Где теперь тени? Мгновение за ним никто не наблюдал, не исследовал… Свет луны и звезд словно пропал, у де Лэнси исчезло ощущение близости людей, палаток или лошадей, как будто его вырвали из обычного хода времени и забросили в мир грез?

Внезапно он сделал неосторожный глубокий вдох и понял, что теперь нечто держало его не только снаружи, но и внутри. Он мало-помалу утрачивал связь не просто с физическим миром, к которому принадлежал, но и со своим страхом… А, возможно, и со своей душой. Де Лэнси почувствовал себя подобно кошке, способным скользить, как тень, свободным от бремени мысли и слова, внутренне спокойным, одержимым тайной. Внутри его тела положено быть теплоте, испускаемой страстным огнем самой жизни, но теперь не было ничего: пустота, ничто, болезненное несуществование. Он ощутил, что идет… скользит… движется, точно тень среди теней, создание чистой воли… животное…

А затем упал. И удар от падения пробудил в нем некий первобытный страх, таившийся так близко к самой его сути, что его не могло бы оттеснить никакое ласковое присутствие того, кто его поймал и удерживал. Этот страх разорвался в нем великим и ужасным криком, который, расширившись, заполнил, казалось, пространство и время. Его палец непроизвольно нажал на курок пистолета, но выстрел оказался напрасным, как он и опасался. Грохот выстрела затерялся в этом жутком крике, который, после того, как долетел до края вечности, завершился в нескончаемом молчании.

«Это», — сказал он себе, вполне осознавая как парадоксально уже то, что он способен это сказать, — «может быть только безмолвие смерти».

4

Услышав вопль и выстрел, Таллентайр немедленно схватил одно из своих ружей, и, задержавшись лишь несколько минут, чтобы вынуть чехла и зарядить попавшуюся под руку двустволку, вылетел из палатки.

Ночь была достаточно светлая, но его глаза привыкли к освещенной лампой палатке, и на миг ему почудилось, будто он нырнул в кромешную тьму. И хотя он приблизительно определил, с какой стороны донесся крик, он не смог немедленно найти ни мишени для своего ружья, ни каких-либо признаков де Лэнси. Внимательно всматриваясь в завесу тьмы, он уловил мелькание тени, спешащей прочь от него вверх по склону, и поднял двустволку, и тщательно прицелился, прежде чем понял, что это отец Мэллорн. Темная голова стала внезапно бледнее: это священник обернулся, чтобы взглянуть на него.

— Быстрее! — Крикнул Мэллорн. — Он исчез в гробнице!

Баронет рванулся вперед. Священник ждал, пока тот не оказался рядом. Никаких новых звуков за криком страдания не последовало, и теперь кругом было тихо и спокойно, как в могиле. Когда Таллентайр подбежал и остановился рядом с отцом Мэллорном, он не слышал ничего, кроме собственного судорожного дыхания. Таллентайр осмотрел склон, усеянный валунами и останками разрушенных строений, испещренный расщелинами и глубокими тенями. Он не знал, куда бежать.

— В которой? — Спросил он у священника, но Мэллорн не был уверен.

— Я видел, как он входит в щель. — Сказал иезуит. — Я принял это за проход, прорубленный в одной из мастаба, но я не могу теперь наверняка сказать, в какой именно. Не иначе, как он провалился в один из пустых колодцев.

Это показалось Таллентайру невероятным, такой исступленный вопль ужаса должен быть вызван чем-то иным. Хотя они не потрудились определить глубину нескольких ям, которые вырыли для них прежние исследователи, Таллентайр знал, что она не слишком велика, самое большее, тридцать-сорок футов. Такое падение вполне могло стоить человеку жизни, но это казалось маловероятно. Он не мог поверить, что де Лэнси, даже если и оступился, был не способен ухватиться за край колодца или замедлить падение, цепляясь за стены. И с чего ему вздумалось палить из пистолета?

— Подумайте, приятель! — В нетерпении воскликнул Таллентайр. — Если вы его видели, то не могли не заметить, куда его понесло! — Но, уже произнося эти слова, он знал, что не все так просто. Весь этот скалистый склон представлял собой смешение теней, которые неуклюже смещались, чуть только наблюдатель сдвинется. И не так уж трудно было для возбужденного священника, взбегающего по склону, упустить из виду то место, куда исчез де Лэнси.

