Теперь Кирилл разглядел, что у ног Адьки стоял чемоданчик.
— А я к тебе, понимаешь, направился. Узнать хотел у матери, как тебя там укачивает.
— Хорошо укачивает… Я-то случайно домой заскочил. Судно пришло в Лиепаю, меня и отпустили на несколько дней. Сел в самолет и домой. А мамы нет, телеграмму-то я не давал, вот и лег в дрейф. В гости, что ли, она ушла? Сколько раз собирался ключи заказать, а все забывал. Теперь кукую.
— Ну, молодец ты, Адька! Я рад! — И Кирилл хлопнул друга по спине. — Как рейс, ничего?
— Ничего. В Париже был.
— Ну?
— Был. Пришли в Руан, пока стояли, приехал агент туристский. Экскурсия на автобусе.
— И все, конечно, поехали?
— Человек десять со всего судна. Валюту жалко. Два фунта все же, не бесплатно.
— Молодец ты, молодец. Деньги — это вода…
— Вода, — согласился Адька. — А без воды, как говорится — и ни туды, и ни сюды.
— Завидую я тебе. Столько ты повидал.
Кирилл присел на скамью. Лунный серпик рванулся вперед, выскользнув из цепких переплетений антенн, и, по-видимому, был этим очень доволен — сиял, словно начищенный.
— Ты не завидуй. Когда неделями вокруг чистая вода. Когда тебя выворачивает наизнанку. Блевать уже нечем, так желчью отходишь… Кто кому завидует, неизвестно. Шуруешь на своем заводе. Вечерком с Лариской в кино ходишь… Ты еще с Ларисой?
Кирилл молча кивнул.
— Значит, сел на рифы. Ничего, хорошей водой тебя снимет.
— Почему? А вдруг я женюсь? Помнишь, разговор был у сэра Джона в машине. Ты хотел на моей свадьбе гульнуть… Придется тебе предоставить такую возможность.
— Ну, ну… Я тогда шутил. — Адька достал сигареты и протянул Кириллу. — Пользуйся… А вообще-то она девчонка ничего. Во всех отношениях… Слушай, как там старик наш поживает? Видишь его?
— Видел как-то…
И Кирилл рассказал о встрече с сэром Джоном в скверике у ипподрома. О его непривычно потрепанном костюме, о разладе, возникшем между стариком и Полковником. Вообще, все это странно и непонятно.
— Может, на ипподроме кто-то загремел. Вот старик и пережидает бурю, — высказал предположение Адька.
— Знаешь, мне кажется, сэр Джон совсем другой человек.
— Как это? — Адька щелкнул зажигалкой.
— Ну, мы его не за того принимаем.
— Обычный тотошник. И фарцует понемногу. Я-то знаю… Да прикури наконец.
Кирилл глубоко втянул в себя сладковатый пряный дымок.
— Жучок старик. А может, и жук, — убежденно произнес Адька. — Кстати, я лекарство ему привез от гипертонии… А, кроме женитьбы, что у тебя хорошего?
— Ничего. Выговор схлопотал. И зарплату срезали. За пьянку.
— Ну ты даешь… В алкаши метнулся? Оставляй тебя тут без присмотра…
Кирилл и про это рассказал. И о Лисе, и о Вторнике, и о том парне, из механического, имени которого Кирилл так и не запомнил — вышибло водкой.
— День рождения, значит, справляли… Ну а что Лиса? Турнули с завода?
— Какой там?! Ведь все уснули, под лестницей. Вышли как огурчики. Не придраться… Один я погорел.
Они еще беседовали минут пятнадцать.
На пятом этаже неярко засветилось окно. Как от включенного торшера или ночника.
— Мать вернулась. С черного хода, наверно, прошла. — Адька загасил сигарету. — Новостей много, приятно… Знаешь, когда долго не слышишь новостей… А придешь в порт, все разговаривают на непонятном языке… Самое страшное в рейсе не качка, а тоска. Иной раз кажется — бросишься в море и вплавь… Лишь бы домой… Ну, ладно. Созвонимся.
Адька встал, поднял чемоданчик и протянул руку.
— Слушай, а ты вроде меньше стал ростом, — засмеялся Кирилл.
— Ну? — Адька серьезно оглядел себя. — А может, ты подрос? Витамины, знаешь… Ну, до завтра.
Глава четвертая
Из Москвы Смердов вернулся во второй половине дня и, не заезжая домой, отправился на завод.
Главного инженера он не застал: Греков проводил совещание по новой технике в центральном конструкторском бюро и обещал появиться после трех.
