— Ты сегодня потрясающе выглядишь, — поддел его Блум.

— Спасибо, — сухо откликнулся Роулз. — Парень, дежуривший в машине Джорджа, говорит, что, когда они подъехали, того автомобиля уже не было.

— Какого автомобиля?

— Владелец которого сообщил о трупе. Он просто назвал место и смылся.

— Ничего удивительного, — произнес Блум. — Это все из-за твоей серьги, сам понимаешь.

— Кстати, серьга мне очень пригодилась, — оставался невозмутимым Роулз.

Сыскное бюро Калузы еще недавно возглавлял капитан Хоппер, которого Блум за глаза называл его величеством Хлопом. На этом посту его сменил Рашвилл Деккер, для близких Раш. Он казался неплохим парнем, пока. Деккер подошел к полицейским, стоящим возле фургона отдела криминалистики.

— Как тут у нас дела? — обратился он к медэксперту.

— Не могли бы вы мне посветить? — попросил тот.

Тьма стояла непроглядная, ее не смогли разогнать даже фары от машин, освещавшие котлован. Люди, сгрудившиеся у края котлована, закрывали свет.

— Давайте посветим доктору, — сказал Деккер, и двое полицейских в форме и оранжевых плащах сверху отделились от стоящих полукругом полицейских машин и направили свет карманных фонариков вниз на дно котлована. Подъехала еще одна машина с эмблемой прокуратуры, из нее вышел незнакомый Блуму человек. Он подошел к Деккеру и представился Домом Сантукки, помощником прокурора. Они пожали друг другу руки, и тот в свою очередь представил его Блуму и Роулзу.

— Грязное дело, — сказал Сантукки.

Блум видел дела и погрязнее.

— Вы что-нибудь можете сказать? — спросил Деккер у медэксперта.

— Удар произведен каким-то тупым предметом, — ответил он, продолжая стоять на коленях около трупа, в гораздо более удобной позе, чем раньше. Двое офицеров в оранжевых накидках продолжали светить ему своими фонариками. Свет падал на глубокие пробоины в черепе, вокруг которых волосы запеклись от крови.

— Что это могло быть? — спросил Деккер. — Молоток?

— Трудно пока сказать, но удар нанесен сокрушительный. Помогите мне кто-нибудь его перевернуть.

Никто особенно не торопился ему на помощь.

— Идите сюда, помогите доктору, — кивнул Деккер двум полицейским. Они положили фонарики на землю и спустились в котлован. Оставленные на краю обрыва фонарики отбрасывали удивительный рассеянный свет. Широко расставив ноги, полицейские прикидывали, как взяться за дело, не выпачкав руки в крови.

— Раз, два, три — взяли! — скомандовал один, и они одним движением перевернули тело.

— Посветите сюда, пожалуйста, — сказал медэксперт.

Полицейские направили фонари на лицо убитого.

Дом Сантукки издал короткий сдавленный крик.

Это был Фрэнк Баннион.

Глава 11

Утро Мэтью Хоуп начал с заплыва на сто метров в бассейне. Встав на весы после разминки, он расстроился: вместо ожидаемых ста восьмидесяти фунтов стрелка показала на два фунта больше. В семь сорок, одев белый теннисный костюм, Мэтью собирался ехать в клуб на тренировку, на этот раз он чувствовал себя в куда лучшей форме, чем в тот день, когда Кит Хауэлл учил его своему беспощадному удару левой.

Он испытывал огромное удовольствие, просыпаясь на рассвете вместе с солнцем и птицами и завтракая в полной тишине. Когда он вышел из дому за машиной, на лужайке еще сверкала роса. На противоположной стороне улицы появилась в длинном розовом халате и мягких шлепанцах миссис Хеджес, она направилась к ящику за корреспонденцией. Они поприветствовали друг друга взмахом руки. Мэтью попытался представить, как выглядит Патрисия Демминг без четверти восемь утра. Она потрясающе смотрелась под проливным дождем, была хороша в спортивном костюме, но какова в начале дня? Вы что, совсем не спите? — съехидничала она. Правда, они виделись до того, как Фрэнку Банниону проломили череп каким-то тупым предметом.

На стоянке возле клуба было тихо. Мэтью подумал, успел ли кто-нибудь из игроков, лениво выползающих спозаранку из собственных автомобилей, проглядеть заголовки утренних газет. Они были знакомы с Фрэнком Баннионом. После вчерашнего дождя утро выдалось солнечным и ярким, пока еще не очень донимала жара, и день обещал быть славным. Кто в такой день отяготит себя думами о мертвом инспекторе? Интересно, Патрисия Демминг принадлежит к их числу? Так ли уж она теперь уверена в версии о подражательных убийствах и в том, что какой-то ненормальный душегуб прохлаждается на свободе, пока Стивен Лидз мается в тюрьме?

