Анне показалось, что он тоже робеет перед матерью, чувствует себя неловко.

Они прошли в тесную прихожую со столом и широкой лавкой у стены, одна дверь из прихожей вела в переднюю комнату, сбоку, в дощатой перегородке, был проем, затянутый занавеской, там была кухня.

— Ведра в сенцах, колодец знаешь где, — сказала хозяйка. — Идите, умывайтесь.

Анна выскользнула вслед за Степаном, она боялась остаться наедине со свекровью. Вместе с ним ходила к колодцу, вместе прошла в сад, где Степан поставил ведра.

— Жмешься, как кутенок, — с улыбкой заметил Степан. — Ты не гляди, что она с виду суровая, все мы такие с виду-то. А она добрая, и ты ей понравилась. Точно говорю…

— Едва ли, — с сомнением сказала Анна. А когда Степан попросил принести полотенце и мыло, испугалась, замахала руками. — Нет, нет, я привыкну… потом…

Степан насмешливо оглядел ее, и сам пошел в дом.

Вернулись после умывания освеженные, разрумянившиеся. На столе уже стоял самовар, дымился вынутый из печки пирог.

— Ай да матушка, ай да Анастасия Акимовна! — с восторгом закричал Степан, блаженно раздувая ноздри и принюхиваясь. — Ждала все-таки!

Хозяйка ничего не сказала, она была на кухне.

— Мам, с яблоками? — спросил он. И тут же горделиво повернулся к жене. — Она у меня умеет делать с яблоками, пальчики оближешь.

— Не хвали, не отпробовав, — заметила довольная Анастасия Акимовна, появляясь со сковородкой, на которой пузырилась яичница. Похвала сына сняла суровость с ее лица, и Анна, украдкой приглядываясь к ней, подумала, что она и в самом деле добрая, как уверяет Степан.

Перед отъездом Анна присмотрела подарки: братьям — дорогие рубашки, свекрови — цветной шерстяной полушалок. Но прежде чем купить, решила посоветоваться со Степаном. Тот недовольно сказал:

— Не придумывай глупостей. Матери еще туда-сюда, а этим зачем?

Лицо у него было злое, и она не поняла, то ли он сердится за что-то на братьев и не желает одаривать их, то ли жалеет денег. Сейчас она достала из чемодана приготовленный свекрови подарок. Анастасия Акимовна приняла сверток, скупо поблагодарила. Может, она и развернула бы, и посмотрела, похвалила невестку за вкус, но в это время в дверях показался парень лет двадцати-двадцати двух, рыжеволосый, с удивительно свежим, улыбающимся лицом. Сзади его переминалась с ноги на ногу худенькая девчушка, смуглая и большеглазая, в цветном сарафанчике. Их приход не произвел никакого впечатления на Анастасию Акимовну, она, не оглянувшись, ушла со свертком в переднюю комнату. Степан тоже не выказывал особого любопытства. Анна догадалась, что перед ней младший брат мужа.

Вошедший, видимо, привык к такому обращению и нисколько не смутился. Он добродушно, с искорками в глазах, оглядел Анну, даже, показалось, подмигнул ей и сказал Степану:

— Прими поздравление, братуха! — Тут же вытащил за руку стоявшую сзади робкую девчушку. — Знакомься, Райка! Перед тобой много раз упоминаемый, всеми любимый Степан. — А сам уже совал свою руку Анне, приговаривая: — А я Володька. Если ему вся любовь, то, сами понимаете, что осталось мне. Имейте в виду: мы, Хлущенки, однолюбы. Теперь вам решать, хорошо это или плохо.

— Хватит балаболить, — строго прикрикнула на него мать, появляясь в дверях. — Люди с дороги, не до тебя.

— Виноват, Анастасия Акимовна. Кстати, братец, а чего не сообщил? Встретил бы…

— Мы сообщали, — вмешалась Анна и осеклась под колючим взглядом свекрови, покраснела.

— Ба-а! — насмешливо протянул Володька и так же насмешливо оглядел мать. — Хроническая недостаточность чувств или что-то в этом роде. А в общем, может, что и другое… Ладно, братка, искренне рад… К такой красе да головку дельную, — шельмовато взглядывая на Анну, прибавил он. — Счастливейшим из смертных можешь оказаться. Ай, не так?

— Есть и это, — недовольно сказал Степан, — просить твою голову взаймы не собираемся.

