– Приметы Николая Яковлевича?

– Лет двадцати восьми – тридцати. Брюнет. Длинные волосы. Подстриженная бородка… – начал описывать Аленский. – Плотный. Роста выше среднего…

– А девица? Вы ее видели?

– Да. Тщедушная. Рыжие волосы, коса, широкие скулы… Веснушки… Некрасива. В очках. Лет двадцати трех. Курсистка… по виду.

– Где они находятся в настоящее время? – задал вопрос и Веригин.

– Не знаю. Возможно, в какой-нибудь гостинице в Кременчуге.

– Как вы должны дать им ответ?

– Николай Яковлевич сам установит со мной связь… Вот все, что я хотел вам сообщить.

– Вы можете отказать им в квартире, – заметил вице-директор.

– Но тогда они устроятся в Киеве иным путем, и мы потеряем их из виду, – возразил Кулябко. – Я порекомендовал бы пойти навстречу просьбе террориста, дабы держать его в поле наблюдения.

– Пожалуй, – отступил от своего предложения Веригин. – А вы, Николай Николаевич, направьте филеров в Кременчуг, на железную дорогу и на пристани, чтобы без промедления взять их на поводок.

– Будет исполнено незамедлительно, – ответил начальник отделения. Протянул руку к графину. – Еще рюмочку, дорогой друг?

Молодой человек снова выпил. Откинулся на спинку кресла, словно свалил с плеч тяжелое бремя.

Додаков продолжал молча разглядывать его. Маленький, как бы срезанный подбородок характеризует слабую, отступающую перед препятствиями натуру. В то же время складка губ выдает человека, подверженного капризам и бессмысленному упорству. Жаль, что скрыты за стеклами глаза. Но ясно: нервический, психопатический тип… Если в правом кармане сюртука пистолет, то к чему вся история с террористами? Карман отяжелен каким-то предметом… Может быть, боялся преследования, маниакальное состояние?.. Но история чересчур гладко изложена, жесты театральны.

– Кажется, затевается, – с воодушевлением проговорил Кулябко. – Ответьте вашему сотоварищу соответствующим образом, а меня держите в курсе событий. Когда Аленский вышел, полковник Додаков сказал:

– Надо немедленно доложить генералу Курлову. Через час у меня встреча с товарищем министра в гостинице «Европейская». А ты, Николай, явишься к нему с предложениями по сему делу утром.

Генерал Курлов выслушал Додакова со вниманием.

– Подобное предупреждение в данной обстановке весьма серьезно и нуждается в тщательной проверке. Необходимо разработать сведения с приметами злоумышленников и снабдить ими всех филеров и секретных агентов. Каково ваше впечатление, полковник: что представляет собой сам осведомитель?

– В том-то и дело… – задумчиво проговорил Виталий Павлович. – Странный субъект. Я, господин генерал, начинал службу в Московском охранном отделении еще при Зубатове. Сергей Васильевич был выдающимся психологом. Вам известна его теория об изменении нравственного состояния завербованных в революционной среде агентов?

– Знал, да запамятовал, – недовольно, сухо ответил Курлов.

– Зубатов утверждал: у каждого секретного сотрудника такого рода наступает в жизни момент, когда он уже не в силах играть две роли. Приближается развязка: или осведомитель разоблачает себя перед сотоварищами и принимает их приговор, или сам направляет оружие против работавшего с ним офицера охраны. Мой учитель предупреждал: «Не пропустите момента, будьте готовы к такому перелому и, заранее предчувствуя его, откажитесь от услуг осведомителя».

– При чем тут теории Зубатова? – насторожился генерал.

– Я не знаю побудительных причин, но мне думается, что этот Аленский пребывает в критическом состоянии. Образно говоря, в его руке заряженный пистолет. Возможно, это и не образ, а реальность.

– Вот как? – медленно проговорил Курлов. – Это меняет картину… – В его голове появилась некая, еще не осознанная до конца мысль. – Заряженный пистолет… Против кого?

– Мой учитель говорил, что в момент психологического перелома осведомитель поднимает оружие на своего офицера. Учение Сергея Васильевича, к сожалению, не раз подтверждалось практикой… В данном случае могу предположить – против Кулябко. Николай Николаевич долгое время непосредственно работал с этим агентом.

– Кулябко? Такая малость? – Генерал уперся в лицо Додакова долгим немигающим взглядом. – Прошу ваши предположения оставить глубоко при себе, уважаемый Виталий Павлович.

Эти слова прозвучали как приказ.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

«И быша три братья: единому имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив, и сестра их Лыбедь… И створиша град во имя брата своего старейшего, и нарекоша имя ему Киев…»

Антон увидел Киев впервые. Исколесил почти всю Россию, побывал в дальних далях, а отдать поклон прародителю городов русских все было недосуг…

Теперь он шел по Киеву. Неторопливо, останавливаясь у достопримечательных его дворцов и храмов, наслаждаясь и красотой сменяющих друг друга картин и покоем на душе. Буйная зелень каштанов, сверкающие шпили и купола, заднепровские просторы, открывающиеся с вершин холмов, – город был действительно великолепен. Главное же, благодаря чудесному сплетению случайностей, в чем была и своя закономерность, приезд в Киев совпал для Антона с радостным чувством приобщения к делу. Благодаря этой цепи случайностей он встретился и с Леонидом Борисовичем, и с Камо, познакомился с Серго, снова включился в работу подполья. Правда, поручение, которое дал ему Серго в Киеве, было простым: отнести по условленному адресу ничем не приметный конверт. Вот и все. Но Путко уже давно понял: в их деле нет ни первостепенных, ни третьестепенных заданий. Каждое – будь то переправа транспорта с оружием и типографским оборудованием или подготовка трехстрочной заметки в нелегальную газету – звенья одной общей цепи.

Вчера, приехав в Киев и еще днем разыскав нужную ему улицу, он с нетерпением дождался, пока стемнеет, и пошел на явку. Кружил, соблюдал все правила предосторожности. Пароль, отзыв – все было выполнено в точности. Дело сделано. Через сутки – встреча с Красиным в Питере, а пока целый день, до ночного поезда, он мог чувствовать себя свободным.

Безымянной улочкой он спустился с холма и очутился у бульвара. Средняя пешеходная его аллея была окаймлена колоннадой поднебесных тополей. «Бибиковский», – прочел он на табличке. Откуда ему знакомо название бульвара?.. Из книг?.. «Чуден Днепр..»? Нет… Он ощутил тревогу. «Бибиковский… На Бибиковском…» – отдавалось в мозгу.

Мучаясь оттого, что разгадка ускользает, он шел по аллее. Бульвар казался бесконечным. Наконец строй гвардейцев-тополей оборвался. Внизу лежала базарная площадь. Старик дворник с усердием полировал булыжники метлой из березовых прутьев.

– Это какой базар? – спросил Антон.

– Хиба ж не знаете? Це ж Бессарабка.

И сразу будто ударило наотмашь: Женя! Это она той ночью шептала на сеновале Прокопьича!.. «Дима… Живет на Бибиковском бульваре, недалеко от моей Бессарабки…» И еще что-то об отце этого Димы: собственный дом, богач, знаменитый на весь Киев присяжный поверенный, в друзьях с жандармским генералом… И фамилию, кажется, назвала. Бодров? Бобров?.. Тогда пролетело мимо уха.

– А где тут дом знаменитого адвоката Боброва? – Он невнятно выговорил фамилию.

– Григория Александровича? Оцей будинок Богрова! – повел метлой старик. – Тильки зараз його немае. Их степенство за кордон поихалы, дома один сын зостався. Сьодни бачив його.