Старостин подтянул ноги под кресло и нахохлился.

— Странно вы рассуждаете, Рафаэль Поликарпович. Мою кандидатуру утверждал горком.

— Ну, ошиблись. У них тоже дел по горло. Не продумали.

— Как это не продумали? — обиделся Старостин. — Я всей душой. Дома появляюсь лишь переночевать. Все на заводе и на заводе.

— Да, да… Это верно.

Смердов устал. Сказывалась задержка с вылетом из Москвы.

— Мне, Рафаэль Поликарпович, обязанности мои хорошо известны! — Голос Старостина стал жестким. — А если кого-то моя работа и не устраивает, можно поговорить на парткоме. Или в горкоме. Прояснить, как говорится, ситуацию.

— Обиделись. Напрасно. Значит, вы ничего не поняли, Георгий Леонидович. А жаль.

Старостин провел ладонью по пышной каштановой шевелюре. Неужели директор не отдает себе отчета в том, что подобным образом беседовать с парторгом не совсем благоразумно? А если он так себя ведет, уже получив поддержку в горкоме? Нет, этого не может быть. На завод директор приехал прямо из аэропорта. Кроме того, вчера Старостин случайно повстречал на улице заведующего промышленным отделом горкома. И тот говорил с ним как ни в чем не бывало. Никаких признаков недовольства, а тем более возможных перемен он, Старостин, не ощутил.

Смердов догадался о сомнениях, беспокоивших сейчас Старостина.

— Все, что я тут вам говорил, Георгий Леонидович, расценивайте как мое частное мнение.

Греков появился в кабинете стремительно и деловито.

— Полюбуйтесь, — произнес Смердов вместо приветствия и подтолкнул к краю стола письмо. Затем, повернувшись к парторгу, добавил: — Надеюсь, вы знаете, чем порадовал нас исполком?

— Понятия не имею, — сухо ответил Старостин.

— Нам вдвое срезали фонд жилой площади.

— Ну?! — искренне изумился Старостин. — Это же форменный произвол. Люди столько лет стоят на очереди…

— Я склонен считать, что это административные санкции. — Смердов поднялся. Высокий, полный, он своей фигурой словно сблизил стены кабинета.

— Санкции? Против кого? — Старостин насторожился.

— Я сказал в министерстве, что нас уговаривают объединиться с соседями. Министр тут же связался с горкомом… — Смердов досадливо махнул рукой.

— Ну и дела! — упавшим голосом проговорил Старостин. — Нам этого не простят.

— Вот и первая ласточка. — Директор кивнул на письмо. — Теперь жди подарков.

Греков отложил письмо и негромко сказал:

— Опять же знамя не присудят…

— Конечно, не присудят, — с готовностью согласился Старостин. — Так зажмут, что ой-ой! По всем показателям.

Намек понять было нетрудно. Скоро Смердову исполнится шестьдесят. Дата солидная. Ждали наград. Даже об ордене поговаривали.

Лицо Смердова покраснело, стало тяжелым. Он откинул со лба волосы и кашлянул.

— Попали мы между молотом и наковальней. Направо пойдешь — уши надерут местными силами. Налево — подзатыльники министерские схлопочешь. Вот работа окаянная!

— Прямо надо идти, Рафаэль Поликарпович, — посоветовал Греков, глядя в расстроенное лицо директора. — Прямо — кратчайшее расстояние…

— До инфаркта, — подхватил Смердов.

— А чтобы идти прямо — необходима цель. Серьезная цель. Возможно, самая важная в твоей жизни. — Греков положил подбородок на сжатый кулак.

— И у вас есть такая цель? — иронически спросил Смердов.

— Есть. Конечно, она сразу не возникла. Мы шли к ней все вместе долго, трудно. Но она есть.

— Темните вы что-то, Геннадий Захарович. — Смердов озабоченно нахмурился. — Я думаю, что надо ехать на поклон.

— Надо, надо. — Старостин оживился. — Хозяин — человек мудрый. Он так повернет, что все станет на место. А таиться не стоит, смысла нет. Хуже будет.

Смердов и сам понимал, что умалчивание не лучший выход из положения. А с чем, собственно, ему ехать в горком? В чем каяться?

— Пообещаем. Поплачем. Выдвинем сроки… — Старостин поглаживал свои тощие колени. — А там, смотришь, и забудется это слияние. Жизнь каждый день ставит новые задачи. Впопыхах кое-что и упустить нетрудно.

