От Руска пахнет плесенью, лицо у него желто-серое, а борода длинная и спутанная. Каспар пробует побрить его, ведь почтальон должен выглядеть солидно. Руск отпихивает Каспара, как будто тот собрался зарезать его опасной бритвой.

— Тут ничего не попишешь, — говорит София, она переживает за Каспара, — почтальона, который всю жизнь ходил на эту гору, не отправляют в дом престарелых. В один прекрасный день он просто исчезает.

— Руск еще не настолько старый, — сердито говорит Каспар.

Каждый вечер Каспар подстригает ягненка, чтобы он был похож на обыкновенного. Он опускает плечи и почти забывает, что животное пусто внутри. Ягненок моргает глазами и скачет у ног Каспара. Он слышит, как блеют овцы в городке, и ему хочется к ним.

Когда Руск постепенно отходит на задний план, Лэрке начинает обращать больше внимания на Каспара. Он каждый день машет ей рукой, и они обмениваются общими фразами. Хотя Лэрке чуть бледна, ей, наверное, хорошо. Во всяком случае, она потолстела. В воображении Каспара она играет бодрые менуэты, так что он забывает все горести и хорошо спит по ночам. Он занимается с ней любовью, покуда весна набирает силу и становится все неистовее. Им никто не мешает, они вдвоем — только Каспар и Лэрке.

Руск заходит в его комнату со стремянкой под мышкой. Он взбирается по ней, снимает портреты прежних почтальонов и раскладывает по порядку на письменном столе. Вечер за вечером он сидит и смотрит на них.

Как-то Каспар сидит на крыльце у Софии и пьет послеобеденный кофе. Из-за туч выглядывает солнце, и София развернула летний зонтик — ради Каспара. Руск сидит чуть поодаль и смотрит на гору. Вдруг он резко встает и уходит. София качает головой и продолжает себе болтать. Не проходит и пары минут — Руск уже превратился в красную точку на склоне горы. Каспар роняет чашку, она разбивается о каменные ступеньки вдребезги. Он бежит, свистит и кричит, а София остается.

На вершине горы Руска нет. Каспар бежит дальше по тропинке и кидает камнями в птиц за то, что они так сладко поют. Руска нигде нет, — он и не смог бы зайти так далеко. Он взбегает обратно на вершину: может, оттуда он заметит его?

Фотоаппарат Руска блестит в траве, оттуда следы уводят по направлению к леднику, который мерцает, как мертвый холодный алмаз. Каспар идет по следам Руска в неизвестность, но они становятся все менее и менее отчетливыми, хотя грязь и густеет. Ему приходится повернуть назад.

София до сих пор сидит на крыльце и судорожно сжимает свою чашку.

— Руск пропал, помоги… ты же знаешь гору.

— Он ушел. Почтальоны, когда им настает время умереть, идут к леднику, так всегда было.

У нее на глаза наворачиваются слезы.

— Надо что-то делать, — кричит Каспар, — может, он просто заблудился. Руску одному не выбраться.

— Когда почтальон уходит, он уже не возвращается.

— Но тогда надо хотя бы похоронить его по-человечески!

— Он уже похоронен, — говорит София. — Это место называется «Кладбище почтальонов».

Она раскидывает руки для объятия, и Каспар прижимается к ней.

— Не ходи туда, — говорит она, — ни один почтальон еще не возвращался оттуда живым.

Он пытается высвободиться из ее объятий, но она крепко держит его.

— Каспар, я бы так хотела называть тебя каким-нибудь прозвищем. Ну, все равно как «Пер-Апостол» или «Фриц-Маркин» и другие.

Каспар в раздумье. Далеко не каждому выпадает удача самим выбрать себе прозвище. Он думает о трех волхвах, царях, которые шли за звездами. Царь Каспар тоже шел с ними, хоть он был черен как ночь.

— Зови меня Каспар-Король, — шепотом говорит он.

— Обычно почтальоны не придумывают себе прозвищ сами. А вот это, что ты придумал, — это, прямо сказать, с претензией, — сопит София и утирает глаза.

Дома Каспар швыряет фотоаппарат на кухонный стол и тяжело опускается на стул. Ягненок нюхает его руку. Когда-то слова «пожизненная должность» звучали прекрасно, а теперь Каспару кажется, что везде только несчастье и смерть.

