«Вот еще! — она с отвращением поморщилась. —Уж не пытаешься ли ты, девушка, внушить себе, что Паша имел гомосексуальные наклонности или был бисексуалом? — Ольге приходилось писать и о таких людях, но она никак не могла предположить, что все это могло иметь к ней самой хотя бы малейшее отношение. — Поздравляю, ты опять начинаешь сходить с ума, — на всякий случай поставила она себя в известность. — Этот Первозванск провоцирует у тебя приступы помешательства. Может быть, тебе следует поскорее убраться отсюда в необъятную Москву, где нежелательные встречи все-таки более редки?» Впрочем, мысль о возможности гомосексуальной связи между Пашей и Заславским — какой бы чудовищной она ни казалась — слегка позабавила Ольгу и придала определенную пикантность ее сидению за столом с Алексеем Витальевичем. Тем не менее, чтобы обратиться к своему визави, ей потребовалось сделать над собой известное усилие.
— Какими судьбами? — спросила она, поднимая на Заславского глаза. Потом, чтобы подправить неуклюжее начало, добавила: — Я хотела спросить, как вы здесь оказались?
— Ого! — хохотнул Заславский, откидывая ладонью со лба роскошную седую прядь. — Она еще и удивляется! «Как вы здесь оказались?» — передразнил он Ольгу, сразу принимая панибратский тон, отчего та слегка покривилась. —Я-то приехал на открытие выставки. Вы, может быть, помните, что я антиквар, и мне безумно интересны всякие картинки. Кстати, не лишено вероятности, что кое-какие работы мне удастся здесь приобрести. Ведь это собственность членов клуба, а не Государственного музея изящных искусств.
Ольгу так и подмывало спросить, не знаком ли он случайно с Меняйленко или с Аристархом Собилло, но потом она решила, что мудрее будет промолчать. Кто знает, какие могли быть отношения у Заславского с ее новыми приятелями? Ей, признаться, давно уже расхотелось пить и есть, и она мечтала, отделавшись от общества антиквара, сбежать из не особенно уютного «Первозванского трактира», взять такси и уехать побыстрее в санаторий, который теперь представлялся ей оплотом душевного спокойствия. Между тем Алексей Витальевич не спешил выпускать ее из своих когтей и проявил любопытство, на взгляд Ольги, неуместное. Особенно его, по-видимому, интересовали их с Пашей отношения. По крайней мере, вопросы, которые он задавал, сделали бы честь любому следователю. При этом, правда, антиквар подсластил пилюлю, и отужинать Ольге все-таки пришлось, причем, весьма роскошно.
— Значит вы, Оленька, так-таки больше с Пашей не виделись? — говорил Заславский, наливая ей в бокал шампанское-брют и устанавливая рядом с ней крохотную кастрюльку с запеченными в сметане шампиньонами. Все эти яства так быстро появились на столе, что Ольга, погруженная в свои мысли, даже не заметила, откуда они взялись. — С тех самых пор, как мы разговаривали по телефону?
Антиквар грустно кивал головой, цокал языком, короче, всячески изображал скорбь по поводу разрыва своего приятеля с Ольгой.
Поскольку Ольге скрывать было нечего, да и ни к чему, она отвечала правдиво.
— И не помирились, Алексей Витальевич, и не виделись, к моему большому сожалению, — тут у Ольги предательски задрожал подбородок. — Более того, в тот же день я съехала с квартиры, которую мы с Пашей снимали, поскольку он не оставил мне денег, чтобы за нее заплатить.
— Алексей, — промолвил Заславский, пристально глядя ей в глаза. — К чему церемонии между старыми знакомыми, Оленька? Называйте меня просто Алексей. Мне будет приятно.
Он даже попытался положить ей на руку свою небольшую белую ладонь, но когда она убрала руку, особенной настойчивости проявлять не стал и попытку эту больше не повторял. Ольга не сомневалась, что как женщина она Заславского ничуть не интересует, а его ухаживания имеют одну лишь цель — выудить у нее максимум информации.
Но ничего особенно интересного она поведать ему не могла, даже если бы и захотела. Скрытность Паши считалась общеизвестной, о своих друзьях он с ней не говорил, о работе — тоже... Что же тогда могло вызвать столь пристальное любопытство Заславского?
