Клюев попытался представить себе такую махину. Как тонну взрывчатки уместить во что-то, похожее на снаряд, и оснастить его двигателем, запасами горючего, необходимыми приборами? Какой же будет вес, какая величина?

— Попробуйте наладить контакт с местными жителями, — продолжал Снитко. — Впрочем, вряд ли они что-нибудь видели: немцы, наверное, угоняли их подальше. Создается специальная комиссия, мы включаем в нее вас. Кого из своих возьмете с собой?

Алексей Игнатьевич прикинул, кто чем занимается, кто для такого дела может быть наиболее подходящим:

— Салазко, товарищ генерал.

— Одобряю ваш выбор. Хотя я обо всех ваших сотрудниках уже давно составил высокое мнение.

Выезду комиссии, которой предстояло работать по Фау, предшествовало довольно бурное заседание. На нем определялся ее состав, а главное, решалось — кто же должен ею руководить. Артиллеристы предлагали свою кандидатуру, авиаторы — свою. Комиссия создавалась по поручению Ставки Верховного Главнокомандования, и значение ей придавалось соответствующее.

— Но это же, по сути дела, — снаряд с большим количеством взрывчатого вещества! — доказывали артиллеристы.

— Да, но ведь он летит? — возражали авиаторы.

— Так летит любой снаряд, любая мина! — не сдавались артиллеристы.

— А он не просто летит по элементарной траектории, он летит подобно самолету. Ведь недаром называется — «самолет-снаряд». А что вы понимаете в аэродинамике?

Аэродинамика была козырем представителей авиации в полемике. И козырь этот сработал. Комиссию возглавил авиационный генерал.

Клюева весьма позабавил такой спор. Он глядел на Салазко, уже загоревшегося предстоящей командировкой, целью поисков, и невольно чувствовал, что его самого, все, казалось бы, испытавшего и перевидевшего, охватывает такое же молодое нетерпение, такой же азарт. Чего там спорить, доказывать друг другу свой приоритет? Надо скорее ехать!

Салазко, по-видимому, думал о том же, потому что не выдержал:

— Когда же мы наконец отправимся, елки-палки? И куда, если не секрет?

— Не секрет, — улыбнулся Клюев. — На львовское направление, в шестидесятую армию генерал-полковника Курочкина.

— Но Львов-то уже освобожден!

— Да, как раз армией Курочкина и танкистами Лелюшенко. А после этого шестидесятая двинулась на Перемышль, взяла его и воюет сейчас на польской земле…

По дороге, точно сговорясь, обсуждали лишь свои, ниговские дела. О предстоящем — ни слова. И невольно припомнился им самый, пожалуй, опасный эпизод: то, что случилось у Клюева в подвале с еще неизвестным тогда оружием — фаустпатроном.

— Ну и видок у вас был, Алексей Игнатьевич, — посмеиваясь, сказал Салазко. — Я не столько выстрела испугался, сколько вида вашего!

— Думаешь, я не испугался? — мрачновато отозвался Клюев. — Кто же знал, что трубки эти проклятущие в ящике уже взведенными лежат? И кнопка пуска — прямо под прицельной рамкой. Я, когда ее откинул да в обхват взял, конечно, нажал ненароком. А там — граммов девяносто дымного пороха: надо же им гранату эту метров на тридцать выбросить! Вот и рвануло. С противоположного конца струя огня метра на четыре дала так, что дверь вышибла. Счастье еще, что до этого я не попытался насадить мину на эту трубку…

— Это точно! Еле-еле мы ее у вас из рук вынули — так вы ее стиснули! А потом я уехал. Что дальше-то было?

— Ну, мы полностью разобрались и с трубкой, и с гранатой. Ничего, в принципе, особо мудреного. Надкалиберная кумулятивная граната. В одном варианте, без трубки, — около трех килограммов, в другом — меньше двух. Начинка, как у всех кумулятивных: флегматизированный гексаген.

Коля Мещеряков хорошо управился, сделал полный разрез. Но когда до стабилизатора дошел — там листы стальные, в трубку свернутые. Ему и полосануло по ладони. Понесли мы разрез показывать Яковлеву, а Коля— в одной руке несет, а с ладони другой кровь слизывает. Так уж не задался нам этот чертов «фауст»! Хорошо, что Яковлев не заметил, а то он за любой беспорядок строго спрашивает. Вызывал он потом всех начальников отделов арткома — смотрите, мол, изучайте…

— А дальше?

