Изменить стиль страницы

После этого Джонатан уже не удивлялся ничему из того, что она делала. Однажды вечером, придя домой с верфи, он широко улыбнулся, увидев Лайцзе-лу и Джулиана усердно занимавшихся в комнате на втором этаже. Книги, вырезки из журналов и газет лежали на столе, и пока Лайцзе-лу писала письмо по-китайски, Джулиан изо всех сил старался вывести китайские иероглифы на листке бумаги, списывая их из книги, лежавшей перед ним.

— Чем это вы заняты? — спросил он.

— Пишу письмо принцессе Ань Мень, — ответила Лайцзе-лу, — а завтра, когда клипер отправится в Вампу, надеюсь ты передашь посылку капитану с просьбой вручить моему отцу. В ней будет длинное письмо для него, а также все вот это, — она показала на книги и вырезки.

Джонатан взял в руки две первые попавшиеся книги.

— История кораблей на паровой тяге и техническая книга по строительству пароходов.

Он посмотрел на статьи, лежавшие на столе.

— Статья профессора Гарвардской медицинской школы о том, как предотвращать эпидемии.

— А вот здесь, — сказала его жена, — множество образцов печатной продукции, используемой американскими издательствами. Хотя печатное дело изобрели в Срединном Царстве, но мой народ остался далеко позади Запада в искусстве печатания.

Джонатан начал понимать.

— Но почему пароходы?

— Они будут гораздо полезнее барж на Янцзы и других крупных реках Срединного Царства. Что касается предотвращения эпидемии, я понятия не имею об идеях преподавателя из Гарварда, но они могут оказаться полезными. Каждый год множество китайцев умирает от эпидемий.

Джонатан кивнул.

— Но почему ты решила направить все это принцессе?

— Она покажет это императору и убедит его предпринять кое-какие меры. Я стала американкой, но не могу пренебречь своим долгом перед родной землей.

— Итак, ты решила стать здесь глазами и ушами Даогуана, — усмехнулся Джонатан.

— Не смейся, — с достоинством ответила она. — Срединное Царство изолировано от внешнего мира, и другие страны превосходят его во многих отношениях. По крайней мере, я могу помочь сделать его более современным.

Она повернулась к Джулиану, который, держа в руках листок бумаги, теребил ее за подол чонсама.

— Это уже гораздо лучше, Джулиан, — сказала Лайцзе-лу, — но постарайся делать движения кисточкой тверже и увереннее, вот так.

Она окунула маленькую кисточку в пузырек чернил и показала, как нужно сделать.

— До встречи внизу, — сказал улыбаясь Джонатан.

— Подожди! Найдется на отплывающем завтра клипере место для двух коробок, которые я посылаю Каю?

— А большие коробки?

— Около пяти футов в длину, пяти в высоту и четырех в ширину, — Лайцзе-лу на мгновение замялась. — Они очень тяжелые.

— Неважно. Уверен, место отыщется, — Джонатан вышел из комнаты, не спрашивая о содержимом этих коробок. Неплохо, что его энергичная, предусмотрительная жена делала все возможное для улучшения жизни граждан изолированного от мира и перенаселенного Срединного Царства.

За ужином молодая пара забавлялась перебранкой между Джеримаей и Сарой, которые с каждым днем ссорились все больше. Спор начался незаметно, когда Джеримайя заметил:

— Не вижу кувшинчика с маслом на столе, мне нужно полить фасоль и капусту.

— Я умышленно попросила служанку не приносить его из кладовой, — тихо ответила Сара.

Он удивленно поднял брови.

— Почему? Ты же знаешь, мне оно нравится.

— Слишком много масла вредно для тебя, Джеримайя. Ты ешь его со всем подряд.

— Масло — полноценный, натуральный продукт, — раздраженно ответил он. — Какую медицинскую школу посещали вы, миссис Эплгейт?

— Никакую, мистер Рейкхелл! — ответила она. — Но я вижу как каждое утро вы едите бекон и тосты с маслом, картошку на обед, снова картошку на ужин, да еще и яблочный пирог. Вы набрали слишком много веса. А единственные ваши упражнения — это прогулка до работы и обратно.

Джеримайя возмутился.

— Я не толстый! — Он помолчал, затем добавил более спокойно. — По крайней мере для мужчины моего возраста.

Сара повернулась к Джонатану, который старался сдержать улыбку.

— Ты провел много времени в Китае, видел ли ты там хоть одного толстого китайца?

Он отрицательно покачал головой.

— А ты, Лайцзе-лу?

— Едва ли.

Сара с торжеством оглядела сидевших за столом.

