Да зачем далеко забираться? В двадцать седьмом году Вологодчина выработала триста тысяч пудов масла. Теперь вологодского масла вырабатывают раза в три меньше, но это кажущееся уменьшение производства, потому что товарного молока область дает столько, что его хватило бы на семьсот с лишним тысяч пудов масла. Просто города потребляют цельное молоко, тут и вся разгадка…

А вот и Усть-Кубенское — кружевная столица. Здесь десятилетняя девочка — заправская плетея, а в пятнадцать она уже и накидку, и покрывало сплетет, сама себе заработает и на кино и на туфли. Видите, девушка с чемоданом «голосует»? Нет, это не студентка, и вовсе не к маме едет. То второй конкурент председателя колхоза, едет портить ему трудовую дисциплину, ясней говоря — везет нитки, заказы на кружева, ей же плетеи и готовое сдают.

Мы взяли «конкурента» с ее большим чемоданом. Девушка — звали ее Любой — и вправду ехала от кружевной фабрики собирать работу у надомниц. Она рассказала, что хорошая мастерица зарабатывает на выгодных образцах рублей пятьдесят — шестьдесят в месяц. В колхозе столько не получишь, и заказы от фабрики охотно брали бы все женщины, и старухи, и молодые, только председатели колхозов не разрешают. Правления дают Любе списки, кому можно давать нитки и образцы. Это или нетрудоспособные, или хорошо работающие, выполняющие минимум трудодней. Конечно, и у Любы, и у женщин есть свои хитрости, им часто удается обходить препоны, за то Любу и не терпят председатели и бригадиры. А что поделаешь — работа такая! Она и сама выросла в колхозе, после школы ушла на фабрику, теперь она довольна, живет в общежитии, народу много, весело.

Я не спрашивал у Дмитрия Федоровича, кто первый конкурент у вологодского председателя. Спутник руководил лесной промышленностью области. Средний дневной заработок в леспромхозах — больше четырех рублей, средняя оплата человекодня в вологодских колхозах — рубль тридцать семь копеек. И те из крепких, со специальностью, мужчин, что не ушли «на города», очень охотно меняют родную деревеньку на поселок леспромхоза. Недавний секретарь райкома сам натерпелся от этой конкуренции.

Ага, уже часовенки пошли, близится обитель преподобного Кирилла. Приходилось ли замечать, спросил Дмитрий Федорович, что северные русские святые — завзятые практики и реалисты? Не до умерщвления плоти, не до исступленных бдений — жизнь ставила задачи поважнее, превыше всего было дело. Приходил организатор на пустое место, раскручивал работу, развивал сельское хозяйство и товарообмен, копил деньгу, выколачивая ее откуда можно и откуда нельзя, обогащал монастырь, заставляя считаться с ним. Хлопоты по своей канонизации перепоручал потомкам, а они уже заботились об антураже святости для крепкого дельца. Впрочем, и причисление к лику святых было серьезным экономическим мероприятием… Разворотливости, организаторскому мастерству Сергия Радонежского могли завидовать первейшие государственные мужи его времени. А разве не того же поля ягодой был Кирилл Белозерский?

Человек с громадными связями, из рода Вельяминовых, он был прислан сюда через семнадцать лет после Куликовской битвы, в которой, кстати сказать, блестяще проявили себя белозерские ратники. Прибыл с объемистой кожаной сумой, вроде теперешней инкассаторской. В ней находилась сумма, избавившая его от трудностей первоначального накопления.

«Место же оно, иде же Кирилл вселися, бор бяше велий и чаща, и никому же от человек ту живущу. Место убо мало и кругло, но зело красно, всюду, яко стеною, окружено водами». Конечно, сочинитель преувеличил насчет безлюдности этих мест. Иначе как мог Кирилл так скоро окружить себя «братьицею»? Он пишет великому князю о своей «братьице», а себя тактично называет «чернищо»… Какая уж тут безлюдность, если годовой доход основанного Кириллом предприятия дойдет до полумиллиона рублей — цифры и по более поздним временам космической. Это ж все люди, работа… А место впрямь красно, ничего не скажешь.

