Все милосердие суда ограничилось заменой смерти жестокой смертью позорной. Несчастные осужденные ожидали расстрела или плахи. В России не вешали, и такая казнь не применялась со времени истребления стрельцов Петром I.

Император Николай подписал приговор, дал осужденным 24 часа на последние раздумья, в которых нуждается человек, когда наступает момент представать перед богом, и уехал в Царское Село.

Не беремся сказать, как осужденные восприняли оказанную им милость. Все они выслушали приговор внешне бесстрастно и без единого замечания. Согласились принять духовную помощь от церкви. Рылеев уговорил священника передать от него последнее письмо жене. В награду за это и, конечно, чтобы оно наверняка было доставлено, вдове предстояло подарить священнику золотую табакерку. Заметим, что в упоминании о необходимости вознаграждения нет ничего оскорбительного, когда мы говорим о русском духовенстве.

Осужденные оставались спокойными; самым невозмутимым был Пестель ― не отрекался от своих убеждений, не раскаивался ни в одном из своих действий, до конца верил в мудрость и актуальность принципов, заложенных в Droit russe (фр.) ― Русском праве.

Со времени, когда изуродовали ― вырвали язык, отрубили кисть руки Артемию Петровичу Волконскому и отсекли ему голову, вот уже 80 лет, как Санкт-Петербург не видел смертной казни. Это городу должны были вскоре компенсировать.

Около двух часов утра 25 июля, а казнь назначили на 10 часов, на стене крепости воздвигли широкую виселицу, на которой поместилась бы шеренга из пяти тел. Виселицу поставили против деревянной Троицкой церкви, что расположена на берегу Невы, в самом начале квартала старого Санкт-Петербурга, где сохранилось первое пристанище Петра Великого.

В этот период лета ночь продолжается здесь с 11 часов вечера до 2 часов утра, когда глаз уже различает предметы; в 2 часа из разных кварталов города донеслась слабая дробь барабанов, долетели протяжные заунывные звуки нескольких труб: каждый полк санкт-петербургского гарнизона направлял одну роту присутствовать при казни.

К месту казни, не выспавшись, но, понимая в чем дело, потянулись горожане; одних, по соседству с казармами, необычно рано разбудили барабаны и трубы, других, наконец, поднял на ноги интерес к предстоящему мрачному спектаклю. Роты из разных казарм сошлись в крепости и стали вдоль стены. Ударила зловещая, вгоняющая в безысходность, бесконечная дробь соединения барабанщиков. Было 3 часа, занимался день.

Позади войск, на крепостном валу собралось не более двух ― трех сотен жителей; поверх солдатских голов им хорошо будет видна, готовая разыграться, жуткая сцена.

В три часа вторично ударила барабанная дробь. На фоне чистого и прозрачного утра четко обрисовались, приближаясь, фигуры тех осужденных, кому оказали снисхождение ― избавили от смертной казни. Их разделили на группы по полковой принадлежности, обратив каждую из них лицом к роте соответствующего полка и спиной к виселице. Сначала им читали приговор, потом поставили на колени; с них срывали эполеты, награды, форму; на бритых головах ломали их шпаги и со словами v lob ― в лоб наносили удар по лицу, облачали их в длинные серые солдатские плащи с капюшонами и пропускали одного за другим перед виселицей, тогда как, в огромный пылающий костер летели знаки различия, награды, форма. После этого, одного за другим их возвращали в крепостную тюрьму.