Позади их лошади вновь беспокойно задвигались и заржали, их копыта негромко били о камни. Таллентайр не стал оглядываться на них, вместо этого он двинулся вперед, пытаясь увидеть, куда шел и куда пропал де Лэнси, ломая голову, с чего это вообще он стал туда взбираться.

— Оглянитесь! — Закричал священник. Но Таллентайр не успел воспользоваться предупреждением. Нечто огромное и мощное метнулось из тени, врезалось в него, опрокинуло, и он покатился. Раздался выстрел, двустволка, никого не задев, разрядилась в воздух, но баронет удержал ее, несмотря на падение, удар изрядно тряхнувший его. Он задел плечом и бедром острый край скалы, и он перевернулся на спину. Неведомая тварь гибким движением склонилась над ним. Она была совсем темная, и он не мог понять, какой же она формы. Он ощутил на своем лице легкую теплоту дыхания, а затем затхлый звериный запах, который ничего ему не напоминал. Мэллорн ахнул, словно, подавляя крик.

Таллентайр поднял голову, но не смог встать на ноги. Тварь схватила священника, и под ее весом он вынужден был отступить ниже по склону, ее передние лапы вцепились в его плечи. Отец Мэллорн не был стар, он был на пять лет моложе баронета, но у него не хватало сил противиться такому нападению — разъяренное создание было куда крупнее его. У него не имелось при себе оружия и даже распятия, чтобы остановить темного врага, пока взывает о помощи к Господу. Он пытался что-то сказать, но единственными звуками, которые ему удавалось издать, были не английская речь или латынь, а лишь бессмысленные возгласы ужаса.

Таллентайр услышал, что священник падает, как несколько секунд назад упал и он сам, сбитый с ног черным зверем, набросившимся на них из недр горы. Баронет с трудом переместился в сидячее положение и попытался прицелиться в зверя из двустволки. У него оставался один выстрел, и он не сомневался, что этого хватит, если только зверь отодвинется от своей жертвы и позволит баронету увидеть его глаза. Но тварь не собиралась помогать сэру Эдварду. Наоборот, она вступила в борьбу с несчастным священником, сцепившись с ним в единое целое. Баронет все еще не мог понять, что это за животное. Размером с лошадь, но очертания совершенно иные. Голова и ноги необычайно крупные, а на спине, пожалуй, не верблюжий горб, но нечто, напоминающее пару небольших сложенных крыльев.

Таллентайр, превозмогая тупую боль в правой руке и крестце, наконец, встал на ноги. Он знал, что все кости целы, и он сможет выстрелить твердой рукой, если только будет возможность. Без колебаний он двинулся к месту, где барахтался Мэллорн, намереваясь своим ружьем, точно шестом, отделить друга от необычного врага. Но, когда он подошел ближе, зверь встал на задние лапы над своей жертвой, повернувшись к баронету лицом, чего не смогла бы ни одна четвероногая тварь. Подобия крыльев ударили по воздуху, точно и впрямь были крыльями, хотя они никогда не подняли бы такое мощное тело.

Тварь добрых десяти футов ростом, стояла как человек, тяжело опираясь на две ноги. Луна висела теперь за плечом баронета, и ее бледный свет падал прямо на морду твари, озаряя рыжеватый мех на ее брюхе и огромные когтистые лапы, размахнувшиеся для удара.

Таллентайр не мог поверить своим глазам. Это было самое удивительное создание, какое он когда-либо видел. Мех зверя был гладок, а не космат и более походил на кошачий, чем на медвежий, он покрывал его от шеи до хвоста, длинного, бьющего о землю. Но лицо, на которое смотрел англичанин снизу вверх вообще не походило на кошачью морду, наоборот, оно оказалось почти человеческим: полным гнева, искаженным, демоническим, но с чертами прекрасной женщины. И все же, несмотря на эти человеческие черты, Таллентайр не мог заставить себя поверить, что разум сколько-нибудь присутствует в злобном жутком взгляде. Как раз голова, а не туловище казалась ему не на месте в этом химерическом смешении. И чудовище, видимо, знало, какого рода у него голова и челюсти, оно разевало пасть с глупой нечеловеческой надменностью. Похоже, тварь надеялась разом откусить голову человека и ее заглотать в один присест.