Изменить стиль страницы

— Он не разорится, учитывая, сколько всего я послал.

— Ему придется поделиться с вождями, покупая их преданность.

— Ему и так приходится, — возразил Теол. — И откуда идея о покупке преданности? Это же противоречие в терминах.

— Монета — обязательство, — сказал Багг. — Дары заставляют получателя быть вежливым. Ваше Величество, я должен сказать как Цеда: путешествие, предпринимаемое Брюсом, опаснее, чем мы вначале думали. Я боюсь за его участь и за его легионы.

— Думаю, это связано с тайными мотивами малазан, — заметила Джанат. — Но ведь Брюс не обязан сопровождать их за Пустоши? Разве он не решил, что вернется, благополучно перейдя эти просторы?

Багг кивнул: — Увы, я ныне думаю, что величайшие опасности таятся в самих Пустошах. — Он помешкал и добавил: — Кровь пролита на древнюю почву. И прольется еще не раз.

Теол встал с трона, держа в руках акрюнайский дар. Слуга поспешил принять протянутую вещицу. — Не верю, что мой брат так уж не осведомлен об угрозах, как тебе кажется, Багг. Пребывание в стране мертвых — или где он там был — всё изменило. Думаю, этому никто не удивится. И я не верю, что он вернулся в царство живых только чтобы составлять мне компанию.

— Подозреваю, что вы правы. Я не могу сказать, какую тропу он изберет. В некотором смысле он стоит вне… гм, всего. Он сила, которую следует назвать свободной и потому непредсказуемой.

— Именно поэтому Странник пытался его убить, — заметила Джанат.

— Да, — ответил Багг. — Могу сказать одно: близко соседствуя с малазанами он, вероятно, в большей безопасности от Странника, чем в любом другом месте.

— А на обратном пути? — поинтересовался Теол.

— Полагаю, государь, что Странник будет занят совсем иным.

— И чем же?

Багг долго не отвечал; было заметно даже по его невыразительному лицу, как он взвешивает опасности. Наконец последовали гримаса и вздох: — Он призывает меня. Призывает в самой древней моей роли. Ваше Величество, когда Брюс начнет возвращение из Пустошей, Странник будет занят… сражением со мной.

Железо слов Багга на время заставило короля и королеву замолчать. Затем Теол сказал, не глядя ни на жену, ни на ближайшего друга: — Я прогуляюсь в саду.

Они смотрели, как он выходит.

Джанат сказала: — Брюс ведь его брат. Потерять его один раз…

Багг кивнул.

— Есть ли что-то еще, что ты можешь? Чтобы защитить его?

— Брюса или Теола?

— Думаю, по сути это одно и то же.

— Существуют некоторые возможности, — признал Багг. — К несчастью, в таких обстоятельствах любой решительный жест может оказаться опаснее изначальной угрозы. — Он поднял руку, упреждая ее. — Конечно, я сделаю все что смогу.

Она отвела взгляд. — Знаю. Но, друг, ты призван — когда ты нас покинешь?

— Скоро. Некоторым воздействиям нельзя противиться долго. Я уже его вспотеть заставил. — Он хмыкнул. — И сам вспотел.

— Это «связь крови»? — спросила она.

Багг вздрогнул и поглядел с любопытством: — Все время забываю, что вы ученый, Королева. Древний термин имеет много слоев смысла и столь же много тайн. Каждая семья начинается с рождения, но разве в нем все дело?

— Одиночество просто. Общество сложно.

— Именно так. — Он молча поглядел на нее. Джанат села на трон, склонившись набок, опираясь головой о руку. — Вы знаете, что понесли ребенка?

— Конечно.

— А Теол?

— Нет, наверное. Слишком рано. Багг, разве я не претерпела всяческие муки в лапах Патриотов? Я вижу шрамы на теле, но не помню, как они появились. Чувствую боль и понимаю, что шрамы остались и внутри. Кажется, ты приложил к этому руку, удалив самые худшие воспоминания. Не знаю, благодарить тебя или проклинать.

— Равной мерой, полагаю.

Ее взор был непроницаем. — Да, ты понимаешь необходимость баланса, не так ли? Что же, думаю, я подожду еще несколько недель, прежде чем привести супруга в ужас.

— Дитя здорово, Джанат, и я не чувствую риска — все ваши боли фантомные. Я лечу тщательно.