— Вы меня удивляете, Алексей, — сказала она, лениво накалывая на вилку кусочек датской ветчины и отправляя его в рот. — Кому, как не вам, знать, где сейчас Паша. Вы же его друг — или, по крайней мере, приятель. К брошенным женщинам мужчины испытывают одно — раздражение, реже — слащавую сентиментальную грусть. Но в гости к ним не ходят. По пословице: не возвращайся туда, где тебе было хорошо.
— Неужели он вам так ни разу и не позвонил? — снова последовал вопрос антиквара. — Надеюсь, у него был ваш домашний телефон? Телефон ваших родителей, я хочу сказать...
— Если бы позвонил, меня бы вы здесь точно не встретили. Я и приехала сюда, чтобы немного успокоиться и побыстрее избавиться от всяких навязчивых воспоминаний.
У Ольги складывалось впечатление, что Заславский не слишком ей доверяет. Но почему? Казалось бы, она говорит вполне разумные, логичные вещи. «Ах да! — подумала она. — Ведь это женская логика, а у мужчин своя — совсем другая. Вот он и переиначивает все мои слова по-своему. А как — по-своему?
Стоп! — вдруг сказала она себе: в голове закопошилась еще не совсем оформившаяся новенькая идейка. —А что если Паша исчез не только с моего горизонта, но и с горизонта Заславского? Скажем, взял у него взаймы кругленькую сумму — и был таков? А у нас на Таганке решил больше не объявляться, чтобы, к примеру, меня не подставлять? И тогда никаких измен, никакого гомосексуализма — чистая экономика. Карман — деньги — карман».
При данных обстоятельствах, правда, приходилось, убрав старые, выдвигать два новых обвинения. Первое: ее разлюбезный Паша — вор. И второе: Паша променял ее на деньги. Тут, правда, оставалась надежда, что вор Паша, дождавшись, когда все успокоится, снова объявится на ее горизонте и предложит ей руку и сердце вместе с мешком украденных денег. Что и говорить, предложение заманчивое.
— Большое спасибо, конечно, но мне что-то не хочется, — проговорила она вслух, отвечая на собственные мысли, чем сильно удивила Заславского. Он в тот момент как раз готовил свой очередной вопрос.
— Так как же вы все-таки оказались в Первозванске? И кто ваш неизвестный приятель, что отправился на открытие вернисажа, бросив вас в этом вертепчике?
Ольге надоело чувствовать себя, как на допросе. В самом деле, ну что он пристал к ней, как банный лист? «Скажите это, скажите то...» Лучше я его сама спрошу напрямик, что он имеет против Паши? Она вперила в Заславского взгляд многоопытной, все понимающей женщины, но это, признаться, ей не слишком-то удалось.
— Скажите, Алексей, он вам много должен? Вы что, на счетчик его поставили — так, кажется, у вас говорят? Но ко мне-то вы зачем пристаете — я же сказала, что не имею представления, где он сейчас...
Заславский явно не ожидал такого решительного наступления и смутился. До сих пор Ольга была паинькой и послушно пила и ела все, что он наливал ей и накладывал на тарелку, — да и на вопросы отвечала вполне исправно.
— Вы меня не так поняли, — взволнованно заговорил он, прижимая к груди белую аккуратную ладошку. — Ничего мне Паша не должен, уверяю вас. И о каком таком счетчике вы говорите? Это слово не из моего лексикона. Так, знаете ли, бандиты между собой разговаривают, а я — антиквар, я имею дело с искусством. — Заславский преданно посмотрел на Ольгу и машинально пригладил свою падающую на глаза прядь.
— Знаете, — сказала Ольга, с силой втыкая каблуки в пол и отъезжая вместе со стулом от Заславского, который все время норовил пододвинуться к ней поближе, — я, пожалуй, пойду. Я устала и хочу спать.
— Боже мой, Оленька, ну конечно! Как только я об этом не подумал, — произнес Алексей Витальевич, поднимаясь вместе с ней. — У меня машина. Я отвезу вас, куда хотите. Такой красивой девушке не следует бродить в темноте по незнакомому городу без спутника.
«И этот туда же! — с раздражением подумала Ольга. — Все прямо сдвинулись на этом незнакомом городе и его темных улицах. Можно подумать, что я в Москве после десяти часов носа на улицу не высовываю. Как бы не так! Полночь — мое любимое время суток. Как у всякого, кто таскается по разным сборищам, чтобы потом о них написать. Людей на улицах мало, идешь себе и думаешь о своем».