Красота и простор.

Каньон изучается очень тщательно. По его обнажениям, как по некому эталону, сверяют догадки, гипотезы и находки, сделанные в разных местах Земли. Но большая часть людей приезжает сюда, чтобы просто увидеть Каньон.

О Каньоне много написано. Однако цифры и восклицания мало что говорят об этой, как шутят американцы, «самой большой прорехе Земли». «Ужасающе! Грандиозно! Величественно!» — скажет турист, вернувшись домой. Это все правда.

Но слова эти — лишь бледная тень пережитого. Каньон — это как путешествие на другую планету.

Из белых людей первым Каньон (в 1540 году) увидел некий Кардинас из отряда Кортеса. Никаких эмоций в своих записях Кардинас не оставил.

Конкистадоры алчно искали золото. Каньон был только препятствием на пути. Триста лет спустя после этого Каньон обследовали. Интерес был только один: судоходна ли в нем река и какие из минералов можно тут обнаружить? Но человек по имени Джон Хенс, «застолбивший» тут асбест, скоро понял: водить в Каньон любопытных — дело более выгодное — и забросил рудник. То же самое сделал хозяин медного рудника. Это было началом туризма (1886 год). Дальновидные люди поняли тогда: Каньон до самых краев наполнен золотом.

Главная ценность его — неповторимая красота. Однако предложение сделать тут заповедник конгрессом несколько лет подряд отвергалось — в то время мысли об «островах красоты среди моря хозяйственной деятельности» казались нелепыми. «Да и кто поедет в такую даль…

Это что — Колизей?» Однако поехали! Сначала на мулах и лошадях. Потом по железной дороге, проложенной сюда специально. Президент Теодор Рузвельт. Повлеченный в поток любопытных, увидев Каньон, сказал: «Никаких рудников! Ничего не делать, чтобы не испортить величия… Каждый американец должен это увидеть». В 1919 году Каньон был объявлен национальным парком (заповедником). Сейчас, как утверждают, это одно из самых посещаемых туристами мест на земле. В год их бывает около трех миллионов. Не меняясь, оставаясь пустынным и диким, Каньон дает больше дохода, чем могли бы дать руды, им обнаженные.

И, конечно, не только денежного дохода. Патриотизм американцев — понятие почти осязаемое. И когда на краю Каньона мать говорит мальчишке: это есть только у нас, в Америке, то слова эти действуют очень сильно.

Из всех заповедников США Каньон, пожалуй, меньше всего тронут эрозией многолюдия. Он так громаден, что, спустись сюда половина населения всей Земли, сверху людей не сразу бы и заметил.

В Каньон спускаются тысячи полторы людей в день. Остальные предпочитают созерцать его сверху. Вертикаль в полтора километра растянута в довольно крутую извилистую тропу — пятнадцать километров туда, пятнадцать — обратно. «Подумайте, прежде чем мериться силой с Каньоном!» — призывает табличка. Но кому в Америке хочется признавать себя слабым!

Спускаются. И кое-кто уже с полдороги подает SOS. Случается это часто, и потому в Каньоне есть служба спасения и порядка, в ней пятьдесят охранников (рейнджеров), мулы и несколько вертолетов. Не рассчитавшему силу возвращение наверх обходится на спине мула — 40 долларов, на вертолете — 60 долларов. Многие судьбу не испытывают — сразу садятся на мулов и за день неторопливо успевают спуститься вниз и подняться обратно. Можно на вертолете — 40 долларов в час.

И все же самый достойный путь к воде Колорадо — «на своих двоих». Можем похвастаться: мы прошли этот путь. Занял он десять часов.

С утра и до вечера. Признаемся: выползали мы наверх еле живыми. Даже ужинать не годились. Хлебнули чаю — и спать.

На пути вверх запомнилась больше всего сама тропа. Она карнизом лепится по обрывам. В опасных местах тропа обложена валунами. Она пропитана потом идущих людей и мочой мулов. Тропу, и только тропу, видят глаза на обратном пути. Весь Каньон, да что Каньон — Земля для идущего вверх сужена до двух метров.

