Проводник перевел. Ответом было молчание.

— Ну, если никто не видел, может быть, хоть слышали? — продолжал генерал. — Ведь фашисты здесь много раз испытывали свое новое оружие! Звук у него должен был быть сильным, далеко слышным…

Опять молчание.

— Почему вы не хотите нам помочь? Красная Армия вызволила вас от фашистов, гонит их дальше. Скоро вся Польша будет свободной. А вы не хотите рассказать нам о том, что здесь было!

Но и на этот раз люди молчали. Тогда проводник попробовал сам поговорить с ними. Безуспешно.

— О ницем невям…

— Не розумием…

— Як бога кохам…

— Езус-Мария… — шелестело со всех сторон.

Проводник с досады сплюнул, буркнул: «Холера ясна!» — и, сделав несколько затяжек, заговорил снова, поспокойнее и потише. Ему отвечали наперебой, но отрывисто и скупо.

— Видите ли, — объяснил проводник комиссии, — что бы вы им ни говорили, они все еще боятся. Ведь от фашистов их освободили совсем недавно, эти каты ох и лютовали здесь… Мужчин всех угнали на работы, и до сих пор никто не вернулся. Дома их разрушили, даже костел взорвали. Существовал ведь особый приказ Гиммлера, по которому все леса вокруг объявлялись закрытой зоной.

— Так этих людей выселяли? — спросил генерал. — Тогда другое дело.

— Здесь были прекращены лесозаготовки. Ни один человек не имел права войти в лес. Дороги немцы заблокировали. Эти-то бараки на скорую руку уже потом слеплены. А как тут эсэсовцы и полиция лес прочесывали! Все искали парашютистов и партизан. Это у них называлось «гроссфандунг» — большая облава. Хорошо, что мы вовремя о ней узнали и двинулись на восток, вам навстречу.

— Погодите, погодите, — остановил его генерал. — Скажите, когда, хоть примерно, поступил сюда приказ Гиммлера и начались облавы и выселения?

— Не так давно, кажется, в начале весны. У них, наверно, пошли особенно активные испытания.

— Ну а не особенно активные были и раньше? Еще до приказа Гиммлера? И все эти люди еще жили здесь в своих домах? Значит, они все-таки что-то могли видеть или слышать…

Проводник опять обратился к собравшимся. И тогда, растолкав молчавших взрослых, вперед вышел мальчик лет четырнадцати. Был он белобрыс, курнос, долговяз, в залатанной большой куртке, явно с отцовского плеча, в продранных на коленях штанах из мешковины и каком-то подобии лаптей. Проводник выслушал его и сказал извиняющимся тоном.

— Вы должны их понять и не сердиться: они очень запуганы. Сначала тут зверствовали швабы, а после них — «аковцы», эти волки из Армии Крайовой. Они застращали людей, грозились расправиться с теми, кто будет вам помогать…

Но этот хлопец хочет все рассказать и показать. Он — сын здешнего лесника. Его отец был смелый человек, наш большой друг! Когда начались облавы и эсэсовцы рыскали повсюду, он нас предупреждал — записки клал в дупло дерева, о котором только мы знали, а под него закапывал для нас продукты, мы тогда сильно голодали… Так швабы его подкараулили и схватили, когда он новую записку для нас прятал. Пытали, но лесник никого не выдал. Ну и погиб, конечно…

Пока проводник говорил, мальчик пристально смотрел на своих земляков и сквозило в его светлых глазах мальчишеское презрение к трусости. А когда заговорил сам, то голос его часто срывался.

— Он объясняет, что и слышал, и видел пуски, — перевел проводник. — Были они довольно частыми.

— Откуда и куда? — спросил Клюев.

— Вон оттуда. — Мальчик махнул рукой, показывая за остатки деревни. — Летело и делало так: «Ух-ух-ух-ух…» Летело во-он за лес и дальше вот так. — Он четко показал рукой.

«Север-северо-восток, — быстро определил Клюев. — То есть примерно направление на Брест».

— А потом, — добавил мальчик, — так сильно-сильно взрывалось: бу-бух-трах-тарарах!

— Можно ли найти место, где взрывалось? — из-за плеча Клюева высунулся Салазко.

— То можно, — кивнул мальчик, когда ему перевели.

— А место, откуда их запускали? — спросил генерал.

