В «отряде Комарова», как я уже говорил, с самого начала был свой «доктор». Им стал руководитель одной из пинских областных хозяйственных организаций Гусев, служивший в 1930-е годы санинструктором кавалерийского эскадрона в Красной Армии. У него в вещмешке был весь выделенный нам запас таблеток, бинтов, шприц, несколько ампул обезболивающих средств. Так сказать, госпиталь за плечами.

Первый раненый в отряде появился 5 сентября 1941 года. Это был Григорий Карасев. Ранение серьезное, сквозное, пуля прошла через грудь. К счастью, не задела сердце. Выхаживали раненого фактически в походах. Иногда удавалось раздобыть подводу, чаще несли на руках. Однажды Гусев решил упорядочить свою «походную аптеку». Я помог ему разобраться в записях на латыни. Разговорились.

   – Откуда знаешь латынь? – спросил он.

   – Два года учился в Гомельском медицинском техникуме.

   – Тогда помогай лечить Карасева.

В октябре Гусев вместе с группой Положенцева засобирался за линию фронта. Корж не хотел его отпускать. Сразу отрезал:

   – Ни «доктора» Гусева, ни Шаю Берковича, который имел дело с радиоприемником, не отдам.

Но Гусев буквально взмолился и привел веский аргумент:

   – Василий Иванович, я всего лишь санинструктор, а Эдуард – почти доктор. Он мне не столько помогает, сколько учит, как лечить.

Одним словом, убедил Коржа. Тот позвал меня в свой командирский шалаш и спросил:

   – Ты в самом деле учился в медицинском техникуме? Почему не закончил учебу?

Я ответил, что душа не лежала к этому делу. Корж сразу же и всыпал мне:

   – Ах ты, паршивец, душа у него не лежала! Знаешь, как нужны были бы теперь твои знания. Принимай сумку с лекарствами, будешь доктором.

Я отчаянно возражал, доказывал, что в разведке принесу больше пользы. Тогда Корж принял не половинчатое, а, я бы сказал, «сдвоенное» решение: будешь разведчиком, но будешь и доктором. Так я им и стал. В помощь мне был выделен пулеметчик Лифантьев, тоже по совместительству.

За осень и зиму я вылечил больше десятка раненых партизан в своем отряде и отряде Розова. Принимал больных из местного населения. Как только мы входили в деревню, появлялись желающие попасть «на прием к доктору». Из соседних деревень привозили больных на санях, на подводах. И я принимал. В белом халате, со стетоскопом, как положено.

Помогал, хотя теперь думаю, что помогало, возможно, не только мое лечение, но и самовнушение больного: ведь он побывал у доктора. Правда, я и таблетки выдавал, если были. А медикаменты нам из немецких гарнизонов приносили разные, какие удавалось достать.

Если при разгроме гарнизона обнаруживали аптеку, забирали все подряд. И только в феврале 1942 года в наш отряд пришел профессиональный фельдшер из деревни Долгое Федор Хролович. Тот самый, который потом убеждал всех в антиревматической пользе крапивных ожогов.

Пришлось тогда устроить небольшой спектакль – провести его по улице деревни под вооруженной охраной. Мол, партизаны забрали силой. Семья-то оставалась в селе. После прихода Федора я снова полностью вернулся в разведку, а Лифантьев – к пулеметному делу.

Осенью 1942 года появился у нас вырвавшийся из лагеря военнопленных военврач третьего ранга Николай Воронович. Сначала он ни за что не хотел расставаться с ручным пулеметом, но потом все же сдал его и организовал настоящую санитарную службу Пинского партизанского соединения. Затем пришли врачи Крук, Швец, Тарасов, Буханенко. Эти люди заслуживают того, чтобы о них написали книгу.

До этого же «доктором» был я. Вот почему тогда, вернувшись в лагерь после блужданий, связанных с полицейским гарнизоном в Махновичах, я написал записку: «Айболит ушел к летчику Громову». «Айболит» – это я. И той зимой Козлова и Бондаря лечил я. Козлову делал обезболивающие уколы. Притом не соглашался делать их каждый день. Во-первых, соответствующие ампулы были наперечет. Во-вторых, объяснял я Василию Ивановичу, к морфию организм привыкает.

