«Два кило свинины, два кило живого карпа, три кило капусты…» Цила скользнула глазами по записке и оттолкнула ее в сторону: не сможет она сейчас стоять в очередях, выбирать мясо, обсуждать, что на обед, что на ужин. Скорее к матери — увидеть ее, воочию убедиться, что жива и скоро поправится.
Миши, не раздеваясь, убрал с дороги чемодан, засунул лыжи под кровать, чтобы не мозолили глаза, и принялся свистеть — громко и фальшиво. «У Миши плохое настроение, — подумала Цила, — потому что он насвистывает только тогда, когда чем-то огорчен. Миши очень любит свою тещу».
А вот Боришкино поведение совершенно непонятно! Ведь даже если у нее действительно занятия по политехнике, неужели нельзя было отпроситься, объяснить, что с матерью случилось несчастье, что теперь ей придется быть за хозяйку в доме? Какая-то чепуха!
Миши подошел к кухонному шкафу, где на прибитых к стенке крючках висели продуктовые сумки. Повесил на руку сразу две и сунул в карман Гагарин список.
— Ты ступай к маме, — сказал он жене, — проведай ее, успокой ее и сама успокойся. А я до тех пор закуплю для тетушки Тибаи сырье.
Они отправились вместе: Цила в больницу, Миши на рынок, и оба с огорчением думали о Боришке: «Ох уж эта политехника!»
Мать частенько жаловалась в письмах, что с Бори много хлопот, но ни разу не упоминала, что девочка стала безучастной и черствой. А тетушка Тибаи умиленно смотрела им вслед: она любила смотреть на молодых, потому что и них она видела саму жизнь, — ведь у них была своя цель, работа.
Гагара хотела бы испечь что-нибудь очень вкусное, необыкновенное. Она вытряхнула муку из пакета; поднявшаяся облаком тончайшая белая пыль на миг окутала ее всю пеленой. А за ней стояла помолодевшая тетя Гагара, и взгляд ее был жизнерадостным и полным надежды.
Цилу умчал автобус, а Миши направился к улице Франк — кратчайшему пути на рынок. У входной арки дома сто восемнадцать сидел инвалид. Миши частенько видел его здесь, приезжая с женой в гости к теще. Летом он торговал леденцами, семечками, зимой — печеной тыквой, каштанами, шнурками для ботинок. Сейчас у него на «прилавке» стоял аккуратно завернутый в бумагу цветочный горшочек.
— Цикламен, — сказал инвалид. — Купите красивый цикламен к празднику!
Вот-вот, цикламена им только и не хватало! Миши шел, и вдогонку ему еще долго слышался повторяемый нараспев призыв:
— Купите цикламен, вот красивый цветок цикламен!..
И где этот безногий бедняга смог раздобыть в такую пору этот цветок?
— Ну, кому красивый цветок? Как раз к праздничку! — выкрикивал старый Варьяш, а про себя ругался: «Паршивый щенок! Еще отдавать не хотел, отцу у родного сына воровать пришлось! Когда он на работу ушел… Цветочек не меньше сорока форинтов стоит. Недаром стерег его Миклош, как дракон. А на что он нам? Молиться, что ли, на него по вечерам? Цикламен! На черта он мне сдался? Ладно, теперь ищи ветра в поле!» — Эй, кому красивый цикламен к празднику?! — «Интересно, все скупятся. А пусть-ка попробуют найдут в конце декабря цикламен подешевле. Неужто так никто и не купит?»
На двери домоуправления вывесили призыв — принять участие в соревновании за чистоту и порядок в домах. «Раньше всегда в таких соревнованиях тетушка Иллеш выходила победительницей, — подумала Ютка. — Премию получила бы. А самое главное — радость. Ну ладно, пусть Бори хотя бы с тем справится, что просто по работе положено. А может быть, мы?..» Ее даже в жар кинуло.
Ютка одну за другой навестила всех пионерок своего звена, за исключением Кучеш, которая еще не вернулась из киномузея. Все девочки согласились с ее предложением. Николетта Варкони вызвалась известить Кучеш, и все условились назавтра собраться для обсуждения плана у Ютки. На улице Беньямина Эперьеша до нее донесся заунывный голос дядюшки Варьяша:
— Кому цветок? Вот красивый цикламен к празднику!
