Его любовные ласки отличались совершенством, инстинкт, однако, подсказывал ей, что хотя она и достигала удовлетворения, но она более не занимала особого места в ряду его привязанностей. Он точно так же мог бы предаваться наслаждением с любой другой привлекательной женщиной, которая отвечала бы ему тем же восторгом.

Самое ужасное в ее новом, неприятном положении было то, что у Руфи не было возможности убедиться, что она что-то понимала превратно. Она пыталась убедить себя, что все преувеличивала, что сама создавала проблему там, где ее не было. Но в глубине души она чувствовала, что его роман — кем бы ни была та женщина — огрубил его.

Может быть, она ожидала слишком многого. Может быть, это улучшение отношений потребует гораздо большего времени, ее терпения и понимания. Что ж, она ничего не потеряет от попытки, но в то же время она понимала, что ее не ставят ни в грош. Она вынуждена дать шанс своему браку, но опасалась, что истонченную ткань супружеских отношений не удастся подлатать.

Хотя Дэвид и Джулиан были еще слишком малы для выполнения обязанностей юнг, все же они на всем пути к Америке ежедневно по нескольку часов проводили с Хомером Эллисоном. Джонатан настоял, чтобы им не давали никаких поблажек, потому что они дети хозяев компании, и не вмешивался в то, как их учили морскому ремеслу.

Лайцзе-лу с гораздо большим трудом делала вид, будто не обращает внимания, как Оливер отдавал приказы маленьким ребятишкам. Ву-лин, которой предстояло пробыть с Рейкхеллами в Нью-Лондоне до тех пор, пока Ань Мень формально не согласится принять ее услуги как переводчицы, еще больше сочувствовала малышам и предпочитала оставаться в своей каюте все время, пока шли их ежедневные уроки.

Лишь Сара Эплгейт сказала Джеримайе:

— Придет день, когда этим двум юнцам потребуется знать мельчайшие детали судоходного бизнеса. Джонатан и Чарльз не добились бы нынешнего успеха, если бы ты и Алан не преподали им надлежащих уроков. Очень хорошо, что они так преданно следуют семейной традиции.

Плавание проходило спокойно, клипер продвигался вперед чуть медленнее из-за встречных ветров. Когда до Нью-Лондона оставалось не более трех дней хода, Джонатан взволновался, обнаружив, что Лайцзе-лу осталась в постели, вместо того чтобы одеться к завтраку. Прежде она не оставляла его одного за столом, и он спросил:

— Что случилось?

— Ничего, — ответила она. — Просто мне не хочется вставать, вот и все.

Он пристально посмотрел на нее, заметил уныние в ее глазах и положил руку на лоб.

— Жара нет.

— Я и сама могла бы тебе сказать. — Она попыталась улыбнуться. — Отправляйся завтракать. Я попробую снова заснуть.

Джонатан немедленно отправился в каюту, занимаемую старшими Рейкхеллами.

— Сара, — сказал он, — с Лайцзе-лу что-то случилось, но она ничего не говорит мне.

Сара тут же отправилась к Лайцзе-лу и пробыла с ней около четверти часа, затем присоединилась к мужчинам.

— Она не хочет беспокоить тебя, Джонни, — сказала она. — Похоже, у нее то же самое недомогание, которое послужило причиной волнений, когда она ждала рождения Джейд.

Джонатан тут же отправился на ют, на котором нес вахту капитан Эллисон.

— Хомер, — сказал он, — ставь все паруса, какие только выдержат мачты. Нужно добраться до дома как можно скорее.

Продолжая уверять, что ее состояние не внушает опасений, Лайцзе-лу тем не менее оставшуюся часть пути провела в постели. Благодаря умению и самоотверженности Хомера и команды, клипер достиг дома в два дня вместо предполагавшихся трех.

Джонатан настоял и на руках донес жену до поджидавшего их экипажа. Доктор Грейвс уже торопливо спешил через улицу, когда они подъезжали к дому Рейкхеллов. Он внимательнейшим образом осмотрел свою пациентку, затем сказал:

— Боюсь, это как раз то, о чем мы говорили еще тогда, перед родами.

Лайцзе-лу кивнула.

— В первый же миг, когда появилась боль, я поняла, что это та же самая болезнь.