Он зашел в туалет мужской раздевалки, чтобы облегчиться перед матчем, вымыл руки, посмотрел на свое отражение в зеркале и дал себе установку: «У тебя все получится, Хоуп. Ты победишь Кита Хауэлла».

Он подмигнул сам себе, вытер насухо руки, взял ракетку и уверенной походкой вышел на учебный корт.

— В вашей игре есть один недостаток, — заметил Кит. — Вы не продумываете план игры. Вам необходимо просчитать хотя бы два-три удара наперед. Иначе вас ожидают одни сюрпризы.

— Да, счет шесть — ноль был для меня большой неожиданностью, это верно, — усмехнулся Мэтью.

Они сидели в маленьком клубном кафетерии, рядом с бассейном. В воде резвилась детвора. Мужчины еще не закончили свои утренние матчи, за столиками и огороженном уголке рядом с бассейном щебетали женщины в ожидании своей очереди на корт. По субботам и воскресеньям с утра корты предоставлялись в распоряжение сильному полу. Исключение делалось для служащих дам, сумевших доказать свою занятость, таких, как Патрисия Демминг. Они могли играть в теннис с девяти до пяти. «Вы что, совсем не спите?»

Мэтью и десятка два его знакомых голосовали против этого правила, но большинством голосов оно было принято. Его бывшая жена, Сьюзен, посчитала «Бассейн и ракетку» дискриминационным клубом и перешла в «Сабал-Кей», хотя теперь ей приходилось тратить на дорогу на пятнадцать минут больше. Но это была самая мягкая форма протеста. В Калузе найдется немало женщин, готовых разорвать вас на куски, если вы попытаетесь пропустить их вперед в помещение.

В детстве мать учила Мэтью правилам вежливости. Она говорила, что перед дамами следует открывать дверь и вести себя как джентльмен. В современном лексиконе само слово «дама» было под запретом. Какой там этикет, если уступить даме дорогу могут лишь свиньи узурпаторы.

Дамы, окружавшие их с Китом, были заняты оживленными разговорами, время от времени прерываемыми взрывами смеха. Он поежился от мысли, что половина молодых мамаш могут спокойно обыграть его на теннисном корте. Не ущемит ли кого-нибудь это его слишком вольное предложение? Но в сторону опасения, и так стало чрезвычайно опасно жить в наши счастливые, но взрывоопасные времена.

— Если предугадывать лишь следующее мгновение, — начал Кит, — то вам…

— А кто сказал, что я во время игры предаюсь размышлениям? — перебил его Мэтью.

— Ну, надо же иметь хоть какие-то ориентиры, — возразил Кит.

— В общем, да.

— Хотя бы за долю секунды до того, как вы ударите по мячу.

— Да, пожалуй.

— Вы хотя бы представляете, куда посылаете мяч?

— Да. Хотя он не всегда летит в заданном направлении.

— Это понятно. Но я хочу убедить вас в том, что игра — это поддающийся логике обмен ударами. Если вы намеренно послали мяч, то вашему партнеру остается лишь один шанс, как его можно отбить, ваша задача — оказаться в той точке, где ожидается мяч. Причем вы обязаны знать, куда послать ответный мяч, чтобы соперник не успел отреагировать. Вы следите за моей мыслью?

— Да. Но для меня вся трудность состоит в том, чтобы просто отбить мяч, не говоря уже о последующей цепочке.

— Об этом я и толкую. Вам трудно отбить мой мяч, потому что я, в отличие от вас, имею план. Если моя подача была сюда, — он показал указательным пальцем на столе, как это будет выглядеть на корте, — то вы должны послать мяч в этот угол. У вас нет выбора. Либо вы отобьете мяч единственно возможным в данной ситуации способом, либо вы его пропустите. Я, со своей стороны, отобью мяч в эту точку, — он показал ее на столе, — и ожидаю его только в середине поля, отсюда я посылаю мяч туда, где вам трудно будет его достать. Но, допустим, вы сумели одолеть весь корт и отбить мой мяч, — сказал он, быстро переставляя пальцы по столу. — Единственное место, где может оказаться посланный вами мяч, — это ближняя подача перед сеткой. Но я точно об этом знаю, поэтому отобью мяч на другой конец корта и выиграю подачу.