— Замуж за козла? Я еще не чокнутая по фазе и не сыскала себя на свалке, чтобы связаться с отморозком. Какое замужество? О чем базар? Единственное чего для тебя не пожалела б, так это обоймы. Всю всадила бы, до единой пули. Замуж выходят за людей, а ты придурок! Негодяй и подонок, дебил и недоносок, корявый рахит, выкидыш гнилой хварьи! — кричала девчонка, забыв приличие.

— Ну и дура! Над тобою весь город смеяться будет. Думаешь, кто-то поверит в твою порядочность? До самой смерти одна будешь жить, никто тебе не предложится и не оглянется на тебя. Этот шанс первый и последний. Ты еще не раз меня вспомнишь, — усмехался Колька.

— Снова вздумал осчастливить? Ну и барбос! Понял, что не миновать зоны. Знаешь, что там ждет. Вот и закрутился, будто голой жопой на раскаленную сковородку сел. Но, погоди! То ли еще будет! Я знаю, что ждет тебя на зоне!

— Тебе от того станет легче?

— Конечно! С тобою за меня расквитается весь барак. И никто не пощадит, потому что у всех на воле есть матери, дочери, жены, сестры! Ты получишь за все разом, — улыбалась злорадно.

— Я переживу. Но тебе с того какой навар? Сама подумай! Ну, не хочешь замуж, давай договоримся по-другому. Может, это больше устроит…

— Что? О чем ты? — не поняла Марина.

— Назови сумму, какая устроила бы тебя в качестве компенсации за моральный ущерб!

— Ты что? Совсем стебанутый! За проститутку считаешь? — вскипела девчонка.

— С путаной говорить проще. И поверь, до милиции дело не дошло бы! Тебе я предлагаю выбор и выход. Подумай и реши! — назвал сумму, от какой мигом вспотел лоб следователя. Он глянул на Маринку, качая головой, и сказал, не выдержав:

— А ведь стоит подумать. За такие деньги, ого! Пока он не раздумал, надо соглашаться. Не стоит упрямиться. Случившегося уже не вернуть. Но вы-то живы! А если получите такие бабки, вам все завидовать будут. А иначе сами посудите, стукнет в голову судье устроить показательный процесс, и тогда не только весь город, а и вся пресса будет на суде. Представляете, напишут в газетах, расскажут по радио, покажут по телевидению. Тут уже не только город, вся Россия вас в лицо запомнит. Такой известности никому не поделаешь, — вытер лоб следователь и предложил:

— Я думаю, вам Марина не стоит спешить с ответом, хорошенько подумайте сами, посоветуйтесь с родителями. С последним словом спешить нельзя, оно должно быть обдуманным и взвешенным со всех сторон. Выберете какое-то из предложений Николая, и мы благополучно закроем дело, прекратим его по согласованию и примирению сторон.

— Так что, выходит, вы всех отпустите? Если я, к примеру, выйду замуж за Николая, они при чем? — изумилась Марина.

— Поймите, уголовное дело может быть прекращено в отношении одного человека, но тут, как я понимаю, речь пойдет о прощении всех, — глянул на Кольку, тот спешно закивал головой.

— Никогда такого не будет! Я никого не прощу! Пусть все до единого идут под суд! И не пугайте оглаской. Не имеют права судьи устроить показательный процесс, не предупредив меня. Да, огласка неприятна. Но еще хуже, если все козлы окажутся на воле. Кого они припутают завтра? Ведь вон по городу пропадают люди, может то дело рук этих придурков. Не хочу имя за деньги продавать, пусть каждый за свое ответит.

— Сегодня у нас не допрос, а очная ставка. У вас в запасе есть время на размышление. Посоветуйтесь с отцом, матерью. Если вы откажетесь, будем судить, если договоритесь, прекратим дело, — трудно брал себя в руки следователь.

Маринка рассказала отцу о предложении Кольки. Не смолчала, как отреагировал следователь. Степан возмутился и позвонил следователю, пригрозил жалобой, потребовал не навязывать дочери своего мнения, и человек пообещал быть беспристрастным и объективным. Прошли три месяца, но милиция не спешила передавать дело в суд. Степан постоянно интересовался, но ему отвечали, что о дате процесса их обязательно известят.

