— Раньше четырех он не встанет, — сказала мать, — никак еще не оправится после болезни. Стар становится, понимаешь, силы уже не те. Ты можешь много наработать, если возьмешься как следует. Вот он выйдет в сад, увидит и будет доволен.

Жюльен снял рубаху и сетку и бросил их на натянутую для сушки белья веревку. При взгляде на него мать вспомнила отца, его худой старческий торс. Жюльен был широк в плечах и плотен. У него был мускулистый мужской торс с легким пушком на груди.

— Ишь какая спина коричневая, — сказала мать. — Ты загорал?

— Раз или два, не больше, мы ходили купаться на Сону.

Она отошла на несколько шагов.

— Мы? Кто это «мы»? — пробормотала она сквозь зубы. — А потом купаться в эту пору года, боже мой, боже мой!

Она принялась полоть грядку, где трава глушила чуть показавшуюся из земли морковь. Время от времени она взглядывала на сына. Он быстро орудовал лопатой, прерывая работу только для того, чтобы поплевать на руки. На дорожке между досками двух парников вырастала куча черного, влажного перегноя. Три рыжие курицы уже ходили по куче, клевали червяков и личинок. Становилось жарко. В прозрачном небе медленно плыли к солнцу ярко-белые облачка.

Выполов грядку, мать подошла к Жюльену.

— Забери все, что можешь забрать лопатой, а я возьму грабли и подгребу за тобой, чтобы потом легче было все взять на лопату… Ах, хорошо бы управиться до того, как он выйдет.

Жюльен прервал на минуту работу и спросил:

— С чем управиться? С этим парником?

— Да.

— Смеешься? Я рассчитываю до четырех и с доброй половиной другого покончить.

Мать, стоявшая на несколько шагов позади, с минуту смотрела на него. Он трудился вовсю, накладывал лопату верхом и легко подымал ее. На шее у него блестели капельки пота. Он работал с остервенением.

— Не надрывайся, — сказала она, — чего ты спешишь, как на пожар?

— Подгребай, подгребай и не волнуйся! — отозвался он.

Парник был очищен задолго до прихода отца.

— Ну как, примемся за второй? — спросил Жюльен.

— Нет, лучше подождем отца, — сказала мать. — Я не знаю, хочет ли он и этот парник уже сейчас подготовить.

Жюльен подошел к колонке и подставил лицо и спину под свежую струю. Мать последовала за ним.

— Если хочешь, пойди за тачкой и отвези сорную траву в яму, пусть гниет, — сказала она.

Жюльен пошел к сараю, вернулся с тачкой и вилами и стал накладывать траву.

Когда он, оставив вилы, взялся за тачку, мать подошла к нему.

— Ты ходил на занятия в художественную школу, это правда?

— Ну да, а что я, по-твоему, делал?

— Ну, ты мог… не знаю там, что ты мог делать… Ну, скажем, гулять, лодырничать…

— Смеешься…

Мать его не узнавала. Она посмотрела ему в глаза, и так они молча смотрели некоторое время друг на друга. Матери казалось, что он не лжет. И все-таки она сказала:

— Ты мог ходить к той… к той девушке.

Он рассмеялся.

— Вечером ходил. И по воскресеньям. Но в будни я, честное слово, занимался в художественной школе.

— И это тебе на самом деле нравилось?

— Да. Впрочем, я тебе покажу свои работы. Я не заливаю.

— Я тебе верю, — сказала она. — Я тебе верю.

Она замолчала, и Жюльен повез тачку. Когда он вернулся, мать спросила:

— А тебе хотелось бы продолжать эти занятия?

Жюльен опять улыбнулся, еще веселей.

— Ну конечно, — сказал он. — Только папаша Мартен, должно быть, рассудил, что делать драже или миндаль в сахаре можно и не умея рисовать.

Мать вдруг нахмурилась.

— Слушай, брось шутить, — сказала она. — Боюсь, что отцу будет очень трудно переварить эту историю, и, прошу тебя, довольно об этом. — Она помолчала. — Только надо бы знать, тебе правда хочется заниматься рисованием?

Он пожал плечами, мать молча смотрела на него. Он тоже поглядел на нее, затем опять взял вилы и принялся за следующую кучу травы.

— А на что рассчитывают в будущем тамошние ученики, кем они думают работать? — спросила она.

