Петр Аркадьевич снова обратил взгляд на желтую брошюру. Перебрал страницы. «Открытое письмо» завершали следующие строки: «О позоре провокации

забудут, когда у кормила власти политически свободного народа станут люди чести и нравственных правил, когда новые формы направят государственную деятельность не на борьбу с тем, что никогда не умрет, а на действительную пользу великой, но несчастной России. Вы, г. Столыпин, не будете тогда премьер-министром: правительство в то время будет отвечать перед народом за свои преступления. Этот грозный момент, быть может, не так далек, как вы думаете. Он приближается, и вам не впору утешаться девизом ваших предшественников: „После нас хоть потоп“.

Как знать! Быть может, не после вас, а при вас».

Утопист. Тоже, как и Лопухин, оказался в плену страстей, вместо того чтобы руководствоваться в своих действиях холодным анализом ума и целесообразностью.

– Пожалуй, Нил Петрович, не стоит пресекать намерений сего господина, – Петр Аркадьевич закрыл брошюру и постучал согнутым указательным пальцем по фамилии, оттиснутой на обложке. – Не во вред, а на пользу нашему делу послужат его откровения. – Подумал: если бы не наглость отставного департаментского чиновника, и пяти тысяч пожизненной пенсии не пожалел бы ему за идею. И завершил: – Инструкцию представьте на утверждение сразу же после моего возвращения с киевских торжеств.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Сразу же после того, как надзиратель Иван Брагин принес из Сололак ответное письмо от сестры, Камо начал подготовку к побегу из Михайловской тюремной больницы.

В палате-одиночке были заключены как бы два разных человека. Для всех – сумасшедший угрюмый арестант; для Брагина – веселый, общительный и остроумный собеседник. Оставаясь один на один, они вели долгие разговоры. Только нужда заставила молодого крестьянина пойти в тюремные надзиратели. Иван тяготился своей службой, сочувствовал политическим. Была не была! Камо открыл ему свой замысел.

Но как осуществить его? Выбраться из камеры в больничный двор? У дверей корпуса умалишенных, под самым окном камеры и у больничных ворот – полицейские посты. Бежать через двор? Но днем там снует обслуга, а ночью часовой обязательно обратит внимание на раскрытое окно, услышит скрип пилки. Нет, этот путь тоже не годится. А если со стороны реки? Брагин сказал, что с вечера и до рассвета на берегу Куры тоже выставляют охрану. Но утром пост снимают – внешние стены открыты всему городу: беглеца могут увидеть и с Верийского моста, и с набережной на противоположной стороне Куры.

Он совершит побег днем. Чем неожиданней и смелей план, тем верней успех.

В следующей записке к Джавоир он сообщил об этом плане. Товарищи в Тифлисской организации засомневались: удастся ли? Но ничего другого придумать не смогли. Не пятый нынче год, когда штурмом взяли бы кирпичные стены… С ответом от Джавоир надзиратель передал арестанту тяжелый сверток. В нем оказались пачки английских пилок-волосинок и тонкая крепкая веревка. Камо стиснул в объятиях своего помощника.

Камера Тер-Петросяна была в центре коридора, между восемью другими одиночками, против умывальни и уборной. Два маленьких окна умывальни выходили на реку. До одного окна, если взобраться на железную раковину, дотянуться можно. К тому же летом окно всегда распахнуто, хотя и в кованой решетке.

В отделении дежурили по два надзирателя и по четыре служителя. Служители и жили в одной из палат, все время проводили в коридоре, а надзиратели менялись посуточно. Стоило арестанту по надобности выйти из камеры, как он оказывался в перекрестье многих глаз.

За весь день Камо удавалось улучить две-три минуты – повиснет над умывальником на одной руке, с пилкой в другой, ежесекундно рискуя, что дверь распахнется, хотя в коридоре и был Иван Брагин. Охранников Камо приучил: умываясь, пускал воду полной струей, фыркал, охал, кряхтел – не суйся, обрызгаю!..

Булькает вода. Пилки грызут стальные прутья, ранят ладонь…

Снова пошло письмо на волю. Договорено: 15 августа, два часа пополудни.

День 15 августа начался как обычно. Утром надзиратель Григорьев проверил камеру, простучал молотком прутья решетки на окне. Принес завтрак. Потом, время от времени заглядывая в «глазок», видел арестанта за привычным занятием: Тер-Петросян кормил щегла, бродил по камере, что-то напевая, лепил из хлебного мякиша фигурки.

В обед разносить миски помогал Григорьеву надзиратель Жданков. Арестант из четвертой камеры попросил проводить его в уборную. Надзиратель отворил дверь, впустил Тер-Петросяна и тут же, как полагалось по правилам, запер ее. В этот момент в крайней, восьмой палате начал громко кричать и барабанить буйный арестант.

Камо остался один. Вскарабкался на умывальник, подтянулся. Из окна виден Верийский мост. Уговорено, что на краю его, справа у перил, будет стоять товарищ. Ровно в два он подаст первый условный сигнал, означающий, что все подготовлено, – вытрет лицо большим белым платком.

Человек стоит. Но почему нет сигнала? Может быть, это кто-то другой?.. Ага, достает платок!..

Камо спрыгнул на кафельный пол. Несколько движений пилкой – и падают заранее надрезанные кандалы. Прыжок – и он в соседней каморке-ванной. В углу узелок. Молодец Брагин! Камо сбрасывает больничный халат, натягивает брюки и рубаху, хватает скрученную кольцами веревку. Снова взбирается к окну.

Товарищ должен подать второй сигнал – расправить платок и уронить его в реку. Сигнала нет. Человек на мосту нетерпеливо прохаживается вдоль перил. Что случилось?..

Тер-Петросян переводит взгляд на противоположный берег. Черт возьми, какие-то люди спустились к Куре! А время идет. Вдруг кто-нибудь из больных попросится в уборную? Или надзиратель спохватится, что долго не возвращается арестант из четвертой камеры?.. «Уходите! Уходите!..»

Берег опустел. Камо ждет сигнала. Что там еще? Плетется старик с собакой. Отстегивает поводок. Собака бросается в воду. Нашли время!.. Камо чувствует, как тяжелеют ноги.

Платок! Выпорхнул из рук товарища и белой чайкой начал парить над рекой.

Усталости как не бывало. Рывком он выдергивает перепиленную крестовину решетки. Затягивает морской узел. Выбрасывает наружу веревку. Собирает все силы, подтягивается на руках к окну – и втискивает себя в прорезь, разрывая одежду и раня тело.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Антон, приехав в Тифлис, сразу же отправился на розыски Васо.