С буланой круглой кобылы, когда она стала рваться из трясины, вьюки сползли набок. Пришлось развьючивать и ее.

— Но-о! Одры! — замахнулся на коней обозленный Космач.

— Не пугай, — остановил Грузинцев, — при чем тут они?

Поднявшись на водораздел, остановились отдохнуть.

Обессиленная Славка упала в траву; ладонью смахнула пот с лица, вытащила из кармана рюкзака баклажку, присосалась к ней. Налитый чай был теплый и не утолял жажду.

— Выдохлась? — спросила Ася, садясь рядом.

Славка пожала плечами. Ася украдкой пристально посмотрела на нее.

— Знаешь, я шла, а сама все думала... — заговорила Ася. — Ведь, может быть, с сотворения земли этих сопок не касалась лопата. Да, наверное, и человек-то впервые идет по этим дебрям. И это мы! Вот судьба геологов!

— Охотники и приискатели всюду бродили, — безразлично ответила Славка.

Разговор опять не завязался. Славка растянулась на траве, устало закрыла глаза. Ветер трепал ее волосы, охлаждал разгоряченное тело. Через минуту она села, охватила руками поджатые колени, с тоской посмотрела в ту сторону, где осталось Чапо. Перед ней раскинулись несказанные просторы гористой земли, охваченной буйством трав и цветов, буйством таежных дебрей. Над ней размахнулось синее небо с плывущими облаками. Из-за дальних сопок ползли острова, архипелаги, целые кавказские хребты кучевых облаков с ослепительно белыми вершинами. Парил далекий коршун — хозяин величавых просторов.

Славка смотрела в ту сторону, где осталось Чапо. «Ку-ку, ку-ку», — о чем-то кричала ей кукушка.

Широкий склон сопки, кое-где заваленный обгоревшими стволами, весь был в саранках. Будто загорелась сухая трава и всюду вспыхивали, бежали под ветром язычки пламени. Они облизывали обугленные лежащие стволы.

Ася хмуро взглянула на сгорбленную Славку, вспомнила, что сохранилась Палеева конфета.

— Бери, — сказала она.

Славка разломила конфету, половину вернула. Нехотя посасывая конфету, опять загляделась вдаль.

— Вчера Космач наткнулся на медведя, — как можно веселее сказала Ася. — Прямо в одежде бухнулся в Чару и уплыл на другой берег.

Славка долго молчала и наконец лениво промолвила:

— Представляю, как улепетывал...

И опять замолчала. Сорвала лиловый кукушкин башмачок, сунула стебель в рот, смотрела на облака.

Ася выщипывала траву, пальцы ее вздрагивали. Пролетел длинноклювый бекас. Развернутый веером хвост и машущие крылья странно звучали в полете, точно тоскливо блеял барашек.

— Как-то теперь у нас дома... Папа, наверное, в поездке... А мама... Помнишь, нальет холодное молоко, а чашки отпотеют... На тарелке лиловые пирожки, промокшие от сока ягод... А на озере все наши ребята купаются. И может быть, говорят о нас: «Молодцы!» Они все дома сидят, а мы с тобой уже где побывали! Что видели!

Славка, насупясь, покусывала стебелек.

Ася помрачнела. Давно уже холодок отчуждения противным сквозняком струился между сестрами.

— Ладно! — вдруг решительно сказала Ася, ударив камнем о камень так, что брызнули бледные искры. — Возвращайся! Махни на все рукой, наплюй и возвращайся. В конце концов действительно, чем тайга хуже моря? Ты ее сегодня, милую, и ногами, и руками, и горбом своим испытала! — В голосе ее прозвучала злая насмешка.

— А что еще придумаешь? — холодно спросила Славка и стала завязывать рюкзак.

— Уж лучше возвращайся, чем так вот... Будто я испортила тебе всю жизнь. Каждую минуту чувствую себя каким-то извергом. Не нужно мне никаких жертв. Поняла? Не нужно! — Ася швырнула камень, и он яростно покатился вниз.

— Никто никому ничего не испортил, — сквозь зубы пробормотала Славка...

Грузинцев спрашивал новичков, как их настроение, как ноги, заставлял переобуваться. Веселый, свежий, несмотря на такую дорогу, подошел он и к сестрам.