И мальчик опять утвердительно кивнул.

— Ну что ж, товарищи, — обратился к комиссии генерал. — Пожалуй, начнем с полигона. Правда, смеркается уже, надо бы переночевать по-походному… А с рассветом и двинемся.

Спали на сеновале. Сугубых горожан — Клюева и Салазко — долго тревожил пряный аромат сена, и они шептались о Москве, о том, что уже скоро вернется вся академия и начнутся новые дела да заботы. Потом все же задремали.

Утром по дороге им все время попадались таблички с грозным предупреждением по-немецки: «Ферботен!» («Запрещено!») Где-то уже после полудня, пройдя насквозь смешанный лес, они неожиданно оказались на сравнительно небольшой площадке, расчищенной и разровненной.

— Глядите, Георгий Николаевич. — И Клюев показал рукой. — Вот они, пусковые установки с направляющими, вроде наших «катюш». Это, конечно же, для Фау-1.

— А зачем к площадке подходят рельсы?

— Ну явно для подвоза крупных частей запускающихся агрегатов. Монтировали, судя по всему, прямо тут. Думаю, что вполне можно было запускать и с самолета-носителя.

— А вон тот огромный бетонный куб?

— Он, это совсем другое дело! Это пусковая площадка для куда более солидных вещей.

— Тут вокруг стояли войска швабов, — объяснял между тем мальчик. — Те, что с молниями на рукавах, всюду шныряли. Про это место мне отец рассказал. Он называл его так, как называлось оно у швабов — «ракетная база «Вереск».

Вскоре все на площадке было замерено, сфотографировано и буквально прощупано. Клюев даже влез на бетонный куб и попросил «щелкнуть» его в таком виде.

— Чтобы ощущался размер по отношению к моему росту, — объяснил он.

Уже в Москве маленькая человеческая фигурка показалась на снимке муравьем по сравнению с бетонной громадиной. И это особенно ясно говорило об исполинских размерах запускавшихся отсюда ракет.

До вероятных мест их разрывов комиссия добиралась куда дольше. Изрядную часть пути проехали по дороге на машинах, потом опять шли лесом. Всех поражало то, как мальчик безошибочно ориентировался в огромных лесных массивах. Его наперебой угощали, но он стеснялся, ел мало. Подгонять парнишку но требовалось; он сам горел желанием поскорее отыскать то, что интересовало русских.

— Туда, куда я вас веду, — объяснил он, — падало мало, но эти места мне знакомы.

— А куда же падало много? — спросил генерал.

— Не знаю, — ответил мальчик. — То летело далеко-далеко, на кресы всходни. — И он опять четко показал рукой направление полета.

— Кресы всходни, то по-польски будет восточная окраина. В данном случае это — Западная Белоруссия, — поревел проводник.

— Значит, даже их экспериментальные пуски несли гибель мирным жителям? — спросил Клюев.

— А когда это фашистов заботило? — пожал плечами проводник, — они же собирались вообще уничтожить всех поляков, белорусов и украинцев. И уничтожили бы, если б не Красная Армия.

Часа через три наконец вышли к цели.

Посреди сосняка обнаружилась огромная воронка, метров десяти в глубину и до полусотни в диаметре. Ближайшие к воронке деревья были вырваны с корнем и разбросаны далеко окрест. Взрыв сорвал со многих сосен хвою, навалил целые холмы бурелома. За этими холмами стволы деревьев лежали кронами от воронки.

— Вот это да! — воскликнул генерал. — Мощный взрыв, ничего не скажешь…

Клюев заметил, что воронка изрядно заплыла водой: видно, в низине близко подходили подпочвенные воды. Потом, согнувшись, точно ища грибы, двинулся по самому краю воронки. Салазко последовал его примеру. Попался им пучок обгоревших проводов — подобрали. Обломок алюминиевой трубки — тоже. Ну и, конечно, осколок стали синего цвета с уцелевшей заклепкой — наверно, частичка обшивки…

Мальчик, спокойно наблюдавший за поисками, вдруг подбежал к проводнику и, что-то энергично говоря, начал трясти его за плечо.

— Он вспомнил, что за этим сосняком есть болото, — перевел проводник. — Так в то болото чуть не целая ракета угодила.

— Целая? — изумился Клюев. — Давайте скорее туда!