Они увидели, что звездное небо — только видимость, так как на каждую звезду, которую можно разглядеть простым глазом, приходятся еще тысячи звезд, видимые только в телескоп. И открывались еще тысячи тысяч, незаметные даже при увеличении, скрытые газовыми дымками, которые окутывают землю, и темными тучами, лежащими между самими звездами.

Они увидели, что похожесть звезд — это только внешний обман, а на самом деле среди них оказалось намного больше разновидностей, чем можно вообразить, по цвету, размеру и фактуре. И они увидели, что бледные туманности на самом деле — громадные облака, состоящие из звезд, которые наполняли обширные темные пространства за другими тучами звезд. И среди этой бесконечности было место Солнца, и оно давало свет крошечной одинокой Земле.

Лидиард всегда знал то, что было известно об этом Таллентайру, но теперь он впервые понял, какие сны видел Таллентайр своим холодным внутренним оком, которое было слепо к яркости снов.

Он видел звезды и расстояния между ними, и расстояния между островами-вселенными, изобилующими звездами, и громадные темные туманности, и сверкающие места зарождения новых звезд.

Лидиард видел макрокосм впервые, и он понял, сколько честолюбивого стремления содержалось в полном надежд гимне «как наверху, так и внизу»

Он видел человека, создавшего все эти звезды, человека, который был вселенной, обладавшего звездами-глазами и крыльями, состоящими из звезд, и семя, стремящееся прорасти вместе со звездным светом и жизненной энергией. Он видел человека, чьи слезы были звездами, и кровь состояла из звезд, и он понял, насколько широко мог простираться этот человек на самом деле. Он понял, что за невыносимая клетка вечной тьмы окружала каждую из звезд, которые были его атомами, а каждая из островов-вселенных была клеткой его тела.

И Лидиард увидел, как ему уже приходилось видеть прежде, ту парадоксальную границу, которая была краем бесконечности и телом Главного Бога, Всеобщего Создателя.

Он увидел, что человек, который был вселенной, был преображенным образом той модели, которая была Богом.

Он увидел Бога, который был Окончательным Творцом, и бессилен был протянуть руку и вмешаться в собственное Творение, как человек не мог бы достать камеры собственного сердца. Того Бога, который имел лицо, и на нем не видно было ни слез, ни улыбки, но Он повернул к своему Созданию глаза, абсолютно и безнадежно слепые.

И все это видел не только Лидиард. Это видели они все, и, чего бы они ни искали там, но это не было просто сном.

Они видели в этом звездном Раю второе древо, и плодов от этого древа не отведали ни Адам, ни Ева, и оно было истинным Древом Познания и истинным Древом Жизни.

Они видели: там, где поверхности целых миллиардов миров затоплены светом, многие миры походили на Землю, а многие — нет, и среди атомов этих миров шевелились молекулы жизни, молекулы, обратившие этот свет к цели строительства и переустройства. Эти молекулы делали попытки и ошибались, и еще миллиарды раз пытались — и снова ошибались, пока им не удавалось создать крошечные предметы, вроде стержней, глобусов, червей, и более крупные предметы спиралевидной формы, и что-то еще и еще крупнее. И они увидели, что попытки и ошибки повторялись вновь и вновь. Клетки, которые были атомами жизни, пытались измениться — и ошибались, делали новые попытки, а потом все-таки менялись — и опять менялись, и там, где первоначально был только один вид жизни, их становилось множество, и там, куда падал свет жизни, вырастал Рай в микрокосме.

Они видели, как иные из этих Адов порождали Адама и Еву во многих разных обличьях, а другие не порождали их, но все они пробовали и ошибались, и повторяли свои попытки, и снова ошибались, но не останавливались.

Лидиард всегда знал то, что было известно об этом Таллентайру, но теперь он впервые понял, какие сны видел Таллентайр глазами своей холодной и болезненной души. Он начинал осознавать, что на самом деле значили ритм и музыка жизни и творения для этой обостренной и скептической души.

Он видел шествие эволюции, воплощенное в крошечных, точно булавочные острия, клочках материи, которые в вихре вращались вокруг великолепных звезд, а те плыли в своих клетках обширной и пустой тьмы.