— Я прочла, как раз сегодня, что средняя продолжительность жизни американского мужчины в городах составляет пятьдесят лет.

— В таком случае я должен был бы умереть девять лет назад, — пробурчал Джеримайя.

Сара не обратила на его замечание ни малейшего внимания.

— Лайцзе-лу, а что говорила тебе принцесса Ань Мень о продолжительности жизни мужчин в Срединном Царстве?

Девушка не хотела ввязываться в их спор, но была вынуждена честно ответить:

— Семьдесят один.

— Как были получены эти цифры? — спросил Джеримайя с явным вызовом.

Джонатан пришел на помощь своей жене.

— Во многом китайцы, может быть и отстают, папа, но вот уже более двух тысяч лет правители различных династий следят, чтобы регулярно проводилась точная перепись населения. Это они делают раз в каждые сто лет.

Джеримайя принялся жевать бобы без масла.

— Я наверное умру от голода.

— Сомневаюсь, — весело сказала Сара.

— Что же, если не умру, то уж не по твоей вине!

Джонатан поспешно сменил тему разговора.

Позже, когда они остались одни в своей комнате, Лайцзе-лу сказала:

— Как ни неприятно мне это предлагать, но не могли бы мы найти для Сары другое место для житья?

— Конечно же нет. Она член нашей семьи, я и слушать не хочу об этом.

— Она и твой отец очень часто ссорятся в последнее время, мне становится не по себе.

Джонатан рассмеялся.

— Да им же это нравится. С каждым днем они ведут себя так, словно провели в браке многие и многие годы.

— Возможно они, — Лайцзе-лу задумалась. — Ты полагаешь…

— Я ничего не предполагаю, дорогая моя. Я лишь наблюдаю и отмечаю. Я вижу своего отца лишь глазами сына, а не товарища, знавшего его до моего рождения.

Лайцзе-лу задумчиво улыбнулась.

— Сара уже многие годы вдова, а папа Рейкхелл вдовствует еще дольше. Вот было бы здорово, если…

— Только не вмешивайся и не становись свахой!

Джонатан невольно подумал, почему это каждая счастливо вышедшая замуж женщина становится евангелисткой.

— И не думаю об этом, милый, — ответила она сладким голосом.

На следующее утро, когда Джонатан с отцом отправились на верфь, Лайцзе-лу оставила Джулиана на заботливое попечение Сары и отправилась в экипаже по своим делам, о которых она ни словом не обмолвилась своей старой гувернантке, с которой обычно делилась мыслями.

Хотя Нью-Лондон насчитывал более десяти тысяч человек и представлял собой одно из крупнейших поселений в штате Коннектикут, царившая в нем атмосфера не отличалась от атмосферы маленького городка, где, похоже, каждый знал, чем занимается сосед.

Поэтому не удивительно, когда в середине утра к Джонатану подошел главный клерк и неуверенно произнес:

— Могу я поговорить с вами с глазу на глаз, мистер Рейкхелл?

— Разумеется. Закройте дверь и садитесь, Толбот.

— Не хочу совать свой длинный нос не в свои дела, — начал клерк. — Но я только что ходил на почту отправить банковские счета поставщикам в Нью-Йорк и Массачусетс. Обратно я возвращался по Бэнк-стрит. Нет, я не останавливался там ни в одной из матросских таверн, мистер Рейкхелл.

— Меня не волнует, если бы вы и заглянули туда. — Джонатан был занят и хотел, чтобы тот скорее переходил к делу.

— Во всяком случае, я заглянул в окно Грог Хауса и увидел миссис Рейкхелл, сидевшую с этим типом, Флетчером, Карлом Флетчером. Вероятно, вы об этом знаете, поэтому прошу прощения, что я отнял у вас время.

Толбот торопливо поднялся и вышел из офиса.

Джонатан расстроился больше, нежели соглашался признаться, даже самому себе. Средних лет, но изысканно одетый Карл Флетчер был темной личностью, и зарабатывал на жизнь тем, что доставал для корабельных компаний товары, которые было очень сложно достать. Компания «Рейкхелл и Бойнтон» время от времени имели с ним дела. Последней сделкой стала покупка партии дефицитной испанской красной меди, необходимой для отделки корпуса корабля. Флетчер редко подводил своих клиентов, но заламывал цены, сопоставимые разве что с редкостью продаваемых им товаров, но он никогда не рассказывал об источниках получения товаров. Большинство владельцев верфей считали его нечистым дельцом, в основном на том лишь основании, что каждую субботу и воскресенье он исчезал из города и никто ничего не знал о его личной жизни.