— Какое облегчение. — Она встала. — Скажи, это вопрос извращенности моего воображения — или акрюнайский скульптор имел в виду нечто неподобающее?

— Моя Королева, ни смертному, ни бессмертному не дано измерить разум творца. Но есть одно правило: выбирая между двух возможностей, склоняйтесь к неприятной.

— Разумеется. Какая же я глупая.

* * *

— Драконус затерян в Драгнипуре. Душа Ночной Стужи развеялась по ветру. Гриззин Фарл исчез тысячи лет назад. А Ходящий-По-Краю способен противиться любому зову из простого упрямства или, возможно, по законному праву давнего разрыва.

Костяшки выдавил кривую улыбку, пожал плечами: — Если есть сущность, которую я не приемлю более всех прочих, Эрастрас, то это Олар Этиль.

— Она мертва…

— И до ужаса равнодушна к своему статусу. Она приняла Ритуал Телланна без колебаний, беспринципная сука…

— И связала себя с судьбой Т’лан Имассов, — сказал Странник, не сводя глаз с Килмандарос. Громадная тварь вытащила на середину палаты большой сундук, одним движением руки сорвала замок и откинула крышку. Бормоча что-то под нос, принялась извлекать на свет различные части позеленевших от времени доспехов. Морская вода струилась через расширяющиеся трещины в стенах, бурлила у ног, поглощала угли в очаге. Воздух становился обжигающе-холодным.

— Не так уж она и связана, как ты надеешься, — сказал Сечул Лат. — Мы обсуждали К’рула, но есть и другая сущность, Эрастрас. Сущность, чрезвычайно искусно умеющая оставаться тайной для всех…

— Ардата. Но она не единственная. Я всегда чувствовал, Сетч, что нас больше, чем мы способны вообразить. Даже обладая властью и повелевая Плитками, я был убежден, что некие духи таятся на самой грани моего зрения, моего разумения. Духи, столь же древние и необыкновенные, как мы с вами.

— Отвергающие твое господство, — сухо бросил Сечул, покачивая янтарное вино в кубке.

— Страшащиеся показать себя, — оскалился Странник. — Не сомневаюсь, они и друг от друга таятся. Поодиночке ни один не опасен. Но все изменилось.

— Неужели?

— Да. Мы можем пожать великий урожай. Всё, что было прежде, не имеет значения. Подумай. Все украденное снова вернется нам в руки. Прячущиеся духи… они будут глупцами, если не присоединятся. Нет, мудрый курс — выйти из теней.

Костяшки пригубил вино. Вода уже омывала спинку его кресла. — Дом жаждет смыть нас.

Килмандарос энергично натягивала влажную кольчугу. Опустив руку к полу, достала огромную перчатку, из которой потоком хлынула вода. Надела перчатку на узловатую кисть, сжала кулак и потянулась за второй.

— Она рада, — сказал Странник.

— Нет, — возразил Костяшки. — Ты пробудил ее гнев, и теперь ей придется искать достойного врага. Иногда — даже для тебя — контроль оказывается иллюзией, сказкой. То, что ты высвобождаешь сейчас…

— Давно запоздало. Кончай отговаривать меня, Сетч. Ты лишь показываешь свою слабость.

— Никогда не боялся признать слабость, Эрастрас. А ты можешь так сказать?

Странник оскалился: — Ты избран. Отмены не будет. Пора взять судьбу в собственные руки. Погляди на Килмандарос — она показывает нам, как все должно быть. Отвергни страхи — они жалят хуже яда.

— Я готова.

Мужчины обернулись. Она облачилась для войны и стояла, словно звероподобная статуя, обмотанное водорослями зловещее привидение. Кольчуга пропиталась зеленой плесенью. Шлем запятнала ярь-медянка. Широкие, длинные пластины по бокам шлема казались челюстями стального насекомого; защита носа блестела скорпионьим жалом. Руки сжались в кулаки, гигантские молоты на концах обезьяньих, с узловатыми суставами лап.

— И точно, — улыбнулся Эратсрас.

— Никогда тебе не доверяла, — прорычала Килмандарос.

Он встал, все еще улыбаясь: — Почему я должен быть исключением? Теперь… кто откроет портал? Костяшки, покажи нам свою силу.

Тощий мужчина вздрогнул.

Вода уже добралась до бедер (но, разумеется, не бедер Килмандарос). Странник взмахнул рукой, указывая на Сечула: — Давай увидим тебя в должном облике. Первый мой дар, Сетч.