От Питера еще никаких известий, возможно, он еще даже не получил сообщение, но она знала, каков будет ответ. Коротко, по существу. Одно слово «да» на заданный ужасный, но необходимый вопрос. Не то чтобы мадам ждала другого ответа. Оба знали, что альтернативы нет, иначе в вопросе не было бы нужды. Оба понимали, что предстоит совершить.

В верхнем ящике стола мадам Ламберт держала пачку сигарет как напоминание о своей железной воле. Семь лет назад она бросила курить, но каждый месяц заменяла нетронутую пачку новой, чтобы напомнить себе, что в любой момент может вернуться к этой привычке.

Она открыла ящик, вытащила сигареты и закурила, глубоко затягиваясь и воскрешая в памяти удовольствие. Никогда не избавиться, подумалось ей, от этой потребности курить.

Всегда подстерегает момент слабости, и вот ты снова на крючке.

Жаль, черт возьми.

Она повернулась к компьютеру, нажала несколько клавиш и вызвала личное дело Женевьевы Спенсер. Не впервой мадам посылать кого–то на смерть, но раньше это всегда были люди, которые на это подписывались, кто знал риск и представлял себе, что есть опасность, и шел добровольно, по своему выбору.

Никогда ей не приходилось давить на невинную жертву.

Мадам не сомневалась, что женщина согласится. Если не согласится, то у нее не будет шанса жить свободно, в безопасности. И кроме того, мадам знала, что та сделает все, что попросит Питер: Изобел подсказывали это инстинкты, которые вознесли ее в первые ряды их опасной профессии. Женевьева Спенсер до безумия, безнадежно влюблена в Питера Мэдсена, и если он попросит ее пойти безоружной в гущу битвы, она это сделает. А если будет сопротивляться, он ее уговорит.

Насчет Питера мадам была не так уверена. Она знала его долгие годы и никогда не видела, чтобы он связался с кем–то вне Комитета. Он воспитал в себе ледяную натуру и держался подальше от запутанных отношений: даже его короткая женитьба являла собой образец холодности и стерильности – по словам агента, которого послали сыграть роль брачного консультанта. Питер не знал об этом, а если бы знал, ему бы было все равно. Он понимал, как делаются подобные вещи. Вот почему он позволит Женевьеве Спенсер пойти на такой неприкрытый риск. Потому что придется так сделать.

Изобел Ламберт отказывалась думать, что может случиться, если женщина не выживет. Глава Комитета уже потеряла одного из лучших агентов: по крайней мере, Бастьен умудрился устроить себе неплохую жизнь. Если последнее предприятие потерпит фиаско, Питеру Мэдсену такая удача не выпадет.

План должен сработать. Другого выбора нет. Женевьеве Спенсер придется вверить себя садистским ручонкам Гарри Ван Дорна.

Если бы Изобел Ламберт верила в Бога, то вознесла бы краткую молитву. А так она просто закурила другую сигарету и уставилась в окно.

А потом еще раз взялась за телефон.

Глава 20

Каждой клеточкой чувствуя себя расслабленной и пресыщенной, как вальяжная домашняя кошка, Женевьева просыпалась неторопливо, плывя в полудреме. Эдакое медленное пробуждение, и она ничуть не спешила ускорить его, позволяя тихонько, постепенно возвращаться ощущениям: вкусу, осязанию, бесчисленным удовольствиям, как спокойным, так и бурным. Тело излучало энергию, что само по себе казалось незнакомым и неотразимым, а душа в равной степени была зачарована.

О сердце Женевьева и вовсе не хотела думать. Она знала, где то пребывало – в самом опасном в мире месте. Она ведь слишком умна и осторожна, чтобы сделать такую глупость, и когда вернется под сень своей квартиры в Нью–Йорке, ей не составит труда урезонить себя, убедить, что просто на время позволила себе зависеть от чувств.

Потому что, сказать по правде, влюбиться в Питера Мэдсона – это не по ней. Он слишком черств, хладнокровен и опасен и уже признался ей, что секс для него – одно из лучших его оружий. Питер знал, как использовать свое тело – как использовать ее тело – с максимальным эффектом, и будь у нее какой здравый смысл, то она пришла бы в бешенство от того, как этот хладнокровный тип снова пробил ее защиту, сделал уязвимой.