— Великолепно! — восторженно заорал Володька, плюхаясь на стул, словно радость отняла у него все силы. — Пока на этом и остановимся. За тобой свадебный стол, за мной гармошка. В тесноте да рядышком и разговор легче пойдет. Или опять не так?

— Спишь и видишь, как бы за стол, — охладил его пыл Степан. — А мы и без тебя обошлись.

— Ну, раз собирали там, вытряхнулись — другое дело, — ничуть не огорчился Володька. — Переживем.

Анна приглядывалась к Степану и не могла понять, что же произошло между ним и Володькой и почему он говорит: обошлись без тебя? Ведь ничего такого не было, никакого свадебного стола. Перед отъездом она накупила разной снеди, какой, по ее мнению, могло не оказаться в глухом поселке, и теперь вынула две бутылки красного вина и даже коньяк. Улучив минуту, шепнула Степану, чтобы послал кого-нибудь за старшим братом.

— Нету его, на работе он, — отговорился Степан.

И в самом деле, подумала Анна, совсем забыла, что люди могут быть заняты. Как удачно, что Володька с женой тоже оказались в отпуске. Появление шумливого Володьки развеяло неприятное впечатление от встречи со свекровью, и она была искренне рада ему. Испытывала Анна симпатию и к Рае, которая казалась чем-то похожей на нее, и уже успела узнать, что Володька окончил строительный техникум и теперь работает прорабом, а сама Рая — медицинская сестра, что поженились они всего пять месяцев назад и живут пока на частной квартире, дом их по-соседству; узнали они о приезде случайно: соседи увидели ее со Степаном возле колодца.

Володька сбегал за баяном, но пока отложил его. Он и произнес первый тост, который оказался чересчур торжественным: «За здоровье дорогой матушки Анастасии Акимовны, за здоровье молодых, за полное неизбывное счастье, за мир и согласие в доме!» Анастасия Акимовна, довольная, что на столе всего хватает, угощала каждого, к Анне была внимательна. Анна успокоилась, повеселела.

Потом возбуждение за столом, какое бывает в первые минуты, улеглось, все уже выпили, насытились. Володька вдруг погрустнел, достал баян и стал потихоньку наигрывать. Мать разговаривала со Степаном, тон ее был обиженный, и Анна невольно насторожилась, прислушиваясь; мать говорила, что Степан измучил ее, не прислав ни одного письма (что уж он в самом деле!), что дом валится и ни от кого не дождешься помощи (Анна согласно кивнула: разве можно мать оставлять без помощи!).

— Не на что, мама, помогать, — хмурясь, ответил Степан.

— Неужто так мало зарабатываешь? — В голосе Анастасии Акимовны слышалась недоверчивость.

— Как все.

Выражение обиды и задумчивости не сходило с крупного лица матери. Видимо, она пыталась понять, почему у сына не остается для нее свободных денег.

— Пить, что ли, стал? — спросила она, потому как решила, что только этим можно объяснить его отношение к ней. — На водку-то не напасешься, как прорва…

Володька, слушавший их, дурашливо пропел:

Дорогая ты макитра,

Как тебя благодарить:

Из полпуда — восемь литров,

Все до капельки горить…

Он видел, что разговор матери с сыном действует на Анну угнетающе, и хотел ее отвлечь.

— Ты помолчал бы, — повернулась в его сторону мать. — Ты-то уж совсем отрезанный ломоть.

— Я, мама, взрослый человек и устраиваю жизнь по своему разумению, — без обиды сказал Володька.

— Оно и есть: ни разумения, ни достатка.

— Нам хватает, — вступилась за Володьку его жена.

Анастасия Акимовна посмотрела на нее, как на что-то непонятное и потому вызывающее раздражение.

— Вы считаете, что счастье только в деньгах, — дерзко добавила Рая. Наверно, она и продолжала бы, на ее остреньком большеглазом личике появилось воинственное выражение, но Володька сжал ее худенькую руку, и она только глубоко вздохнула.

— Вовсе я не пью, мама, — продолжал Степан. — Разве что когда поднесут. Ну, в праздники…

— Оно и есть: поднесут, — ухватилась за эту мысль Анастасия Акимовна. — Тебе поднесут, ты поднесешь…

— Арифметическая пропорция, — заявил Володька. — Тебе поднесут, ты отдариваешься вдвое, он в четыре раза… Не беспокойтесь, мама, Степану это не грозит, он всех подносчиков давно отучил.