«Господи, — подумала Ютка, — бедный старик, сидит на холоде в своей коляске! Ничем не укрыт. И зачем только выбрался на улицу? Нашел время торговать! Тут, того и гляди, у здорового-то человека руки отмерзнут… Цикламен?»
Будь у нее деньги, она сама купила бы цветок, потому что любила цветы, да и чтобы старый Варьяш не сидел и не горланил тут на морозе. Пойти поговорить с тетей Чисар? Эти Варьяши оба такие грубияны, одним взглядом убить человека могут.
— Сорок? — переспросила Ауэр, останавливаясь подле коляски Варьяша. — Вы с ума сошли, Варьяш! За сорок я и в магазине куплю — в целлофане. Мне, конечно, надо бы купить цветок к празднику, но не сорок же! Десять форинтов!
Старый Варьяш смерил презрительным взглядом госпожу Ауэр с ее только что воздвигнутой высокой прической. Ютка прошмыгнула под арку: было очень поздно, и бабушка, наверное, уже беспокоилась. Бори сейчас, наверное, ужин готовит либо двор метет. Хорошо, что на праздники к ним приехала Цила: не придется девчат мобилизовать — они ведь и так все такие усталые.
А Бори в это время стрелой мчалась по Музейному проспекту, крепко прижимая обеими руками к груди корзину чудесно благоухающей белой сирени. Вручив заказ, она забежала на минутку в кафе на Стружечной площади: съесть пару рогаликов и выпить чашку горячего чаю.
«Не на белой скатерти, дома, за столом, — думала она, — но все же обед». Совершенно случайно в кафе оказался Варьяш, у которого был заказ на Ножничную улицу. Удивительно, что и разговор у них, пока они стоя обедали за одним столом, получался совсем не такой, как обычно. Говорили о том, как трудно разносить заказы, о холодной погоде, о наплыве покупателей — словом, как два взрослых, трудящихся человека.
В эту минуту ее и увидел отец, проезжавший на своем троллейбусе по Стружечной плошали: Боришка стояла возле стола с парнем, в котором он и со спины сразу узнал Миклоша Варьяша — прошлогоднего Боришкина «обожателя». Увидел и разволновался. «Нет, плохо еще разбирается в людях эта девчонка-несмышленыш Ютка. И чего это я вдруг поддался ее уговорам? Вот вам и результат: Боришка, вместо того чтобы быть со старшей сестрой и заниматься порученными ей делами, бродит по улице с ребятами и даже обедает с Миклошем в кафе, когда Цила наверняка хлопочет дома на кухне, готовя обед. Наврала наверняка с три короба и испарилась. Как же, будет она горевать по матери! На полдня только и хватило всех ее страданий!»
Но троллейбус должен идти по расписанию: будь остановка даже посреди Стружечной площади, водитель все равно не может выйти из кабины и побежать по своим делам.
«Я должна работать, — думала в этот момент и Боришка Иллеш, — пусть мне тяжело и обидно, а работать нужно».
Только ведь отец-то не знал об этом!
XV. Букет для невесты
К пяти часам вечера Бори уже ног не чуяла от усталости.
Варьяш, знавший, что такое развозить заказы в канун праздников, утешил ее, сказав, что дальше будет легче: все, кто хотел послать знакомым в подарок цветы, сделал это заранее; в худшем случае поступит еще несколько заказов от каких-нибудь совсем забывчивых клиентов. В пять часов они снова встретились, вместе попили чаю, а в шесть, когда Боришка еще раз возвратилась в магазин, Варьяша еще не было — в книге доставки на дом стояли только три новых адреса. Выполнить эти заказы, и никуда больше ходить не нужно. Кати уже упаковывала цветы: кактус — на проспект Ракоци (наверное, в шутку посылают какому-нибудь «ершистому» родичу такой колючий цветок, правда обвитый серебряной канителью), карликовую елочку — на улицу Пратер, да еще букет из двадцати пяти дивных, огненно-красных, на длинных стебельках роз. Бори, даже смертельно усталая, не могла не залюбоваться их красотой, пока букет заботливо укутывали в шелковую упаковочную бумагу. Затем Кати приколола на пакет ярлычок и, диктуя самой себе вслух, записала адрес в книгу доставки: «Улица Беньямина Эперьеша».
Этого только не хватало!
Все время, пока Боришка сегодня работала, она боялась только одного: встретить знакомых. А на улице Эперьеша уж обязательно столкнешься нос к носу с кем-нибудь из своих.