Однако здравый смысл у Женевьевы куда–то делся. Она до смерти вымоталась, ну вот просто по полной программе, умирала от голода и находилась в бегах. Но с Питером чувствовала себя под защитой: он бы не позволил и волоску упасть с ее головы. И она все–таки в него влюбилась. Только на сейчас, обещала себе Женевьева. Только на эти несколько коротких дней – она этот факт признавала и даже им наслаждалась. Наслаждалась головокружительными чувствами, когда напрягалось тело при мысли об этом мужчине. Она слишком умна, чтобы позволить себе окончательно в этой влюбленности погрязнуть, но в данное мгновение бытия наслаждалась иллюзией. Просто потому что ей так хотелось.

В постели она очнулась одна, Питер бесследно исчез. Но на сей раз Женевьева не беспокоилась. Он вернется. Он собирался о ней позаботиться. Раз уж забрал ее у Гарри, у очаровательного чудовища, старины Гарри, то вряд ли позволит ей снова подвергнуться опасности.

Размышлять над чувствами Питера к ней Женевьева даже не хотела. Он заверил ее, что у него нет эмоций, и причин сомневаться в этом не было. Он прошел за ней полмира и все еще не сказал зачем, но она могла бы и сама догадаться. Питер не из тех людей, что признают поражение. Если бы он выполнил задание, она никогда бы не очутилась взаперти в прибрежной крепости Ван Дорна.

И еще, если бы Питер последовал приказу, она бы умерла. У него должно быть какое–то логичное оправдание тому, что он явился за ней. Впрочем, Женевьева не могла разобраться даже со своими чувствами, куда уж ей понять его: просто нужно принять всё, как есть, и двигаться дальше.

В нормальной ситуации она бы предала себя анафеме. Женевьева защищалась миром идей, мыслей и аргументов. А не чистыми эмоциями и простой верой.

Хотя, в конечном итоге, она ему верила. Полностью и бесповоротно. И возможно, это самое доверие гораздо сильнее, чем просто мысль, что она влюбилась в него.

В комнате не было часов, и не работал телевизор, но Женевьева догадалась, что время около полудня. Она впала в глубокий, тяжелый сон и проспала в объятиях Питера, и потрясенно осознала, что все еще его желает. Снова. И снова. А он ушел куда–то и оставил ее в одиночестве. И чем больше она вспоминала о прошедшей ночи, тем больше росла страсть и потребность. Нужно сходить в душ. Иначе в то мгновение, когда Питер появится на пороге, Женевьева уже готова будет наброситься на него.

Нет, забудь. Наверно, он опять свалил бы ее на пол, и раз уж она оценила его предел прочности, то использовать его против себя ей не нравилось. Женевьева ждала, когда Питер к ней придет. А он придет непременно. Потому что хотел ее так же, как она его. Это не имело смысла, но она знала, что так обстоят дела, и напевала, пока намыливалась последними остатками мыла.

Женевьева подумывала было снова завернуться в простыню, но вообще–то она наслаждалась, как Питер снимал с нее одежду, и ей хотелось снова испытать это наслаждение. Она зачесала назад влажные волосы, посмотрела на себя в зеркало и засмеялась. Прошлым вечером она была похожа на бледную мокрую мышь. Сегодня же выглядела энергичной и живой. И счастливой.

Как может такой человек, как Питер Мэдсен, сделать ее счастливой? Бессмысленно. Тем не менее правда.

Женевьева вышла из полной пара ванной и резко остановилась. Питер вернулся – на телевизоре стояли два картонных стаканчика кофе. «Старбакс». Как же она любит этого человека!

За исключением этого, Женевьева не знала, о чем говорить. Питер даже не смотрел на нее – был занят устройством, с виду похожим на «блэкберри» космической эпохи, и она довольно хорошо изучила это великолепное тело, чтобы увидеть, что оно излучает напряжение. Разве не именно ей полагается предаваться раскаяниям после секса?

– Который из них мой? – спросила Женевьева, когда Питер так и не поднял головы.