Смердов попросил вызвать секретаря парткома Старостина. Так уж повелось со времен предыдущего парторга Киселева — по возвращении из командировки директор приглашал к себе для информации парторга и главного инженера.
Папка «текущих дел» лежала посреди стола. Бумаг на подпись было немного, в основном полученные сегодня и те, что требовали личного вмешательства директора.
Смердов собирался захлопнуть папку, когда его внимание привлекло письмо на знакомом исполкомовском бланке. Он сунул письмо в общую стопку, но затем извлек и положил отдельно, на виду.
Скрипнула дверь кабинета, и на пороге появилась секретарша. Она хотела уточнить, будет ли прием по личным вопросам — сегодня среда.
— Нет. Перенесите на следующую неделю, — приказал Смердов.
Секретарша напомнила, что приема не было уже две недели. Но Смердов не ответил. Он еще раз перечитал исполкомовское письмо и вздохнул. Не позвонить ли сейчас же председателю? Или лучше поехать самому? Поначалу заехать в горком, привлечь сторонников. А где взять этих сторонников? Не от горкома ли исходит все это? Скоро седьмой десяток распечатывать, а все наивен, как мальчишка. Так исполком бы и отважился на подобное письмо без благословения горкома. Нет, надо выметаться на пенсию. Хватит. Наработался. Уехать на дачу, гулять, читать книги… Но отпустят ли? Отпустят. И причина подходящая: не смогу руководить объединенным коллективом. Новые люди, у каждого свой характер. А заново налаживать отношения — стар. И здоровье уже не то. Нитроглицерин в кармане таскаю…
Рафаэлю Поликарповичу взгрустнулось. Он взглянул в полированную стенку шкафа. Какой-то туманный, застывший рисунок. Повел крупной головой, словно убеждаясь, что это его отражение, а не чужое. Удивительно, как много может изменить случай. Задержись он тогда в управлении или, допустим, чуть дольше прокопайся в кошельке, выискивая мелочь гардеробщику, не наткнулся бы на министра. И все вышло бы иначе. Хотя, пожалуй, нет… Вопрос не пустяковый — объединение завода с хозяйством, принадлежащим совершенно другому ведомству. Но министр одним телефонным звонком тут же, при Смердове, все определил. Конечно, министр.
Смердов усмехнулся. Забавная картинка, скажи он секретарю горкома: «Вы занимайтесь своими вопросами, а кого с кем сливать в своем министерстве, предоставьте уж мне…» А с другой стороны, их тоже можно понять. Ведь не куда-нибудь, а в горком приходят жаловаться на нехватку рабочей силы, на всякие неурядицы…
Смердов подумал, что он уже и оправдал горком. Под впечатлением исполкомовского письма? А ведь письмо-то лишь начало, предвестник неприятностей, которые ожидают строптивого директора. Или он ошибается? Просто совпадение, случайность?
— Случайность, случайность, — вслух пробормотал Смердов. — Случайность — часть закономерности.
Он не заметил, как в кабинете появился Старостин. Тот вошел тихо, словно просочился сквозь стену.
— С приездом вас, Рафаэль Поликарпович! — Старостин улыбнулся. Директор поздоровался и указал на кресло.
Старостин сел, скрестив ноги, словно застыл в нелепом танце.
— Что нового? — спросил Смердов, предупреждая встречный вопрос.
Парторг извлек записную книжку, перелистал ее, освежая в памяти какие-то цифры.
— Знаете, Георгий Леонидович, вы были бы незаменимы как начальник производства, — сказал Смердов.
Старостин, не улавливая иронии, пожал плечами.
— Мне кажется, парторг должен быть в курсе всего, что происходит на заводе.
— Да, да, — согласился Смердов и придвинул листок чистой бумаги. — Так что же дальше?
Старостин снова принялся листать свою книжицу. Сначала он избегал употреблять технические термины, но вскоре стал сыпать ими, обвиняя разработчиков в каких-то просчетах.
— Вы и впрямь незаменимый начальник производства. — Смердов что-то чертил на листке. — Вы окончили техникум?
— Да.
— Вот это и чувствуется… — Смердов смотрел в сторону и говорил негромко, доброжелательно. — Не занимайтесь вопросами, в которых вы слабы. Вы парторг завода, а это обязывает ко многому. Извините за нравоучение, но я старше вас вдвое. А партийный стаж у меня в пять раз больше вашего. Вам надо непременно стать высококвалифицированным специалистом. Иначе как же вам, парторгу, проводить линию партии на заводе? Полагаться на консультантов? Но это не исключает субъективизма. Вот скажите мне, почему вы считаете, что партийная работа — сложная, тонкая сфера деятельности — ваше призвание? Почему?