— Экий вы, право, — облегченно произнес директор. Он не скрывал своего удовлетворения: оказывается, столь щекотливое дело можно решить. Пусть временно, пусть и неопределенно, но решить таким простым, а главное, испытанным способом.

Вызовы в горком всегда были для Старостина событием, несмотря на то что на неделе они повторялись довольно часто. Инструкции, рекомендации, требования. Старостину это нравилось. Он чувствовал себя частью большого механизма, от которого зависит общий слаженный ход. И указания горкома он старался выполнять добросовестно.

Вот и сейчас он выдвинул верхний ящик стола, где в прозрачной пластиковой папке хранился образец анкеты предстоящего опроса сотрудников завода. Правда, срок сдачи не близок, впереди еще полгода. Однако он не совсем представлял себе, для чего, например, в анкете такой пункт: «Сколько человек охвачено Обществом охраны природы. Сколько из них женщин. Сколько мужчин. Сколько до сорока лет. Сколько до пятидесяти». Интересно, секретарь горкома знает об этой анкете, которую прислал на завод инструктор отдела промышленности?

«Спрошу у него, пожалуй, — подумал Старостин. — Завтра спрошу. Начнешь людей тормошить, выяснять. А они возьмут да и пошлют подальше. И будут правы. Ведь этой анкетой только от дела настоящего отрывают».

Он решительно положил папку на видное место, чтобы не забыть. Взглянул на перекидной календарь. Что на сегодня? Зайти к литейщикам. У них с формовкой не ладится. И тут вновь в памяти всплыл разговор с директором. Просто не в духе был Смердов, ясное дело. Ему хорошо рассуждать, а с парторга тоже спрашивают, еще как спрашивают!

Дверь кабинета приоткрылась, и показалась голова начальника цеха Стародуба.

— Заходи, Кузьмич, заходи. — Старостин по-деловому нахмурился.

Иван Кузьмич вошел в кабинет.

— Я хочу газеты просмотреть. Беседа по текущей политике. — Стародуб подсел к столу, на котором хранились подшивки газет.

— Слушай, Кузьмич, сколько человек у тебя охвачено Обществом охраны природы? — спросил Старостин.

— А сколько тебе надо? — с готовностью откликнулся Стародуб. — Допустим, сто пятьдесят. Весь цех. Хватит?

— Шутишь. А тут графа специальная. — Старостин постучал пальцем по папке.

— Шут с ней, с графой. Глупости это, Жора, — проговорил Стародуб. — Ты мне вот в чем помоги. Я оставлю кое-что у тебя. Лады? На день. Завтра унесем, а, Жора?

— Спирт?

— Нет. Дихлорэтан. Яд ведь. А у тебя тут строго.

— Ставь, — вздохнул Старостин. — Только до завтра.

Стародуб приоткрыл дверь и крикнул:

— Заноси!

Двое парней втащили в комнату огромную бутыль в деревянном садке, набитом стружками, и поставили в угол, куда указал Старостин.

Парни вышли.

— Вот. Теперь я спокоен, — проговорил начальник цеха.

— Сразу бы и сказал. А то — «газеты, политзанятия».

— «Сразу». Парткабинет. А тут с этим! Неуважительно, — произнес Иван Кузьмич. — И зачем тебе эта охрана природы? Кибернетики взбаламутили?

— Почему кибернетики? — Старостин отложил папку. — Это по другой линии.

— А я думал, эти удальцы. Тоже устраивали опрос. Слух прошел, что будут сокращать штаты. А у меня и так людей не хватает.

— Так ведь не о сокращении речь шла, а о внедрении новых методов, об автоматике, — разъяснил Старостин. — Вот у тебя, Кузьмич, что наблюдается? — Старостин положил ладонь на свою записную книжку, но вдруг смутился и отвел руку. — У тебя, Кузьмич, как сто лет назад делали, так и сейчас делают.

— Стало быть, надежно, — проговорил Стародуб и встал, отодвинув подшивку. — Новое не всегда новое, Жора. Возьми в жизни. Ты вот человек молодой, энергичный. Кровь бурлит. А я по жизни потопал. Опыт есть. Был я женат, например. Потом развелся. Женился во второй раз. А зачем, спроси? Не знаю, хоть убей! Поначалу, как говорится, увлекся, слабинку дал. К заманчивому будущему потянуло. И что же? Поломал жизнь и ей и себе. Будущее это оказалось похожим на прошлое даже в мелочах. Я это к чему говорю? Торопимся мы что-то менять, ломать. А новое должно приходить естественным путем. В институтах им все кажется плевым делом. Скажешь, не прав я, Жора? Если по жизни?