— Ну, как дела? — спросил он и даже от одного его звучного голоса стало легче.

— Я... ничего... только чуть-чуть устала... — ответила Ася, стараясь не смотреть на Грузинцева.

— У молодых усталость до еды, — ответил он. — Нос у вас лупится от солнца, прилепите бумажку. — И оторвал клочок из блокнота. Ася, покраснев, послюнила его и пришлепнула к носу. Зорко взглянув на кислую Славку, Грузинцев приказал:

— А ну-ка, разуйтесь!

Славка смущенно стянула ботинок и мокрый, прилипший носок. Подошва была красной, распухшей, сбоку вздулся пузырь.

Грузинцев покачал головой.

— Так вы, дорогая, далеко не уйдете. Но ничего! Привыкнете! Через месяц будете козой прыгать по сопкам. Петрович! — крикнул он. — У тебя нога маленькая — дай-ка из своих богатейших запасов шерстяные носки!

Космачу он велел вырезать из бересты подстилку в ботинки и вырубить легкую палку.

Славка воспрянула духом. А через несколько минут ногам ее было уже мягко, сухо, ботинки удобно и плотно облегали ноги. Опираясь на палку, легко было прыгать через буреломины, с камня на камень. Она благодарно улыбнулась Грузинцеву. А он весело оглядел всех и сказал Посохову:

— Споем-ка им нашу, самодельную! — И запел:

Ася задумчиво ковыряла веточкой землю. Она все еще не могла прийти в себя от поразившего ее открытия. И чем больше она боролась с собой, тем сильнее хотелось ей смотреть на Грузинцева, слушать его голос. «Славке уподобляюсь», — злилась она на себя.

А Грузинцев все пел:

Все дружно двинулись вперед. Еле видимая тропа вилась по хребту в темном, угрюмом лиственничном лесу. Под ногами шуршали заросли брусники.

Ася с бумажной нашлепкой на носу украдкой поглядывала на Грузинцева, который впереди медведем ломился сквозь чащу.

Ожившая Славка уже могла не только смотреть под ноги, но и замечать, что творилось вокруг. Совсем близко из кустов вырвались два рябчика. В другом месте из травы посыпались пушистые комочки — птенцы куропатки. Они разбежались, раскатились во все стороны.

«Какие же они все дружные, — подумала Славка о геологах. — Иначе нельзя. Тайга. Пропадешь один. Так вот и нужно жить!»

А трава, кустарник уже бушевали под сильным ветром. Скоро тучи заволокли солнце, и сразу же сильно и густо сыпанул дождь. Сестры, пока доставали плащи, вымокли с головы до ног. Чащоба, кусты обдавали их ливнями капель. Дождь усилился. Прямо в глаза полыхнула молния, и звучно, раскатисто грянул между сопками орудийный гром.

В ботинках у Славки снова чавкало. Ноги соскальзывали с камней, но выручала палка. Останавливаться было нельзя. Караван, едва видимый в тумане дождя, миновав водораздел, цепочкой спускался вниз, направляясь в пойму шумливой речки Громатухи. Идущие впереди то и дело скрывались в мокрых зарослях, и Славка боялась потерять их. И вдруг слева гулко щелкнуло, будто человек через колено сломал сук: Славка увидела, как повалилась сухая вершина лиственницы. Тут же затрещало, зашумело справа. Славка оглянулась: озаренная молнией валилась большая зеленая береза. Кругом, точно спички; ломались пополам сухостоины. На миг в грохоте, в свете молний Славке почудилось, что валится весь лес. И тут же, перелезая через лежащие крест-накрест березу и лиственницу, она сама упала прямо на спину. Высокая трава облила ее потоком воды. Едва она встала, как сразу же запнулась о невидимую в траве корягу, снова упала и, расцарапав колено, застонала. На шароварах висел вырванный лоскут.

Ася помогла ей подняться.

Подбежал Петрович, крикнул:

— Скорее вперед! Следите за деревьями!

А от Грузинцева уже бежал Посохов, проверяя, нет ли отставших.

Грузинцев торопился вывести отряд на поляну.

Рухнул на колени Рыжко, споткнувшись о камень. Вьюки сползли набок. Подбежавшие Палей, Петрович и сестры на ходу поправляли их. Асю поразило бледное лицо Палея с трясущимися губами.