— Что, Бретт собирается подать жалобу?

Герман улыбнулся:

— Вот мы и у цели, мистер Джексон. Бретт сегодня утром уехал в Сан-Франциско. Он вернется завтра утром, а пока уверен, что кинжал лежит у него в сейфе.

Я знал, что за этим последует, но хотел, чтобы он сам сказал мне об этом.

— Итак, что же мы будем делать?

Это дало ему возможность перейти к активным действиям. Он вытащил из внутреннего кармана пачку денег толщиной с матрас. Отделив от нее десять билетов по сто долларов, он разложил их на столе веером.

Я угадал его намерения, но не ожидал, что он проделает это так быстро. Придвинув стул, я пристально посмотрел на банкноты. Их не в чем было упрекнуть, разве только в том, что они лежали на его стороне стола, а не на моей.

— Мне хотелось, чтобы вы занялись этим делом. Вас устраивает такой гонорар?

Я сказал «да» голосом, который не узнал сам, и пригладил волосы, дабы убедиться, что я еще в своем уме. Из другого кармана он вытащил футляр из красной кожи и толкнул его мне через стол. Я открыл крышку и залюбовался сверкающим золотым кинжалом на белой атласной подушечке. Лезвие было длиной примерно в фуг и все покрыто орнаментом из сказочных зверей. В торец рукоятки вставлен изумруд величиной с грецкий орех.

Премиленькая вещица и ужасно дорогая!

— Это и есть кинжал Бенвенуто Челлини, — произнес Герман медоточивым тоном. — Я хочу, чтобы вы положили кинжал на место и забрали пудреницу. Я отдаю отчет, что процедура не вполне законная, ибо придется сыграть роль медвежатника, но ведь мы не собираемся ничего похищать, верно? А тысяча долларов — премия за риск.

Я понимал, что не стоит связываться с таким скользким типом. Зуммер тревоги звенел в мозгу. Я был уверен, что вся эта история с кинжалом, сеансом стриптиза застенчивой мадемуазель и пудреницей в сейфе — сплошная белиберда, не способная обмишулить последнего дурака. По идее я должен был выставить Германа за дверь. Это избавило бы меня от кучи неприятностей. Но я крайне нуждался в наличных, верил в собственную удачу и надеялся на свое серое вещество. И я сказал:

— Согласен.

Глава 2

Теперь, когда мы подошли к моменту, который называется «согласовано и утверждено», Герман постарался не дать мне возможности соскользнуть с крючка. Он требовал немедленно отправиться на дело, а на все мои отговорки неизменно отвечал, что у него все схвачено: возле подъезда ждет машина, и нам нетрудно добраться до его квартиры, где есть и выпивка, и закуска, и место, в котором можно спокойно обсосать все детали предстоящей операции. Насколько я мог понять, он просто не хотел оставлять меня одного ни на миг, чтобы я не смог проверить историю с пудреницей и всем прочим, воспользовавшись элементарным телефоном. Наличие выпивки сразило меня наповал, и я согласился. По дороге мы обговорили самый важный для меня вопрос — гонорарный. Он хотел заплатить по принципу: вечером — пудреница, утром — деньги, но я заартачился и не соглашался ни в какую. Все-таки я вырвал у него два банкнота и согласие раскошелиться еще на два перед началом дела. Остальные я должен буду получить после того, как верну пудреницу. Чтобы показать, что мое доверие к нему не слишком велико, я сунул вырванные с боем казначейские билеты в конверт, написал на нем адрес директора моего банка и, выйдя на улицу, опустил в почтовый ящик. Что ж, если он попытается надуть меня, хоть эти два билета согреют мне душу.

На улице стоял восьмицилиндровый «паккард». Единственное, чем он мог похвастать, так это своей высотой. Я ожидал, что лимузин будет черный, блестящий, как бриллиант Германа, и железный, неказистый таз оказался для меня полной неожиданностью.

Я терпеливо ждал, пока Герман протиснется на заднее сиденье. Он не садился в машину, а напяливал ее на себя. Теперь я надеялся, что все четыре шины лопнут, но все обошлось благополучно. Удостоверившись, что сзади места для меня не осталось, я устроился рядом с шофером.