— В таком случае вы понимаете, — мягко проговорил врач, — я ничем не могу вам помочь. Хотя, если желаете, могу предложить настойку опия от боли.

Лайцзе-лу отрицательно покачала головой.

— Сегодня боль гораздо слабее, чем была вначале. Скоро пройдет полностью.

— Если не пройдет, незачем подвергать себя страданиям, — доктор Грейвс потянулся за черным кожаным чемоданчиком с инструментами и лекарствами.

— Нет! — решительно проговорила Лайцзе-лу. — Я настолько ненавижу опиум, что совесть не позволяет мне принимать его даже в дозах, содержащихся в этом лекарстве.

— Я восхищен вашим мужеством, — сказал он, затем, помолчав, добавил: — Из тех нескольких слов, которыми я обмолвился с Джонатаном, я пришел к выводу, что он ничего не знает о вашей болезни.

— Я не видела причин беспокоить его.

— Он имеет право знать, к тому же он начнет задавать вопросы сразу же, как только войдет сюда. Вы предпочитаете, чтобы я сообщил ему?

— Я сделаю это сама, — со вздохом проговорила Лайцзе-лу.

Доктор Грейвс подошел к двери и пригласил Джонатана, ждавшего в небольшой гостиной.

Лайцзе-лу не стала тратить слов понапрасну.

— Я знала еще до того, как должна была родиться Джейд, что страдаю неизлечимой болезнью, — сказала она. — Временами она доставляла мне легкое беспокойство, но приступ, случившийся на борту корабля, был первым, когда я почувствовала себя по-настоящему больной.

Джонатан посмотрел на нее, затем на врача.

— Да, это так, — подтвердил доктор Грейвс. — Может случиться так, что следующего приступа не случится еще несколько лет, а может, статься, что это произойдет завтра же. В таких случаях, как этот, ни один врач не сможет предсказать, что и когда последует.

У Джонатана перехватило дыхание.

— Эта болезнь смертельна?

— Известны случаи, когда женщины, страдавшие подобным заболеванием, жили полнокровной, активной жизнью еще пятьдесят лет после первого приступа. В то же время известно, что другие умирали в течение очень короткого времени. Тут нет каких-либо правил или законов.

Лайцзе-лу взяла мужа за руку.

— С первого мгновения, когда я узнала, что больна этой болезнью, — сказала она, — я постаралась жить каждый день, думая только о настоящем, и не пыталась заглядывать далеко в будущее. Если мне повезет, я увижу, как будут взрослеть мои дети. Я не могу позволить себе предаваться скорби. Такие мысли испортят то недолгое время, отведенное мне на этом свете.

Джонатан восхищался ею не в меньшей степени, чем любил.

— Ты определила свой путь, — хрипло проговорил он, — я поступлю так же, как и ты.

Джулиан и Джейд сильно расстроились из-за болезни Лайцзе-лу, на Дэвида она повлияла почти также сильно. Когда на следующее утро она появилась за завтраком, они почувствовали сильное облегчение. А когда днем на обед пришел Джонатан, то они полностью забыли про ее болезнь.

Все трое с широко раскрытыми глазами уставились на длинношерстную резвую черную собаку, которую Джонатан вел на поводке. Псу было не более года. Из черной пасти высовывался такой же черный язык.

— Один из наших клиперов прибыл сегодня утром из Гонконга и Вампу, — сказал Джонатан, — на его борту находился этот чау-чау, подарок детям от Кая.

— Так он наш? — воскликнул Джулиан.

— Потише, дети, — предостерег их отец. — Вам придется говорить с ним только по-китайски, по крайней мере до тех пор, пока вы не научите его английскому языку. Он понимает только тот язык, который знает.

— У него есть имя? — поинтересовался Дэвид.

Лайцзе-лу читала письмо, присланное Каем вместе с подарком.

— Да, и Молинда научила его откликаться. Его зовут Хэрмони, — сказала она с улыбкой.

Пес, услышав свое имя, радостно завилял хвостом.

Джонатан отвязал поводок, и дети осторожно приблизились к собаке.

— Хэрмони, — сказал Джулиан, медленно выговаривая это имя по-китайски. — Ты будешь нашим другом?

— Он наш друг, — сказал Дэвид на том же языке.