— А дальше мы в действии «фауст» проверили. Здорово бьет, ничего не скажешь. Недаром в рекламных инструкциях, которые были в ящиках, говорилось, что вот, мол, новое необычное оружие, которое спасет немцев от большевистских танков…

— Ха, спасет! Спасет их только полная капитуляция и ничего больше…

— И все же есть в тех штуках кое-что заслуживающее внимания. Правда, и недочеты имеются! Недаром Главное артиллерийское управление распорядилось разработать советский образец ручного противотанкового гранатомета. И поручено это нашему Борошневу.

— А я бы тоже с удовольствием поучаствовал.

— Ничего, нас ждут не менее интересные дела.

В начале августа комиссия прибыла в тыловые подразделения шестидесятой армии. На западе непрерывно грохотала канонада — там, за Вислой, шли кровопролитные бой за сандомирский плацдарм, занятый советскими войсками, который немцы очень хотели вернуть себе.

Клюев и Салазко вышли размять ноги после долгого пути. Навстречу им, от горных отрогов, наползала гроза. Высокое, белесоватое небо с мелкими завитками облаков — точно разрывы зенитных снарядов по невидимому самолету — и сизая, оттенка махорочного дыма, огромная туча, сливающаяся своим нижним краем с горизонтом… То и дело грохотали раскаты грома.

— Как прекрасно! — вырвалось у Клюева. — Словно природа объявила войну войне: негодует, показывает свою мощь и силу.

— Здорово вы подметили, — с радостью согласился Салазко. — И каждый гром — будто орудийный выстрел. Сейчас попробую угадать калибры… О. слышите? Это явно — семьдесят шесть миллиметров… А теперь? Это же гаубица, сто двадцать два… А теперь не иначе, как двести три долбанула!

Салазко был оживлен, словно мальчишка-курсант артиллерийского училища, первый раз выехавший в лагеря и старающийся именно по-военному, по-артиллерийски воспринимать грозу, А Клюев слушал, отечески улыбаясь, и не прерывал его восторженный монолог.

Наконец хлестанул дождь — сильно, отвесно, и почти сразу же в туче образовались промоины, в которые вылезли куски ярко-синего освеженного грозой неба. А туча уходила куда-то за голову, все больше и больше разваливаясь, и хвосты ее превращались в белые, удивительно мирные облака.

Потом навалилась жара. От наполненной влагой земли тянулись к небу душные испарения. Стояло сизое марево, расслаблявшее, размагничивавшее всех непривычных к сюрпризам этого края. Комиссия, разместившись в юрких «виллисах», выехала по маршруту Синдюшев — Ропщица на поиск следов Фау.

Вскоре более или менее нормальная дорога кончилась. Сопровождавший комиссию проводник — переводчик из числа местных партизан — сказал, что теперь придется идти пешком через лес. Он оказался основательно заросшим кустарниками, мелким подлеском. Клюев часто наклонялся и что-то срывал.

— Что это вы нашли, Алексей Игнатьевич? — полюбопытствовал Салазко.

— A-а, детство вспомнил, — усмехнулся Клюев. — Глядите: ежевика, да такая спелая, вкусная… Попробуйте.

— Действительно вкусно! Вот она наша первая полезная находка. — И Салазко набил полный рот крупными сочными ягодами.

Порой они замечали в зарослях вроде бы норы или же входы в землянки. Проводник, не останавливаясь, махал в их сторону рукой:

— То наши схроны!

Наконец выбрались к большой поляне. Впереди показались развалины нескольких зданий и пара приземистых бараков, кое-как сколоченных из кусков дерева, обрезков фанеры и картона. Проводник заглянул в один из них, в другой, и из бараков к ним потянулись старики, женщины, ребятишки, одетые буквально в рубища. Осунувшиеся лица, робко глядевшие глаза…

— Вот, спрашивайте их, — сказал проводник. — Эти могли что-то слышать либо даже видеть.

— Видел ли кто-нибудь из вас запуски ракет или снарядов тут неподалеку? — спросил председатель комиссии.