Мысли Мэтью были заняты убийством Тринха.

За все время расследования произошло одно значительное событие: был убит человек, который видел, как убийца садился в машину, стоявшую у обочины дороги в «Малой Азии». Эта информация просочилась в «Геральд трибюн», любимый печатный орган города Калузы: «Тринх Манг Дук, один из основных свидетелей в деле об убийствах, по подозрению в совершении которых задержан Стивен Лидз, как нам сообщили в полиции, запомнил номер машины убийцы». Все. Можно убирать свидетеля. Причина веская, чтобы подать прошение о рассмотрении дела в суде другого округа.

Но убийца не тронул Тран Сум Линха, который в ту ночь отдыхал на пороге своего дома вместе со своей многочисленной родней и видел, как мужчина в желтой куртке и кепке бежал в сторону дома убитых. Ведь он тоже был свидетелем, и куда более важным, ибо видел убийцу до совершения преступления, а не после, как Тринх. Почему же убит один, а не оба? Или Тран был следующим в списке его жертв?

Бегуны впереди прибавили темп.

Мэтью тоже поднажал, стараясь не отставать от человечка в голубой кепке, с которого пот тек градом. Мэтью тоже был мокрый как мышь. Завтра он появится на корте стройный и умелый, как Иван Лэндл. Мяч, отбитый его ловкой рукой, молнией пронесется над сеткой — очередное, четвертое по счету, очко в этом захватывающем сете в копилку Мэтью Хоупа, департамент Держи Карман Шире.

Разгадка последнего злодеяния все-таки в том, что Тринх видел номер машины.

Старик напутал с цифрами, но все же видел номер. Логично было бы убрать всех свидетелей: и Трана, который видел его около двенадцати, и девушку, о которой писали в газете. Сам Мэтью был уже за то благодарен прокуратуре, что она ознакомила его со свидетельскими показаниями прежде, чем сообщила газетчикам. Некая Шерри Рейндольс, барменша ресторана «Скандалисты», в тот вечер видела все того же мужчину в желтой кепке и желтой куртке, копошащегося около пятидесятифутового «медитерраниен», а именно такая лодка была у Лидза. Она сообщила, что в десять тридцать мужчина направился от лодки к автомобилю зеленого цвета марки «олдсмобиль кутласс сьюприм»; его позже видели в «Малой Азии», и бедняга Тринх запомнил несуществующий номер машины.

Но зачем он его убил?

Ведь этот злополучный номер оказался ложным.

Убийца этого знать не мог, Патрисия Демминг была столь любезна, что не сообщила прессе полные сведения.

Соответственно, откуда ему было знать, что показания Тринха насчет номера мало чего стоят.

Он был не в курсе того, что Тринх сообщил полиции, а значит, игра была проиграна.

И все же, к чему было убивать вьетнамца?

Куда проще покинуть Калузу, убраться в Китай, на Северный полюс, только бы подальше от этого города, пока на него не вышли с помощью номера машины.

Что-то здесь не сходится…

Потому что…

Предположим, прокуратура и полиция знают номер машины, следовательно, шансов выпутаться у него нет и ему остается разве что бежать отсюда со всех ног. Или как-то выдать себя. В любом случае не было бы никакой необходимости убирать Тринха, чтобы заставить его замолчать после всего того, что он успел сообщить следствию. Это противоречило логике. Возможно, Блум и Патрисия правы относительно банального подражательного убийства, совершенного как бы «под шумок». А если убийца узнал — откуда? — что Тринх перепутал цифры и назвал несуществующий номер, и поэтому решил избавиться от опасного свидетеля, который сможет вспомнить правильный номер?

Черт возьми, так оно и было…

Убийца наверняка знал…

Столкновение произошло внезапно.

Всего мгновение назад Мэтью бежал по дорожке, погруженный в свои мысли, не реагируя на внешние обстоятельства, как вдруг бегун, чья пропитанная потом спина постоянно маячила у него перед глазами, резко остановился, и Мэтью по инерции налетел на него сзади. Оба упали в нелепых позах, Мэтью — растопырив руки в тщетной попытке сохранить равновесие, а его товарищ по несчастью — вполуоборот к нему, пытаясь разглядеть чудака, который налетел на него. Беговая дорожка вдруг оказалась у них над головами.