— Не знаю… Преподавателями… а может, художниками…

— Н-да… художниками…

Ей хотелось рассказать ему… но мешала какая-то робость. В конце концов, увидев, что отец открывает ставни, мать решилась. Она подошла к Жюльену и быстро вполголоса сказала:

— Может, ты будешь недоволен, но, пока тебя не было, я показала твои рисунки господину Грюа, твоему прежнему учителю.

— Мои рисунки?

— Да, ту папку, что ты привез из Доля.

— И ты показала ее господину Грюа? Да на кой черт она ему нужна? Смешно. Просто смешно.

— Нет, ты не понимаешь, — сказала она. — Он может дать тебе добрый совет.

— Скажешь тоже! Да ведь этот учитель сам отметку за рисунок не мог поставить…

Он вдруг замолчал, нахмурил брови и сердито посмотрел на мать.

— У меня там еще и тетрадь была, ты ее видела?

Мать утвердительно кивнула головой.

— Но, надеюсь, ее-то ты ему не показывала?

Она даже испугалась. Так сердито глядел на нее Жюльен! Она заколебалась, затем чуть слышно шепнула:

— Он сказал, что хорошо. Очень хорошо. Но на хлеб, конечно, этим не заработать.

Она не кончила. Жюльен громко рассмеялся. Рассмеялся каким-то хриплым смехом, от которого матери стало больно.

— Нечего сказать, удружила! Вот, верно, папаша Грюа обхохотался. Верно, за дурака меня счел.

— Глупый ты мой взрослый сын, как ты плохо знаешь людей… Как ты…

Она не докончила. Отец показался из-за угла дома и шел к ним.

— Вон отец идет, — шепнула она. — Главное, не говори глупостей.

Жюльен положил вилы. Отец остановился перед парником. Постояв немного, он повернулся в их сторону, казалось, он раздумывал.

— Пойди к нему, — шепнула мать.

Они направились к отцу. Жюльен подошел к нему, обнял, сказал:

— Здравствуй, папа. Как жизнь?

Отец покачал головой и указал на пустой парник и большую кучу черного перегноя:

— Во всяком случае, управился ты скоро. Сразу видно, что тебя одышка не мучает.

— Я хотел за второй приняться, но мама не велела.

— Лучше подождать и покончить сперва с одним, — сказал отец. — Мать права. Надо бы навоз привезти, этим сейчас и займемся.

— Но ему, верно, хочется есть, — заметила мать.

— Нет, я не голоден, — сказал Жюльен.

Он пошел к колонке, опрокинул в яму тачку с травой, затем повез тачку в самый конец сада, к навозной куче под ореховыми деревьями.

Отец снял шерстяную куртку. Мать подошла к нему.

— Ишь какой он здоровый, — сказала она.

— Да. Как будто сильный. Только бы не отлынивал от работы.

Некоторое время они следили за сыном, который накладывал навоз. Затем мать повернулась к отцу. Он все еще глядел хмуро. Лоб под козырьком каскетки был насуплен, щеки все в морщинах, глаза из-за солнца прищурены. Когда Жюльен наложил полную тачку, отец пошел к крольчатнику.

— Пойду принесу другие вилы, — сказал он матери. — Пусть выложит навоз, а я разровняю.

Мать пошла вместе с ним. Она обдумывала свои слова и, когда отец, положив вилы на плечо, повернул обратно, сказала:

— Вот если бы он остался дома на несколько дней, ты бы не так надрывался и работа бы очень подвинулась.

Отец внимательно посмотрел на нее. Взгляд у него был еще хмурый, и все же матери показалось, что лицо его несколько разгладилось, когда он сказал:

— Ну что ж, посмотрим. Не знаю.

Она следила за ним взглядом, пока он шел по дорожке, видела, как он перешагнул через доску в парник. Она еще боялась радоваться, но ей уже казалось, что возвращение Жюльена будет менее тягостно, чем она ожидала.

21

Усталость заглушила гнев отца. Кроме того, мать ходила по пятам за Жюльеном, который первые дни почти все время работал в саду. Она следила за ним и, как только чувствовала, что они с отцом сейчас поругаются, тут же спешила на выручку.

Три раза она уходила днем за покупками. На самом деле ей хотелось пристроить куда-нибудь Жюльена. После долгих колебаний она пошла в контору по найму.