Каспар собирается с духом и стучится в дверь, прежде чем войти в комнату Руска. Здесь до сих пор повсюду стоит запах почтмейстера. Из корзины с грязным бельем идет таинственный пар, а постель сырая. На письменном столе лежат фотографии предыдущих почтальонов. Хорошо бы сюда еще и фотографию Руска, думает Каспар, вынимает из фотоаппарата пленку и бросает в почтовый ящик, чтоб ее отправили в проявку.

Ягненок спит в постели Каспара, он утыкается мордой ему в грудь и пахнет так, как должен пахнуть ягненок. Каспар показывает ему язык и старается не замечать пустое тело. Хорошо, если в постели у тебя кто-нибудь есть, и если ягненок и странный, то ради бога, пусть будет таким. Каспар шепчет ягненку хокку перед сном:

Каспар легко засыпает, и ему снится Лэрке и ее нежность. Она приходит к нему, хотя она и живет далеко за каменной стеной горы.

Многие фотографии оказываются не в резкости. Они сняты с автоматическим фокусом, и иногда на них виден тот утес, на который Руск положил свой фотоаппарат. Но одна фотография удачная. Руск выглядит усталым, но, в общем, похож на себя. В тот момент, когда сделан снимок, в глазах у него нет ничего старческого. Он держит в одной руке листок бумаги и указывает на ледник над собой. Прежде чем принести лестницу и повесить портреты Руска и других почтальонов обратно на стену, Каспар внимательно рассматривает бумажки, которые они держат перед собой. Руск держит фотографию Пера-Апостола, который держит фотографию Фрица-Маркина. Фриц-Маркин держит фотографию Почтаря-Поэта. И так далее, и так далее.

Ханс и Анна-Грета оставляют Каспара в покое и сортируют письма быстрее. Каспару хочется что-нибудь сделать для Руска. На том месте, где исчез Руск, он поставил камень и положил несколько тюльпанов, но у него нет ощущения, что он отблагодарил его. Каспар вновь и вновь видит его перед собой. Руск открывает над паром конверты и пытается что-то объяснить.

Но решающим оказывается не это. Однажды Лэрке приглашает Каспара к себе в дом.

— Только никому не говори, — шепчет она за закрытыми ставнями, — в новогоднюю ночь Руск сделал мне ребенка. В тот вечер, когда вы спасли меня, когда я замерзала в снегу, я думала, у меня будет выкидыш. Но так, как я надеялась, не вышло. Теперь, когда он умер, я так хотела бы, чтобы я тогда успела сказать ему, что он станет отцом. Я так скучаю по нему, а у него нет даже могилы, где я могла бы кричать, чтоб меня услышали.

— А ты уверена, что отец — не король?

— Вот в этом-то вся и проблема. Король не был здесь с осени, но скоро он приедет ко мне. Летом у него не так много официальных обязанностей. Король хочет, чтоб у него был принц, который бы стал его преемником. Вся страна хочет принца. Хотя у короля в голове не все в порядке, он же может вычислить, что отец не он. А еще вот что, — шепчет она, — когда-нибудь он переедет сюда навсегда. Он уже заказал себе пластическую операцию, которая сотрет черты его лица, так что он сможет до конца дней жить здесь спокойно.

Каспар больше не слушает. Он думает про все те разы, когда они ласкали друг друга во сне. Эти сны настолько реальны, что я почти мог бы быть отцом ребенка, думает он.

Лэрке вздыхает:

— Если б я только могла передать Руску привет.

— Напиши письмо, — говорит Каспар хриплым голосом, — и тогда я посмотрю, что можно сделать.

На следующий день Каспар быстро относит почту Софии и торопится обратно на вершину горы. У него с собой фотография Руска, и он выбрал то направление, в котором показывает почтмейстер на фотографии. Каспар сходит с тропы и идет к леднику. Через каждые десять шагов он наклеивает на камни и скалы марку за двадцать пять эре. Горы везде одинаковые, тальник, овсяница и лиловые цветы. Плоскость наклонно уходит вверх, вскоре он видит на каменистом поле обломки скал в человеческий рост, которые пролежали там тысячи лет с тех пор, как язык льда втянулся в голубой рот ледника. Камни растрескались от мороза и напоминают руины времен войны, здесь умудрился вырасти только желтый лишайник. Ледниковые лютики, которые зацветают на седьмой год, здесь — всего лишь тоненькие листочки. Ни птиц, ни овец. Толстые сверкающие росинки катятся с униформы, и Каспар дрожит в этом мрачном краю, следуя за улиткиными извивами ледника, и на его пути попадается все больше и больше островков снега.