Вернулись в кабинет как раз во время перемены перед последним уроком. Наташа была поражена происходящим, но виду не подала. Макс сидел на подоконнике, а вокруг него девушки — одна в мини-юбке даже расположилась рядом с ним, закинув ногу на ногу и приобняв учителя за плечи. Через секунду, укротив свою ревность, Наташа заметила, что там же стояли и парни тоже. Вся толпа весело смеялась, потом сквозь хохот звучал чей-нибудь голос, и все снова смеялись. Наташа сняла пальто и, перекинув его через руку, направилась в конец кабинета. Сняла дубленку с Кати, усадила девочку за парту. Максим только собрался подойти к ним, но замер на мгновение — посмотреть, что будет дальше: пацан с предпоследней парты взял с подоконника цветочный горшок и, обернувшись, поставил растение на стол перед Наташей.

— Это Вам — приз зрительских симпатий! — с кокетливой улыбкой парень принялся охмурять ее дальше: — Мы с Вами раньше не встречались?

Наташа весело рассмеялась — она уже знала потенциальное продолжение такого диалога, а Макс подошел к ним и заявил:

— Вряд ли. Она уже шесть лет встречается исключительно со мной!

Парень покраснел и смущенно протянул:

— Ой, блин… А я и не сообразил, что она же не зря с Вашей дочкой…

— Вот, малышка, познакомься, — обратился к ней учитель, — это мой 11 «А». Полтора года назад Анна Макаровна ушла на пенсию, и их классным руководителем стал я. Я тебе говорил.

— Да, — все еще смеясь, сказала Наталья. — Теперь я вижу, чему ты их здесь учишь! Этот метод знакомства напоминает один из твоих!

Макс подмигнул Вовчику:

— Подрастает достойная смена!

С соседней парты в среднем ряду девчонка позвала:

— Максим Викторович, как переводится «Унд нимт эр дэн Хандшу мит кэкем фингер»?

— Не знаю, — уверенно ответил тот.

— Но Вы же немец! — не отставала девчонка.

— На четверть. Если хочешь, я и переведу тебе из этого только одну четверть! Фингер — это палец!

— Скорее всего, это строчка из стихотворения, — скромно вмешалась Наташа. — «И берет он перчатку твердой рукой». Дословно получается как из фильма ужасов: перчатку с твердым пальцем. Но здесь, скорее, должен быть литературный перевод.

— Правильно, Максим Викторович, — обратился Вовчик к учителю, — зачем Вам знать немецкий, когда у Вас такой переводчик!

— У меня лучшая подруга немка, — скромно объяснила Наташа мужу. — Астрид. Она уже уехала из Франции, но мы с ней переписываемся, так что язык я не забываю.

Прозвенел звонок. Несколько ребят вошли в класс и закрыли за собой дверь, но за парты никто не спешил. Никакой дисциплины!

Пока шумно, Наташа тихонько спросила Максима на ухо:

— А сын твоей любовницы здесь?

— Да, — кивнул он, тоже стараясь не привлекать внимания учеников. — Третья парта, оранжевый свитер.

Наташа проворно выследила пацана сквозь мелькающие тела одиннадцатиклассников. Мальчишка сидел за партой и что-то рисовал в тетради. Наташа видела его со спины, поэтому пока даже не могла представить, как выглядит его мать.

— Скажи, — продолжала она выяснять шепотом, — а то, что ты спишь с его матерью, как-то отражается на его оценках?

— Да, — признался мужчина.

И Наташа больше не стала задавать вопросов.

Макс побрел к доске, объявляя по пути:

— Занимайте свои места. Мы начинаем курс медитации. Сегодня такая нудная тема — вам не понравится. Наберитесь терпения — через сорок минут это закончится.

Как только все уселись и затихли, учитель начертил на доске схему.

— Это новая схема? — раздался голос с четвертой парты.

— Нет, это хорошо забытая старая, — Максим оглянулся и укоризненно посмотрел на голос. — Специально пишу еще раз, потому что сам когда-то был школьником и точно знаю, что после каникул вы ничего не помните.