Особенно тяжело приходилось Алексею Бондарю. Рана ноги, полученная у Красного Озера, не хотела заживать. А из лекарств у меня риванол, перекись водорода, йод. Как очистить рану от скопившегося гноя? К тому же в ней было множество мелких осколков. Но Бондарь терпел и меня подбадривал:

– Смелее, Эдуард, вытерплю.

И терпел, сжав зубы.

После встречи с Минским обкомом В.3. Корж не расставался с В.И. Козловым несколько дней. Они подолгу беседовали. Поделился Василий Захарович с Василием Ивановичем и своим замыслом провести рейд по Любанскому, Старобинскому, Краснослободскому, Ленинскому районам.

Впоследствии мы захватили этим рейдом Слуцкий и Ганцевичский районы. Козлов сразу же поддержал идею и сам принял участие в рейде. Он обычно ехал с партизанами в середине колонны на санях. В действия Коржа, который командовал рейдом, а такое решение было принято на встрече командиров, не вмешивался.

Тот поход, начавшийся 20 февраля 1942 года, стал очень удачным. Один за другим мы громили полицейские участки и целые гарнизоны. 21 февраля налетели на гарнизон в Кузьмичах, разогнали волостную управу, а бургомистра казнили в назидание другим предателям.

Вот пометки в дневнике Коржа:

«6 марта 1942 года. Разгром долговской полиции. Убиты 11 полицаев, взято 25 винтовок.

7 марта 1942 года. Разгромлена Копацевичская волость, разогнана полиция, освобождены два арестованных.

9 марта 1942 года. Разогнали полицаев в деревне Величковичи. Стояли два дня, отдыхали люди и лошади. Отбили налет немцев, которые попытались выбить нас из деревни. Убили несколько гитлеровцев.

18 марта 1942 года. Разгром сковшинской полиции. Убиты два, остальные удрали. Взято семь винтовок».

Во время разгрома гарнизона в Долгом применили тот же метод с переодеванием, что и в ноябре 1941 года в Красном Озере. Два десятка партизан, нацепив повязки «шуцполицаев», на подводах двинулись к зданию школы, где квартировал гарнизон. Командир группы зычным голосом назвал пароль и приказал полицаям без оружия собраться в большом классе. Мол, «пан комендант» будет говорить о задачах по борьбе с партизанами.

Пока шли эти разговоры, я с товарищами захватил полицейское вооружение, стоявшее в «козлах». Те слишком поздно поняли, что их одурачили. Одиннадцать человек попытались оказать сопротивление и вырваться. Все они были уничтожены.

К сожалению, во время того рейда ушел от возмездия Логвин, начальник полиции в Величковичах. Местные жители рассказывали, что он не мог сесть завтракать, если не застрелит еврея или пленного красноармейца.

Но когда группа партизан окружила дом садиста, в нем обнаружили только семь или восемь голодных и оборванных детей. Логвин так берег свою жизнь, что бросил на произвол судьбы даже семью. Доложили Коржу и комиссару Бондаровцу. Те приказали оставить детям продуктов и уходить. Вот такая история.

Громили гарнизоны и другие отряды. Очень важно и то, что активизировались и те небольшие партизанские группы, которые пережидали зиму. В первый день апреля мы разгромили гарнизон на железнодорожной станции Постолы, взяли станковый и ручной пулеметы, много винтовок и боезапас. Крепла вера в победу не только у нас, но и у населения.

Проведение митинга, собрания в каждой деревне стало правилом. «Разговор с народом» – эта пометка постоянно появляется в записях Василия Захаровича. Одно то, что из села в село, из района в район с боями двигались партизаны на нескольких сотнях санных подвод, производило неизгладимое впечатление на население.

Мы уходили, а за нами тянулась легенда, что партизан очень много, по фашистским тылам движется регулярная советская воинская часть, чуть ли не дивизия.

Наши операции все меньше становились похожи на короткие вылазки. Они наносили большой урон противнику. Корж держал связь со всеми отрядами, фактически координировал их деятельность. Он сам вошел в руководящую обкомовскую группу Козлова. Создавались новые отряды. Подтягивались окруженцы.

Раньше всех со своей группой подошел генерал-майор М.П. Константинов. В начале войны он командовал шестой кавалерийской дивизией. Был тяжело ранен. Оправившись от раны, ушел в лес с группой своих бойцов. Вскоре стал командиром отряда, затем возглавил всю военно-оперативную работу в Минском партизанском соединении.