Пришла очередь пятерых осужденных на смерть, и они показались на валу. С расстояния в сотню шагов зрители не могли детально рассмотреть их лиц. Кроме того, на смертниках были серые балахоны с капюшонами на головах. Один за другим, они поднялись на помост, а с помоста ― на табуретки, стоящие под виселицей в ряд, причем в том порядке, в каком они значились в приговоре: первый и крайний слева для зрителей ― Пестель, за ним ― Рылеев, следом ― Сергей Муравьев-Апостол, после него ― Бестужев-Рюмин и, наконец, крайним справа ― Каховский. На шеи им набросили веревочные петли, по невежеству или от жестокости, но поверх капюшонов; это обещало сделать казнь через удушение, до излома шейных позвонков более долгой. Закончив операцию с петлями, экзекутор удалился. Сразу же с его уходом помост провалился под ногами осужденных. И тогда разыгралась ужасная сцена. Двое ― по краям, Пестель и Каховский, повисли, медленно обращаясь в трупы. А трое других выскользнули из петель и вместе с табуретками и настилом полетели в нутро помоста. Хотя русский народ вроде бы мало экспансивен, но несколько зрителей закричали от ужаса, как от боли. Возможно, конечно, что вопль сострадания, вызванный невежеством или жестокостью палачей, даже намека на которое не было в приговоре, принадлежал иностранцам.

Осужденных начали искать в этой первой их могиле, куда они угодили. Выбраться сами они не могли ― связаны руки, и первым, кого вытащили оттуда, оказался Муравьев-Апостол.

― О, боже мой! ― сказал он, снова увидев день. ― Согласитесь, очень грустно умирать дважды за мечту о свободе для своей страны.

Он спустился с остатков помоста и отошел в сторону на несколько шагов ― ждать.

Вторым был Рылеев.

― Гляньте, до чего хорош народ-раб! ― выкрикнул он. ― Даже не умеет повесить по-человечески!

И он присоединился к Муравьеву.

Затем показался Бестужев-Рюмин; при падении он сломал ногу. Его принесли к первым двум товарищам.

― Так определено свыше, что нам ничего не удается, ― сказал он, ― даже смерть!

И он лег возле них, неспособный держаться стоя.

Император находился в Царском Селе, и каждые четверть часа к нему посылали гонцов с докладами о стадиях исполнения приговора. Но, надо сказать, из-за такой мелочи, как три не сработавшие веревки, решили его не беспокоить. Пусть это будет вечным упреком тем, кто так поступил. А может быть, пока ведется рассказ об этом небывалом событии, в букете преступных казней бронзовое сердце расплавится и станет милостивым? Нет: починили помост и, когда он был готов, когда три табуретки были поставлены под тремя свисающими веревочными петлями, между телами Пестеля и Каховского, осужденным сказали:

― Пошли.

И они решительно пошли, Муравьев-Апостол и Рылеев. А Бестужева потребовалось нести, сломанная нога лишала его возможности передвигаться.

Во второй раз веревка на шеях, вторично помост ушел из-под ног, второй раз затянулись страшные петли, уже не выпуская своих жертв. И души трех осужденных, которых эта ужасная смерть сделала мучениками, отлетели, чтобы воссоединиться с душами двух их товарищей. Куда? Один бог это ведает.

Для нас не заканчивается этим история, связанная с 14 декабря, изложенная нашим пером при виде того места, где она завершилась. Нам еще следовать за другими осужденными в их ссылку или тюрьму. Во всей истории ― тяжкие страдания и примеры славного самопожертвования. Может быть, пройдет еще десяток лет, прежде чем в России станет о них известно; опередим эту зарю, хотя при императоре Александре она может заняться раньше, чем мы ожидаем; опередим, потому что его сердце больше, чем праведное, оно сострадательное и нежное. Я имею право высказать, написать и опубликовать это суждение об Александре, хотя с ним ни разу не встречался и не говорил. Знайте наперед, что всех политических узников, каторжников и ссыльных, кто остался в живых после предыдущего долгого 30-летнего правления, всех без исключения, он помиловал. Конечно, 30 лет ― очень большой срок, но при жизни императора Николая великий князь Александр был лишь подданным отца. Кстати, одному богу, определяющему сроки правления царей, ведомо, какой обильный урожай свободы в лоне страны и глубине сердец способны взрастить 30 лет гнета!