Свет померк и сделался тьмой, наступила агония боли, и все же он не избавился от Ада, просто был перенесен в другую его часть, и она была не лучше предыдущей, но намного хуже.

Он слышал крыс, вонь разложения била в ноздри так сильно, что он почти поверил в то, будто уже умер и начал разлагаться на том же самом месте, где лежал. Он пошевелил губами, прогнал свои неповоротливые мысли, как бы для того, чтобы произнести молитву, а затем…

Fiat lux [28], — произнесло нечто, какой-то шепот в стенах его темницы, голос ниоткуда.

И был свет, волшебный, сверхестественный свет.

И был маленький мальчик, похожий на светлоголового ангела, он держал изображение мира в своей согнутой правой руке. Мир излучал серебряное сияние.

Добрый ангел протянул пальцы левой руки и коснулся веревок, сжимавших запястья Лидиарда, и веревки разом упали, не было никакой необходимости их разрезать или распутывать.

И тогда добрый ангел протянул Лидиарду мир, так, что он смог, наконец, до него дотронуться, и получить такую долгожданную возможность изменить его судьбу.

Лидиард обеими руками взял зеркало, содержащее в себе весь мир, не обращая внимания на кровь, капавшую с запястий, и пристально уставился на волшебный свет, струившийся из него, как бы для того, чтобы поискать собственное изображение в его глубинах.

На самое краткое мгновение свет заколебался и замерцал, увядая и замирая, но затем засиял вновь так же ярко, как прежде.

— Я могу это сделать, — прошептал он. — Я похитил свет богов, и теперь он мой, я могу им распоряжаться.

Ребенок спросил:

— Кто ты?

И он ответил:

— Я Люцифер Прометей, искушавший людей с холодными душами просвещением и огнем, и был приговорен ко всем казням, от каких страдали люди. Это предназначение было написано для них в волнах перемен.

Он ничуть не удивился, когда ангел сообщил:

— А меня зовут Габриэль.

Но тут иллюзия исчезла, потому что следующий вопрос ребенка был: — Ты что, вервольф?

Лидиард внезапно сглотнул и обнаружил у себя в горле отвратительный комок. И омерзительный вкус во рту.

— Что это за свет такой? — спросил Лидиард, отчаянно поставленный в тупик перед загадкой сияющего предмета, который держал в руках. И свет начал меркнуть, ведь его рациональное сознание не допускало существование такого света, и изгоняло его.

Ребенок отобрал у него зеркало и прижал к груди, чтобы спасти умирающее сияние и снова сделать его ярким. Вернулась тьма, но только на мгновение.

— Ты не должен давать ему умирать, — раздраженно упрекнул его мальчик. — Ты же мог заставить его сиять, ты убедился, что можешь. Я-то могу куда больше всего проделывать, и не только с зеркалом. Даже с оконным стеклом и с пылью на ковре. Я могу видеть, и у меня-то уже есть власть превращать предметы. Начал я с мелочей: с древесных вшей и с пауков, но ведь это было только начало. Я принадлежу к Другим, как Мандорла… как ты.

— Нет уж, только не я, — прошептал Лидиард. — Я был всего лишь человеком, до тех пор, пока меня не укусила змея. Это был тот самый змей, который на самом деле Сатана преображенный. Этот демон — вовсе не я, даже не часть меня. Я хочу от него избавиться, хочу снова стать человеком, ослепленным благодатным утешением.

— И я сначала то же самое думал, — сказал Габриэль тем тоном, каким сообщают само собой разумеющееся. — Но это вовсе не демон. Это только я. Это то, чем я являюсь.

И только тогда последние следы смятения Лидиарда окончательно исчезли, и он с некоторым опозданием понял, кто перед ним.

— Так ты же Габриэль Гилл — сказал он.

— Кто тебя связал? — спросил Габриэль. — Это Амалакс?

— Да, — хрипло ответил Лидиард. Исполненный новой надеждой теперь, когда его освободили от пут, он спросил: — Где мы, Габриэль? Ты можешь меня отсюда вытащить?

— Я могу видеть глазами Амалакса, — сказал Габриэль. — И еще глазами Терезы тоже, а однажды, всего на несколько секунд, Мандорла разрешила мне посмотреть ее глазами, когда обернулась волком. И только тогда я понял, что пыталась сказать мне Моруэнна.