— Черт, — выругался придавленный Мэтью мужчина, и он с удивлением понял, что существо в сером спортивном костюме не кто иной, как помощник прокурора Патрисия Демминг. Это стало ясно еще до того, как она перекатилась на бок и села, сорвав с головы кепку и высвободив копну мокрых светлых волос.

— Вы? — округлила она глаза.

— Наши столкновения становятся периодическими, — сказал Мэтью.

Они, тяжело дыша, сидели посередине дорожки, друг напротив друга, почти соприкасаясь носками кроссовок.

— На этот раз ваша оплошность, — усмехнулась она.

— Вы так резко остановились!

— У меня развязался шнурок.

— Хоть бы знак какой-нибудь подали.

— Откуда же мне было знать, что кто-то бежит по моему следу, — поднимаясь, сказала она.

Мэтью тоже встал на ноги. Непревзойденный фаворит, третий участник гонок, уже обежал весь круг и на всех парах приближался к ним. Он отчаянно покраснел и тяжело дышал, внимательно слушая записи в наушниках. Он жестом пловца, делающего последний, отчаянный гребок, показал, чтобы они отошли прочь, пока он в них не врезался. Он, подобно локомотиву, взявшему направление на Албуркверке, Нью-Мехико, просвистел мимо Патрисии и Мэтью, которые, в надежде спасти свою драгоценную жизнь, прижались к перилам.

— Вы весь мокрый, — сказала Патрисия.

— Вы тоже.

— Все в точности повторяется, — добавила она.

Он вспомнил ее в красном шелковом платье, сквозь мокрую ткань которого проглядывали соски. Тогда шел проливной дождь.

— Мне кажется, я понял, почему убили Тринха, — как-то не к месту произнес он.

— Вы когда-нибудь спите? — поинтересовалась она.

— Может, обсудим этот вопрос где-нибудь в баре?

— Позволю себе отказаться, господин адвокат, — сказала она. — Рада была вас вновь увидеть. — Она хлестнула себя кепкой по бедру и легкой походкой направилась к раздевалке. Шестичасовой экспресс на Мехико был на подходе.

Мэтью подался в сторону.

Под дождем все полицейские мира похожи друг на друга. Особенно когда у их ног лежит труп. Вам не удастся увидеть их с зонтиками. Полицейский будет облачен в дождевик или в плащ, но ни один из них никогда не раскроет зонт. Восемь полицейских, кое-кто в штатском, мокли под дождем на краю канализационного канала и вглядывались в глубину, где неподвижно лежал человек.

Была пятница, девять часов вечера, уик-энд пока еще не вступил в свои права. Никто из них не ожидал в этот вечер обнаружить труп. Не так-то часто в Калузе случались убийства. Правда, с распространением крэка людей стали убивать намного чаще, тем более что крэк, позор и бедствие всей страны, быстро осваивал Америку. Множество рук тянулось разжечь огонь в трубках с кокаином, превращая страну в один сияющий миллионами огней город на холме.

Инспектор Блум в синем костюме, белой рубашке, темно-синем галстуке, помеченным горчицей, стоял на краю канала. Дождь перешел в колкую неспешную изморось. Блум стоял под дождем без пальто и шляпы. Над трупом склонился помощник медэксперта. Дно котлована было неровным, убитый лежал на боку, лицом к задней стене, спиной к дороге. Никто не спешил притрагиваться к телу. Череп убитого был проломлен. Кровавая дорожка тянулась от шоссе, блестящего от дождя, к котловану, густо окропленного кровью.

Помощник медэксперта с трудом удерживался на скользкой бугристой поверхности котлована, он несколько раз поскальзывался, пытаясь осмотреть тело. К опознанию пока не приступали, ожидая знака от врача, но тот никак не мог начать осмотр.

Купер Роулз переговорил с офицером, который первым принял сообщение дежурных об убийстве, и присоединился к остальным. Он только что вернулся из бара, в котором собирались гомосексуалисты, и где, по его сведениям, под видом бобового соуса приторговывали крэком. Одет он был соответственно: облегающие слаксы, розовый хлопчатобумажный пуловер на голое тело, на ногах у него были легкие мокасины с кисточками, в правом ухе висела золотая серьга.