Вверх, вверх… И когда наконец тропа иссякает и ты увидел наверху у обрыва «благоразумных» с биноклями, то имеешь право подумать: «Об этой ямке я теперь знаю больше, чем вы».

Одно из открытий во время спуска: Каньон не пустынен. На скалах растут можжевельник, кактусы, сосны, дубы (а в самом низу мы видели странную смесь: береза, осина, дуб, ивы и тут же плети дикого винограда, зеленые сабли агавы и желтые свечи пустынной юкки). С тропы мы видели уйму белок и полосатых бурундучков, и оленя, стоявшего на возвышении так картинно, как будто он выходил для фотографов специально. Скунсов, койотов, пум, бобров, барсуков и гремучих змей мы не видели. Но они числятся тут в Каньоне. Множество птиц! Они проплывали на уровне глаз, ныряли в воздухе, так же, как это делают дятлы, порхали в колючках. Запомнилось удивительно красивое пение, похожее на игру старинного клавесина. Хрустальные звуки!

Клавесин играл где-то рядом с тропой. Мы подкрались, но застали певца в момент утоления жажды. Из-под навеса камней сочилась вода. По каплям. Птица величиной с галку ожидала падения капель, и ловила их, как горошины…

А внизу, в самом низу Каньона, живут люди — индейцы хавасупаи. Представляя, как надоели хавасупаям неизвестно зачем и каждый день приходящие сюда бледнолицые, мы не пошли в деревеньку, а присели на облезлый поваленный дуб у околицы. У ближайшей халупы, залатанной жестью и шифером, старуха чистила рыбу. На жердях висело дырявое одеяло.

Крайний кол загородки был украшен помятым бидоном. Куча дров. Ржавая тачка. Неподвижная лошадь в тени у куста, похожего на рябину. Вдоль стенки Каньона между кустами ивы зеленел посев кукурузы. Старуха, не подняв головы, кого-то окликнула. Из кустов с мотыгой вышел черноволосый босой мальчишка. Мимоходом беззлобно он показал нам кулак и скрылся в дверях. Подав бабке воду в жестянке, восьмилетний примерно хавасупай, как видно, в профилактических целях, еще раз показал нам свой кулачок и взялся играть со щенком…

— Они хотят, чтобы их не тревожили, — сказал пожилой джентльмен, присевший рядом с нами на дуб. — Я выходил бы с ружьем на порог, если б туристы вот так же бесцеремонно толпились у моего дома…

Наш спутник был профессором из Бостона и очень сочувственно говорил об индейцах хавасупаях, их быте и образе жизни в этом Каньоне.

Профессор решил в Каньоне заночевать. Поднимаясь выше и выше, мы видели его оранжевую палатку на полянке возле реки…

Людей на тропе по Каньону встречаешь много. Идущим наверх уступают дорогу. Все они часто дышат и почему-то здороваются. Наверху у обрыва этого нет, а тут непременно: «Хеллоу!» — и руку кверху. «Когда люди делят не деньги, а трудность, хотя бы и небольшую, они становятся мягче», — так объяснил нам этот психологический феномен старичок рейнджер.

Идущий наверх легко вступает и в разговор. Сразу на камень — передохнуть, и, пожалуйста, спрашивай и снимай. Потный, тяжело дышащий человек чувствует: чем-то он вроде бы заслужил расспросы и фотосъемку…

Встречные… Немец Оскар Шварц с семьей.

Адвокат из Сиэтла и наркоман.

Дольше всего мы задержались с Рубином Маронесом, адвокатом из Сиэтла. Двадцатипятилетний толстяк шел медленно, опираясь на палку из кактуса. Рюкзак, фляга на поясе, на руке — компас, индейский браслетик из бисера. Нога опухла и забинтована у колена.

— Тут, в Каньоне?..

— Да, свалился с обрыва. Еда, фотокамера, деньги — все утонуло. Мог бы, конечно, и шею свернуть…

— А помощи не просили?

— Нет. Хочу сам. Наверху дам отцу телеграмму…

В Каньоне парень провел тридцать два дня. Шел по дну вдоль течения Колорадо.

— После падения четыре дня лежал у индейцев. Поили каким-то настоем. Потом положил в рюкзак кукурузных початков, и вот иду…