Проехав Оушн-авеню, мы двинулись по дороге, которая вела к подножию возвышенности, окружавшей город. Я не смог как следует рассмотреть шофера по той причине, что ловкач пригнулся к баранке, а его фуражка была надвинута на глаза. Пока мы катили в темноте, он не обмолвился ни единым словом.

Мы немного поплутали, потом свернули в ущелье и продолжили путь по неровной, поросшей кустарником с обеих сторон, дороге. Время от времени нам попадались дома. Ни в одном из них не было освещенных окон.

Через непродолжительное время я оставил попытки запомнить дорогу, по которой мы ехали, и оставил всякую надежду на дополнительный гонорар плюс к тем двум бумажкам, которые я так предусмотрительно отослал в банк. Если бы толстяк снова пришел в мое бюро, я предпочел бы прелести банкротства, чем все это. Ни от кого, кроме него, я не слышал такой наглой и дурацкой лжи. Мне предстояло ограбить сейф. Для этого состряпан весь этот винегрет. Бедная, маленькая, голая женщина боится большого злого миллионера, ха-ха-ха.

Я не поверил ни единому его слову. Просто Герман желает получить нечто из сейфа Бретта. Может, это и была пудреница, я не мог знать этого, но какая бы вещь там ни лежала, она была очень ценной для Германа. Вся эта история представлялась мне настолько опасной, что если выпутаюсь, то смоюсь без оглядки. У него хватило наглости предложить ограбить сейф Бретта за тот мизер, который он мне пообещал? Да, я взял деньги, но это еще не означало, что, поумнев, я не откажусь от этой авантюры. Он утверждает, что я — пройдоха.

Возможно, но я не такой простофиля, каким кажусь с первого взгляда, и не собираюсь таскать каштаны из огня чужому дяде. Вот что говорил я себе, и был уверен в правильности своих суждений.

Мы катили по дну ущелья. Стемнело. Сырость забралась даже в салон «паккарда». Свет фар рассеивался в тумане и затруднял видимость. Иногда из темноты и мрака доносилось кваканье, сквозь запотевшие окна машины луна казалась лицом покойника, а звезды — бриллиантовыми бусинками.

Внезапно машина свернула в сторону и углубилась в узкую аллее, с обеих сторон которой возвышалась каменная ограда.

Еще через мгновение она остановилась, и я увидел освещенные окна, словно висящие в темноте. Все вокруг было спокойно, недвижимо и бездыханно, как в камере смертника тюрьмы Сан-Квентин. Свет фар брызнул на входную дверь, на каменных львов, присевших на задние лапы и, казалось, готовых прыгнуть в любую секунду. Входная дверь была усеяна головками медных гвоздей и выглядела достаточно прочной, чтобы выдержать прямой удар античного тарана, который я видел в каком-то псевдоисторическом боевике.

Шофер, подбежав к задней дверце, помог Герману выбраться.

Свет упал на лицо, и мне удалось внимательно рассмотреть его. Что-то в этом крючковатом носе и толстых губах показалось мне знакомым. Я уже несколько раз видел этого человека, но не мог вспомнить где.

— Отведите машину, — приказал Герман, — и принесите сандвичи, да не забудьте предварительно вымыть руки, прежде чем хвататься за хлеб.

— Хорошо, мсье, — сказал шофер, бросив на Германа взгляд, полный ненависти. Я счел это полезным. Когда играешь в такие игры, необходимо знать, кто против кого.

Герман открыл входную дверь, и она проглотила его.

Я последовал за ним. Мы прошли через холл, в конце которого располагалась лестница. Двойная дверь вела в большой зал. Нас не встречала прислуга — никто, казалось, не заметил нашего прихода. Герман снял шляпу и сбросил пальто. И даже без этих атрибутов он имел достаточно внушительный вид.

На макушке у него наметилась лысина, а волосы были подстрижены так коротко, что их почти не было заметно.

— Входите, мистер Джексон, и чувствуйте себя как дома.

Я вошел в большой зал за Германом. Когда мы шли с ним рядом, я походил на буксир, сопровождавший океанский лайнер.

Комната была обставлена двумя глубокими кожаными креслами, стоявшими перед камином. На вощеном паркете лежали персидские ковры. Вдоль стены, перед окном, стоял длинный, резной стол с батареей початых бутылок и кучей немытых фужеров. Худощавый, элегантно одетый мужчина возник из кресла.