Она откинулась навзничь, мы молча переглянулись. Наконец, Унанда первая заговорила.

— Дай мне руку, Мопо, и поклянись, что сохранишь эту тайну, так же, как и я клянусь тебе. Быть может, придет день, когда этот ребенок, еще не увидевший света, будет царем страны зулусов, тогда в награду за сегодняшнюю услугу ты станешь первым человеком, голосом царя, его наперсником! Если же ты не сдержишь клятвы, берегись! Я умру не одна!

— Клянусь, Мать небес! — ответил я.

— Хорошо, сын Македама!

— Хорошо, брат мой! — сказала Балека. — Теперь иди и скорее делай все, что нужно. Я чувствую приближение родов. Иди и знай, что в случае неудачи я буду безжалостна и добьюсь твоей смерти, даже ценою собственной жизни!

Я вышел из шалаша.

— Куда идешь? — спросили стражники.

— Иду за лекарствами, слуги царские! — ответил я.

Так я ответил, но на душе было тяжело, и задумал я бежать из страны зулусов.

Я не мог сделать того, что от меня требовали. Убить собственного ребенка, отдать его жизнь для спасения ребенка Балеки? Могу ли я пойти против воли царя и спасти ребенка, осужденного на смерть? Нет, это невозможно! Я убегу, оставлю все и буду искать жилище где-нибудь в стороне, там я начну жизнь сначала. Здесь я жить больше не могу. Здесь, около Чаки, ничего не найти, кроме смерти.

В своем шалаше я узнал, что жена моя Макрофа только что разрешилась двойней. Я выслал из шалаша всех, кроме Анаид и, неделю тому назад подарившей мне сына. Второй ребенок из двойни — мальчик — родился мертвым. Первой родилась девочка, известная впоследствии под именем Нады прекрасной — Нады-Лилии. Внезапная мысль озарила меня — вот выход из положения!

— Дай-ка мне мальчика, — сказал я Анаиди. — Он не умер. Дай его мне, я вынесу его за ворота крааля и верну к жизни моими лекарствами.

— Это бесполезно, ребенок мертвый! — воскликнула Анаиди.

— Дай мне его, раз я приказываю! — закричал я свирепо. Она подала мне труп ребенка. Я завернул его в узел с лекарствами и обернул циновкой.

— Не впускайте никого до моего возвращения, — сказал я, — и никому ни слова о ребенке, которого вы считаете мертвым! Если впустите кого-нибудь или скажете хоть слово, мое лекарство не поможет, и ребенок действительно умрет.

Я вышел. Жены мои недоумевали. У нас не в обычае оставлять в живых обоих детей, если рождалась двойня. Тем временем я поспешно бежал к воротам Эмиозени.

— Я несу лекарства, слуги царские! — объяснил я страже.

— Проходи, — ответили они. Я прошел ворота и направился к шалашу Балеки. Около него сидела Унанди.

— Ребенок родился! — сказала мне мать царя. — Взгляни на него, Мопо, сын Македама!

Ребенок был крупный, с большими черными глазами, как у Чаки, царя. Унанда вопросительно смотрела на меня.

— Где же он? — шепотом спросила она. Я развернул циновку и вынул мертвого ребенка, со страхом оглядываясь кругом.

— Дайте мне живого! — тоже шепотом потребовал я.

Она передала мне ребенка. Я выбрал из своих лекарств снадобье и потер им язык младенца… От этого снадобья язык немеет на некоторое время. Я завернул ребенка в узел с лекарствами и снова обмотал циновкой.

Вокруг шеи мертвого ребенка я завязал шнурок, которым будто бы задушил его, и завернул в другую циновку.

Только теперь я обратился к Балеке.

— Послушай, женщина, и ты, Мать небес! Я исполнил ваше желание. Но знайте, что это может стоить жизни многим людям. Будьте безмолвны, как могила, которая широко может разверзнуться перед вами обеими!

Я ушел, унося в правой руке циновку с завернутым в нее мертвым ребенком. Узел с лекарствами и живым ребенком я привязал к плечам.

Проходя мимо стражи, я молча развернул перед ними циновку.

— Ладно! — сказали они, пропуская меня.

Но тут начались неудачи. Как только я вышел за ворота, меня встретили три посланных от царя.

— Царь зовет тебя в Интункуму!

Так называется жилище царя, отец мой.