А время шло. В семье все стало успокаиваться. Маринка уже не сидела целыми днями, нахохлившись, в своей комнате. Она снова вспомнила об учебе, о подругах. Жизнь вернулась в привычное русло. Понемногу успокаивался и Степан. Он вернулся на работу, среди своих работяг забывал о случившемся. И только вечерами, когда Маринка подолгу засиживалась у подруг, человек начинал беспокоиться за дочь. Она и взрослеющая оставалась для него ребенком. Он несколько раз ходил встречать Марину, пока та не попросила не позорить ее. Тогда человек ждал ее во дворе, присев к мужикам на лавку.

Никто из них не спрашивал о Марине. Не дергали человека за душу и нервы. Ни слова никому не сказал о случившемся врач травматолог. И даже Лешка Свиридов молчал. Лишь сочувственно смотрел на Степана, понимая беспокойство человека за дочь.

Дети… Большие или маленькие, они всегда были счастьем и радостью, слезами и переживаниями, бессонными ночами для родителей. Чего больше выпадало, не считал никто. Потому что детей любили, они были до безотчетного дороги отцам и матерям, их считали жизнью, и никто не признавался вслух, насколько дети укоротили им эту самую жизнь.

— Сами тоже подарком не были. Пока выросли, да поумнели, нимало за нас слез пролили. Кого по заднице не лупили, не дергали за уши и не ставили в угол? Таких попросту не имелось. Вон, нынешний старший лейтенант милиции Свиридов, давно ли был первым сорванцом городской окраины. Его подранную задницу и теперь помнят редкие уцелевшие заборы и палисадники.

Все те же веснушки на лице, хитрющие озорные глаза в память о детстве, вот только в огненно-рыжих волосах нет-нет да и сверкнет седина, а значит, случались и в его жизни горькие дни. О них молчит. Не дергает ни свою, ни чужую память. Повзрослел человек, изменился до неузнаваемости. Вот и теперь, подсел к Стерану, предложил перекурить. Сидят рядом, усталые плечи опустились, в глазах редко загорается смешинка, все чаще грусть да беспокойство, заботы одолевают. Не до смеха мужикам.

— Как у тебя? — повернулся Степан к Лешке.

— Все бы терпимо, да мать разболелась. Страшно мне за нее. Слабой стала. Хотя возраст небольшой. Не приведись ее лишиться. Я ж не выдержу, свихнусь. Она и мамка, и кореш. Все в одной обойме. Мне всегда казалось, что она будет жить вечно. А теперь вижу, как болезни косят. Получай я по-человечьи, на курорт отправил бы, хоть раз в жизни отдохнула б. Но как? Моей зарплаты едва на жратву хватает. Ну, еще за свет и газ, за телефон выворачивают и каждый месяц оплату повышают. Как дальше жить, ума не приложу. Мамка в этот раз из-за этих подорожаний на выборы не ходила. Зато на базаре побыла. Полдня плакала, ничего купить не смогла. Все вздорожало так, что словно на выставке побыла. Вот и вернулась с пустой сумкой. Раньше уговаривала жениться, теперь молчит. Горько видеть, как она переживает, — вздохнул тяжко.

— Мои вчера на ярмарку ходили. Поверили в обещанные скидки. А они лишь на лежалое старье, что давно пора выбросить. Совсем из людей дураков лепят. Маринка хотела себе джинсы купить, а они в улетную цену. Ну, девка глянула на ценник и потащила мать от павильона. Глумят нам головы! Все говорят, что о нашем благе заботятся, зарплаты, пенсии повышают. В магазинах и на базарах еще больше о нас пекутся. Там цены растут ни по дням, а по часам. Не приведись вернуться во времена Ельцина. Все нищими стали. В один миг народ обобрал.

— А сейчас чем лучше? Налогами задушили, поборами, куда ни повернись, только и слышишь:

— Позолоти ручку, касатик!

— Тьфу, чертовщина! Будто в большом таборе живем. А самое обидное, что нас еще заставляют говорить спасибо своим грабителям. Так надоело все, глаза бы никого не видели, — возмущался Степан.

— Эй, мужики! Слышали новость? Дрезину помните? Ну, тещу Толяна, станочника с завода! Так вот эта самая Нинка Федоровна, когда узнала, что зять не захотел законопатить ее в тюрягу, машину ему купила! Да ни какую-нибудь бросовую, а новую «Ауди»! Толик от подарка не посеял мозги и попросил наших ребят проверить, не откусила ль теща у машины тормоза! — хохотал сосед Борис.