Нужно проехать почти весь бревенчатый Кириллов, чтобы увидеть будто из воды восставшую белую крепость. Она на самом берегу Сиверского озера. Дмитрий Федорович верно заметил: и не побывав тут ни разу, этот вид словно узнаешь. Это потому, считает он, что с детства всем помнится одно из чудес «Сказки о царе Салтане»:

Самое реальное чудо сказки… Впрочем, Дмитрий Федорович, развивая забавлявшую его мысль, постарался доказать, что и Кирилловы чудеса были столь же земными, носили экономический оттенок. Осмотрев граненую Сторожевую башню, чуть подточенную волнами Хлебную, Свиточную, монашеский комбинат бытового обслуживания, мы вошли в собор-музей. Пожилая женщина-гид, напирая в силу областного происхождения посетителей на антирелигиозную сторону вопроса, показала богатейшую экспозицию. Дмитрий Федорович, хитро подмигнув, подвел меня к фрескам о чудесах преподобного. Названия сюжетов, выведенные четким уставом, звучали как пункты повестки дня: «О умножении хлебы во время глада», «О погашении пожара в монастыре», «О умножении вина служебного». В последнем, очевидно, нехватки не было: Иван Грозный шлет сюда свирепонасмешливые циркуляры, чтоб сосланного Шереметева кормили похуже и не приносили ему в кельи вина.

Любопытен выставленный для обозрения монастырский документ — своего рода план поставок сельхозпродуктов: к какому дню сколько масла, меду, сколько и каких именно грибов, ягод, сколько четей ржи и ячменя должны сдать крестьяне. Твердое, так сказать, задание по каждому продукту: не продразверстка, а продналог.

В бывшем монастыре сейчас школа глухонемых. Старушка-гид похвалила их: ребята тихие, спокойные. Не чета тем, что иногда летом наезжают — с рюкзаками, гитарами, с маленькими такими приемниками. Теперь построен Волгобалт, обещают пустить пароходы со своими и даже заграничными туристами, вот будет колготы!

Переночевав в Кириллове, мы на позднем рассвете пешком по ненадежному льду перешли широченную после пуска канала Шексну и к полудню были уже в Белозерске.

Если Вологда — ровесница Москве, то Белозерск, пожалуй, — сверстник Киеву. Во всяком случае, свое 1100-летие город уже отметил, о чем свидетельствуют громадные белые цифры на скате земляного вала. Вал этот — сооружение удивительное: высокий, очень крутой, со сводами внутри, он, говорят, еще недавно, на памяти людей среднего поколения, скрывал от глаз горожан даже кресты собора, стоящего внутри. А в последние годы сильно осел. Сюда, в Белозерск, Иван Грозный сослал новгородский вечевой колокол, предварительно лишив его языка. Для белозерца нет никакого сомнения в том, что и легендарная библиотека царя Ивана Васильевича, которую искали под Кремлем, хранится здесь, а именно под сводами северной части насыпи. Летом поросший травою вал — любимое место прогулок. Июньские ночи здесь белы по-ленинградски, и бродить в светлых сумерках на уровне куполов, над домами, старым гостиным двором, над бульваром с белой сиренью, над простором Белого озера впрямь славно.

Есть тут и еще одно чудо. Когда я впервые попал сюда и под вечер пошел к озеру, меня ошеломило невероятное: по нижней улице шел пароход! Не по озеру — оно виднелось дальше, за буйными ветлами, — а прямо по улице. Матросы с мостика шутили с разряженными девицами. Мальчишки с велосипедами ждали, когда судно освободит дорогу… Это увидал я обводной канал.

Построенный в середине прошлого века для безопасности плаванья (штормы на Белом озере сильные), он и сейчас служит сплавщикам. Плоты длиной чуть ли не в километр тянутся за буксиром, и тогда уже не пароход идет по улице, а бревенчатая мостовая движется куда-то на восток. Обелиск у озера утверждает, что канал построен графом Клейнмихелем. Это тот самый граф, что помянут Некрасовым в эпиграфе к «Железной дороге». Канал пропах свежим деревом, в нем водятся некрупные темные окуни, и среди удильщиков увидишь подчас четырех-пятилетнего мальчонку: мать, должно быть, приглядывает за ним из окна.