В седьмом классе он вел у Наташи физику в это же время: с Нового года до конца марта. В учебном году это самая длинная четверть. И как же быстро она тогда закончилась… Это любовь с первого взгляда? Но что-то сам первый взгляд на него Наташа не помнит. Как не помнит и его первые уроки. Как будто очнулась в какой-то момент и влюбилась. Они с Таней тогда пытались следить за ним, чтобы узнать, где он живет, но безуспешно. А другие девчонки аккуратно выясняли у него, сколько ему лет, есть ли у него жена… Все, что Наташа знала о нем — 25, заканчивает пятый курс института и не женат. И все. Этого было достаточно, чтобы полюбить его на долгие годы. Как бы он ни отговаривал ее восемь лет назад, ее сердце всегда решает само! И тогда, вроде бы, не ошиблось.

Так, может быть, надо послушаться сердца и не думать о расставании?

— Мам, я хочу в туалет, — дернула ее за руку Катя.

— Иди. Ты же знаешь, где это?

Катя кивнула и направилась из кабинета. Максим проводил дочь взглядом, но вмешиваться не стал: Катя уже такая самостоятельная!

Вовчик снова обернулся к Наташе:

— Вы ее мама? — спросил он удивленно.

— А почему бы и нет?

— В жизни бы не подумал, что у Вас такая взрослая дочь. Ей же десять лет! А Вам тогда сколько?

— Максим Викторович научил тебя знакомиться с девушками, но забыл предупредить, что спрашивать женщину о ее возрасте — неприлично…

Теперь ученики так много знают о своем учителе! Что он по происхождению немец, что его дочери десять лет… А Наташа все это узнала, только когда начала с ним встречаться. Наташа с завистью разглядывала огромный стенд на полкабинета: место с фотографиями, записками, рисунками; место настоящей дружбы. Максим Викторович очень профессионально культивирует дружбу во всей школе, но в этом классе — особенно. Это его дети. Как же повезло этому 11 «А»! Он их классный руководитель! Они устраивают вместе с ним чаепития по поводу и без, отмечают вместе праздники, организовывают туристические походы по выходным. Максим рассказывал ей по телефону, как они с классом в октябре ездили на электричке на турбазу далеко за городом с двумя ночевками и в школу вернулись во вторник. Рассказывал, как красиво и цветно было в горах; как набрели на какую-то церковь, где священник говорил на плохо понятном языке; как пацаны пытались поймать поросят; как переносили визжащих от страха девчонок на руках по узкой глинистой тропинке в глубоком каньоне; как заблудились и переходили речку вброд, а потом вернулись в домики в одежде, мокрой до пояса и измазанной грязью… И, раздевшись и закутавшись в пледы, сушили свою одежду у костра и до поздней ночи разговаривали о жизни… И один пацан случайно сжег свой кроссовок. Дочка ездила вместе с Максимом. Если бы не этот проклятый институт, поехала бы и Наташа…

— Я жалею, что уехала отсюда, — призналась Наташа, когда после уроков они с Максом и Катей оставили машину в центре города на стоянке и отправились гулять пешком. — В семнадцать лет это было правильное решение. Год-два побыть в совершенно другой среде обитания, среди таких же творческих людей, как я — это бесценный опыт. Но четвертый год дается мне очень тяжело. Я будто на привязи. Мне хорошо там, но кто-то все время дергает за поводок. Поначалу для такой непоседы, как я, было идеальное решение — жить сразу в двух городах. Но теперь изменились многие мои взгляды и жизненные ценности. Надо что-то менять, я сердцем чувствую, надо.

— Бросай все. Оставайся здесь, — безнадежно предложил Максим.

— В ближайшие полгода не получится: у меня уже подписан контракт. У меня съемки через месяц. Да и бросать институт, когда остается последний год, как-то жалко… Замкнутый круг…

Ничего другого он услышать и не ожидал. Наташа отвернулась. Она уже привыкла видеть этот город только зимой и летом. Вот уже четвертый год уезжает отсюда, не дождавшись зеленой и молодой девственницы-весны или старушки-осени в ее пышных парчовых платьях. Сегодняшнее — зимнее — состояние природы можно было бы охарактеризовать словом «кома». Это клиническая смерть: там, в сером небе, едва заметно бледное пятно солнца, маленькое и размытое, такое хрупко-ненадежное. Платаны с безжалостно спиленными кронами превратились в толстые лысые коряги вдоль по обе стороны Курортного проспекта. А ведь эти деревья всю Наташину жизнь были ну нереально огромными! Пальмы справа от тротуара с завязанными кверху лопастями и скромные высокие кипарисы — единственное зеленое здесь. Мало людей на улицах: они в это время года тоже впадают в спячку.