зависит от биологических условий – небольшого объёма мозга, толщины черепа, физических качеств, которые приподняли их на уровень чуть выше животных.

Бирс думал, что на эту тему можно написать интересный роман – роман, который не прочитает никто, кроме его автора. И в этом у нас была полная гармония.

«Тем не менее, – сказал он, – я бы хотел, чтобы вы попробовали. И я не прав в том, что его прочитаете только вы, поскольку я попрошу экземпляр с автографом и прочитаю его».

II

Когда Бирс записывался в армию Союза, он ничего не знал о политических противоречиях, которые привели к войне. Как было с большинством его товарищей по оружию, он сражался, чтобы освободить рабов. Таков был повод. Кроме того, были нравственная убеждённость, рыцарский порыв и предлог, чтобы оправдать кровопролитие. Конечно, основным поводом была страсть к войне, к приключениям, зов молодой крови.

Если бы эти смелые мальчики знали, что дамы, которых они хотели спасти, не были «прекрасны, как лилии, с волосами, сияющими ярче солнца, с грацией дриад»[150], что они были чёрными, с толстыми губами, плоскими носами и курчавыми волосами, что они были неуклюжи, как коровы, тогда кое-кто из этих юных сэров Галахадов не стал бы записываться в армию. К счастью для своих идеалов, они почти не видели чёрных дам и вернулись на родину с верой, что разница между европеоидами и негроидами заключается только в цвете и социальных условиях. Сотни тысяч благородных юных Чарльзов Самнерсов и Таддеусов Стивенсов[151] вернулись на родину, чтобы разработать планы, по которому молодые южане должны будут жениться на своих бывших рабынях. Тем не менее, нет никаких сведений, что какой-нибудь молодой северянин вернулся на Юг, чтобы просить руки чёрной дамы.

Но верно и то, что когда Бирс жил в Вашингтоне, положение негров было довольно жалким. Безнадёжным! То, что Бирс испытывал к ним глубокое сочувствие, было неоспоримо.

Вместе с тем он обладал сильным инстинктом расового самосохранения. Он бы никогда не взял в супруги женщину другой расы, даже если бы она была равна ему в интеллектуальном и нравственном плане. Он чувствовал сильную неприязнь к каким-нибудь личным отношениям с японцами, китайцами и индейцами. Последние, как он считал, ненамного превосходили негров. Индусов он презирал. Евреи, как он считал, незначительно отличались от его расовых предков. Во всяком случае, против них у него не было какого-либо рода предубеждений. В искусстве и науке они достигли относительно большего, чем другие народы или ветви его расы. Он заявлял, что даже сейчас шестнадцать миллионов евреев, разбросанных по всему миру, поставляли больше деятелей науки и искусства, чем несколько сотен миллионов христиан.

III

Бирс указывал на то, что, несмотря на положения Конституции США – Конгресс не может устанавливать закон об установлении религии или запрете свободы слова и свободы печати, никакой штат не может принимать закон, ограничивающий привилегии и льготы граждан США – несмотря на всё это, нельзя законодательно запретить инстинкт расового самосохранения. Мы остаёмся предубеждены против всех религиозных сект, кроме нашей собственной, против других типов общества и поддерживаем людей нашей расы, нашей религиозной секты и нашей политической партии.

«Если вам угодно, скажите, что это неразумно, – говорил он. – Человек – существо неразумное. Лишь немногие из нас одарены разумом. Тем не менее, это предубеждение не неразумно. Оно врождённо. Более того, мы умышленно выбираем определённые взгляды, которые кажутся нам разумными. И вовсе не важно, что те, кто не принимает нашего мнения, скажут, что мы предубеждены.

Часто какой-нибудь журналист, считающий, что он одарён необычным чувством справедливости, широтой взглядов, всеохватным милосердием, уверяет нас, что любой американский мальчик, который подходит по закону, может надеяться стать президентом США. Он знает, что он лжёт. Сам он не подумает выбрать негра, даже компетентного, на президентский пост. Чистокровный китайский американец, чьи предки несколько поколений были гражданами США – если такой человек подойдёт по закону на пост президента – не имеет ни малейшего шанса на избрание. Скорее всего, ни один белый за него не проголосует. Избиратель вообще не станет рассматривать его способности и соответствие высшему политическому посту. Его просто не выберут как человека чужой расы, точно так же, как эфиопа, монгола, малайца. Американизация кандидата может не вызывать сомнений, поскольку его предки поколениями жили в нашей стране. Он может обладать необычным, исключительным соответствием высшему посту в стране. Но он никогда не займёт этот пост. Мы любим громкие фразы о том, что конституционные положения способны изменить человеческую природу, но продолжаем следовать совету Киплинга: «Что бы ни случилось, человек должен держаться свой касты, своей расы, своего племени»[152].

Кто из европеоидов захочет лежать в больнице под заботой врачей-негров? Никто! Не знаю, какой белый человек отправит свою жену, дочь, сестру или возлюбленную в такое заведение, где за ними будут ухаживать чёрные люди. Легче верблюду, скача и подпрыгивая, пройти сквозь игольное ушко, чем чёрному человеку стать интерном в американской больнице, которая принимает белых людей. Более того, даже учёного еврея, будь он самым великим врачом, с трудом возьмут в больницу, где среди попечителей преобладают христиане.

Белый человек не ограничивается предубеждением против расы. Он с подозрением смотрит на представителя собственной расы, который отличается от него религиозными, политическими, любыми взглядами. У католиков есть свои школы, больницы, сиротские приюты и даже университеты. То же самое у епископалов, методистов, пресвитерианцев, баптистов – почти у всех крупных вероисповеданий. То же самое у евреев. Если в какое-нибудь объединение – скажем, в ветеранское – входят люди различных взглядов, то руководители этого объединения избираются приверженцами тех религиозных или политических взглядов, которые составляют большинство. Всегда человек из нашей церкви или нашей партии более способен и намного более нравственен, чем человек из других церквей и партий. Только нашему брату мы доверим какой-нибудь пост. Это всё довольно естественно. И нет ничего предосудительного в том, что человек цепляется за «свою касту, свою расу, своё племя».

В нашей стране так много религий, что они сдерживают друг друга. Одно можно сказать точно: если пятьдесят один процент избирателей – методисты, то выборный пост займёт только методист. А выборный чиновник будет безжалостно обращаться с теми, кто принадлежит к другой религии.

Протестанты утверждают, что если большинство американцев станет католиками, то меньшинство будет предано смерти. Не знаю, не знаю. Если это правда, то я торжественно заявляю, что если пятьдесят один процент населения станут примитивными баптистами[153], они предадут смерти всех католиков. Не удивляюсь, если методисты или другие протестанты, составляющие пятьдесят один процент американцев, вынуждены будут убить остальных протестантов, которых они не смогли обратить в методизм. Кажется, католики и протестанты сделаны из одного теста, они похожи в своей нетерпимости.

Слово «терпимость» – это преувеличение. Не бывает терпимых людей. Быть терпимым, всегда терпимым, значит производить больше вреда, чем добра. Человек, который думает, что он терпим, – это обычно никчёмный тип без своего мнения, с умом идиота. Нетерпимый человек твёрдых взглядов и предубеждений – это успешный человек. На его плечах покоится наша цивилизация.