Он видел легионы существ с холодными душами, во всех мириадах их внешних проявлений, все они боролись за то, чтобы строить усилиями своих рук и разумов, без помощи магического мира Зрения и Творения, которые вели бы их.

Он видел быстротечность и постоянство того, что они создавали. Видел, как их труд разрушался временем, но все же его поддерживали надежда, тяга к воспроизведению и усовершенствованию.

И Лидиард видел так, как ему не открывалось прежде, каким обманчивым великолепием отличался Золотой Век, та его разновидность, свидетелями которой были Пелорус и Мандорла, как легки были его преобразования, как несовершенны достижения. И Лидиард понял, как трагически смешались желания Мандорлы и Пелоруса. Золотой Век мог бы наступить снова и лондонские вервольфы могли бы еще увидеть радость, слепую, бесконечную и ни с чем не смешанную.

Нет, он не один видел это, хотя были среди видевших и такие, кому не нравилось то, что они наблюдали.

— Вот сон, какой мог бы вам присниться, — объявил Таллентайр Джейкобу Харкендеру и Дьяволу, которого поднял Джейкоб Харкендер. — Это мечта, и о любом этом еще можно мечтать, это могут те, кто не продадут свои души кошмарным снам. Существуют миллионы людей, которые захотят об этом мечтать, а еще большее количество миллионов предпочтут комфорт своей слепоты. Возможно, те ангелы, которые пали и оказались на земле подобны именно им, хотя никогда не согласились бы это признать! Но я скажу только одно: ангел может создать Ад в пределах Земли, предать пыткам и гибели миллионы людей, но такова бесконечность Всего, что усилия этого ангела — ничто. Если когда-нибудь и был Золотой Век, он погиб и исчез, сама вселенная забыла его, она нашла лучшее начало и более прекрасное будущее. Только научитесь видеть, и вы поймете.

— Разве в этом есть утешение? — спросила Мандорла Сулье, шепча этот вопрос на ухо Дэвиду Лидиарду. — Разве есть тут радость? Если бы ты только знал, каково это — жить волком и быть свободным!

— Я могу уничтожить Землю, — пригрозил Джейкоб Харкендер глубоким и звучным голосом, точно дьявольским. — Не сомневайтесь во мне! Я в состоянии при помощи моей ненависти обратить ваши мечты в самый жуткий кошмар!

— Ничуть в этом не сомневаюсь. — пожал плечами Таллентайр. — Вы сможете пройтись по земле, точно кошмар разрушения., но когда вы умрете, все ваше племя будет не более, чем прах, в котором все вы сейчас живете, прах, в какой вы уже обратились. А все это останется тем же, и окажется, что все усилия были напрасны. Не имеет значения, сколько вы убьете людей, все равно придут еще, неважно, сколько солнц погасите, все равно зажгутся новые.

А я предлагаю вам кое-что получше, чем это вызванное местью страшное видение, которое возникло от смятения и сожаления, я предлагаю будущее, созданное людьми миллиона миров, более богатое и необычное, чем вы могли бы вообразить. Я не в состоянии дожить до него и увидеть, но вы прожили десять тысяч памятных лет, они составят даже миллионы, если учесть то время, когда вы спали, и вы сможете прожить еще десять тысяч, даже миллионы лет, если только согласитесь попробовать. Отправляйтесь же на отдых и возвращайтесь опять, в один прекрасный день, когда уже будет достаточно снов, чтобы стоило, наконец, проснуться. Лучше уж Рай, которого вы не можете познать, чем Ад, который вы знаете слишком хорошо.

В глубине души Лидиард был уверен, если бы Харкендер был всего лишь Джейкобом Харкендером и никем другим, он отказался бы. Но он был всего лишь тенью, попавшей в паутину, которую спрял сам вовсе не всю, и рисунок был не его.

Харкендер отказался бы, но Паук, выглядывавший из тьмы его пустых глазниц… Паук не отказался.

Габриэль Гилл открыл глаза, голубые, как небо, и шагнул с креста, чтобы обнять Терезу и заглянуть Мандорле прямо в глаза.