— Хорошо, — ответил я, — сейчас приду, но сперва забегу к себе взглянуть на Макрофу. Вот то, что нужно царю! — я показал им мертвого ребенка. — Отнесите ему!

— Царь не давал нам такого приказания, Мопо! — отвечали они. — Он приказал, чтобы ты сию минуту явился к нему!

Кровь застыла в моих жилах. У царя много ушей. Неужели он уже знает? И как явиться к нему с живым ребенком за спиной? Но всякое колебание послужит моей погибели так же, как страх или смущение.

— Хорошо! Идем! — ответил я, и мы вместе направились к воротам Интункуму.

Надвигались сумерки. Чака сидел в маленьком дворике перед своим шалашом. Я на коленях подполз к нему, произнося обычное царское приветствие «Баете!» и, оставаясь в таком положении, ждал.

— Встань, сын Македама! — сказал царь.

— Я не могу встать, Лев зулусов! — отвечал я. — Я не могу встать, держа в руках царскую кровь, пока царь не дарует мне прощения!

— Где он? — спросил Чака.

Я указал на циновку в моих руках.

— Покажи!

Я развернул циновку. Чака взглянул на ребенка и громко рассмеялся.

— Он мог быть царем! — сказал он, приказав одному из своих приближенных унести труп.

— Мопо, ты умертвил того, кто мог бы царствовать. Тебе не страшно, Мопо?

— Но царь… — ответил я, — ребенок умерщвлен по приказанию того, кто сам царь!

— Сядь-ка, потолкуем. Завтра ты можешь выбрать в награду пять быков из царского стада!

— Царь добр, он видит, что пояс мой туго стянут, он хочет утолить мой голод. Позволишь ли мне царь удалиться? Моя жена Макрофа рожает, и я хотел бы навестить ее!

— Нет, посиди немного. Что делает Балека, моя сестра и твоя?

— Все благополучно! — ответил я.

— Не плакала ли она, когда ты взял у нее ребенка?

— Нет, не плакала. Она сказала: воля моего властелина пусть будет моей волей!

— Хорошо. Если бы она заплакала, то тоже умерла бы. Кто же был при ней?

— При ней была Мать небес!

Чака нахмурил брови.

— Унанда, моя мать? Зачем она туда пошла? Клянусь, хоть она и моя мать, но если бы я подумал… — и Чака остановился. Через минуту он продолжал: — Что у тебя в этой циновке? — он указал концом своего ассегая на узел за моими плечами.

— Лекарства, царь!

— Ты носишь с собой такое количество лекарств? Да их хватило бы на целое войско! Разверни циновку, что в ней!

Скажу вам откровенно, отец мой, что от ужаса у меня кровь застыла в жилах.

— Это «шагаши». Оно заколдовано, мой повелитель. Не следует смотреть!

— Разверни, говорю тебе! — возразил он громко. — Что? Я не могу видеть того, что должен глотать? Я, величайший из царей?

— Смерть есть лекарство царей! — ответил я, взял в руки узел и положил его как можно дальше от него, в тени изгороди. Затем нагнулся, медленно развязал веревки. Капли пота текли по моему лицу, подобно каплям слез. Что, если он увидит ребенка? Я должен буду вырвать копье из рук царя и ударить его. Да, решено! Я убью царя и самого себя. И вот циновка развязана. Сверху — коричневые корни целебных трав, а под ними — бесчувственный ребенок, завернутый в мох.

— Скверная штука! — сказал царь, нюхая щепотку табаку. — Смотри-ка, Мопо, какой у меня верный глаз! Вот тебе и твоим лекарствам! — он поднял ассегай и намерился пронзить им узел, но мой змей внушил царю «Чихни!» Копье пронзило только листья моих целебных трав, не задев ребенка.

— Да благословит Небо царя! — сказал я, как того требует обычай.

— Спасибо, Moпo, это — хорошее пожелание, — сказал царь, — а теперь убирайся! Следуй моему совету. Убивай своих, как убиваю я. Это для того, чтобы они не надоедали мне. Поверь мне, детеныша льва лучше утопить!

Я поспешно завернул узел. Руки мои дрожали. Что, если бы в эту минуту ребенок проснулся и закричал!? Я завязал узел, поклонился царю и, согнувшись вдвое, прошел мимо него. Не успел я переступить порог Интункуму, как ребенок начал пищать. Случись это минутой раньше…

— Что это, — спросил меня один из воинов, — спрятано у тебя под поясом, Moпo?