У них есть радость, понимаешь, а у нас нет. Ни у кого нет, только у них. Тереза умеет летать и видеть небо, но ей пришлось так сильно пострадать… как мистеру Харкендеру. Боль мне далека, но я не знаю радости, по-настоящему, пока еще нет… Но когда я научусь превращаться в волка, я стану волком навсегда и помогу Моруэнне и Мандорле всегда оставаться волками.

— А кто такая Тереза? — спросил Лидиард, полностью растерявшийся от такого неудержимого потока слов.

— Одна из Сестер. Они считают ее святой, потому что она может летать и разговаривать с Христом. Она назвала меня Сатаной, но я вовсе не Сатана.

— Нет, — согласился Лидиард, не в силах понять, как говорить с этим мальчиком, чтобы прорываться через узел сплошного непонимания и смешения всех понятий. Выждав паузу, он сказал: — Они не друзья тебе, Габриэль. Мандорла тебе не друг, что бы она тебе ни наговорила. Она повредит тебе точно так же, как хочет навредить мне. Помоги мне, Габриэль, а я помогу тебе. Вытащи меня отсюда и…

Внезапно он умолк и поглядел вверх. Яркий свет, который мальчик покачивал у себя в руках, ослепил его, а потому, несмотря на свечу, которую держала стоящая в тени на пороге фигура, Лидиард не заметил, как она подошла. Это был Амалакс, такой же громадный и тучный, как всегда. Как долго он там стоял и слушал, Лидиард не мог определить.

Габриэль повернулся и подвинул зеркало так, что его сияние окутало подслушивающего человека. Лидиард теперь видел его совершенно ясно, он выглядел еще ужаснее, когда его уродство было освещено.

— Тебе нельзя здесь находиться, Габриэль, — сказал Амалккс, его сердечное обращение к мальчику звучало неискренне и фальшиво.

— Я могу ходить повсюду, где хочу, — спокойно произнес Габриэль.

— Мандорле не понравится, что ты здесь, — сказал Амалакс, казалось, оставшийся невозмутимым при такой дерзости ребенка. — Если она узнает, что ты был здесь, она рассердится. Ты должен пойти в свою комнату и предоставить этого человека мне.

— Он пить хочет, — сказал Габриэль, — и у него ноги болят. Он был тут один в темноте с крысами.

— Габриэль, — настойчиво повторил Амалакс, — ты должен стараться быть хорошим мальчиком. Скоро Мандорла сюда спустится, и она рассердится, если найдет тебя здесь. Пожалуйста, иди в свою комнату и дай мне присмотреть за этим человеком. Я оставлю у его кровати эту свечу и принесу ему еще воды. Крысы его не укусят.

— Я больше не должен быть хорошим мальчиком, — заявил Габриэль странным самоуверенным тоном. — Мне никогда и не нужно было таким быть, просто я этого не знал. Вы не можете мне ничего сделать, мистер Амалакс. Вы даже и не попытаетесь.

— Я не хочу ничего плохого с тобой делать, — сказал Амалакс упрямо, хотя для Лидиарда было очевидно, что мальчик говорит правду. — Никто не хочет причинить тебе вред. Но этот человек — твой враг. Он хочет взять тебя отсюда, а это будет скверно для всех. Пожалуйста, предоставь его мне.

— Я не враг никому, — возразил Лидиард. — Габриэль, попробуй видеть моими глазами, как ты видел глазами этого человека. Я знаю, что ты умеешь это делать, узнай все, что знаю я. Не уверен, поймешь ли ты, но я хочу, чтобы ты это увидел. Тебе нельзя оставаться здесь, не беспокойся о том, что тебе придется покинуть меня. Но ты должен попытаться видеть моими глазами, и узнать, на что в действительности похож мир и кто твои настоящие друзья.

— Заткнись, — хрипло приказал Амалакс. — Оставь мальчишку в покое.

Но это была пустая угроза, и Амалакс понимал это не хуже Лидиарда. Габриэль посмотрел в глаза Амалаксу, потом Лидиарду, измеряя и подсчитывая умом, соответствовавшим его детской сущности. Лидиард кивнул, чтобы приободрить мальчика.

Габриэль в свою очередь кивнул ему, затем снизошел до того, чтобы начать подниматься по ступенькам к двери, где ждал его Амалакс. Великан отстранился, чтобы дать ему пройти, но Габриэль, минуя его, бросил на него взгляд, говорящий, что он совершает не акт послушания, а сам себе хозяин.