17:15

Пару недель назад у нее появился новый друг. Хотя он, скорее, напоминал старшего брата. Всех своих друзей, которых, впрочем, было не так уж много, она подразделяла по специальностям. Э.М. Ремарк с его «Возвращением» – это друг – старший брат. Д.Д. Сэлинджер – это немного чокнутый друг, если говорить о «Пропасти», друг из разряда «бывших любовников», откровенный и циничный, если говорить о «Девяти рассказах», и вечно депрессивный, вечно находящийся на грани самоубийства друг, если говорить о его военных воспоминаниях. Теккерей – это грубоватый друг – пьяница, с которым весело есть свиную рульку и распивать пинту пива, гарланить песни на улице, друг, который доведет вас до дома в полувменяемом состоянии, а на следующее утро с действующей на нервы точностью и ухмылкой опишет вам в подробностях ваше вчерашнее поведение. Вольтер со своим «Кандидом» – это друг – старичок, иногда скабрезный, иногда серьезный, иногда веселый, иногда назидательный. Дидро со своей «Монахиней» – это старичок глубокий и серьезный друг. Ибсен – это, безусловно, друг – отец, уважаемый, почитаемый и непревзойденный.

Впрочем, всех их, кроме первых двух, она читала и перечитывала довольно давно, так что весьма вероятно, что этот список морально устарел. Кто у нее есть теперь? Хаус – ее альтер эго, Марла – ее отражение в зеркале, Ширли и человек, фамилия которого переводится как:

1. noun запекшаяся, свернувшаяся кровь; poet. кровь;

2. v. 1) вставлять клин 2) бодать, пронзать (рогами, клыками).

Вот круг дорогих и близких ей людей.

Не совсем нормально, если так подумать.

Или просто НЕобычно?

18:11

Даже кофе ей изменил. Она отставила в сторону недопитую чашку.

Это продолжалось уже на протяжении нескольких дней. В ее кухонном шкафу накопилось несколько упаковок растворимого кофе от разных производителей, она перепробовала их все – кофе в порошке, в гранулах, в чем-то, по форме напоминавшем микроскопические копии воздушной кукурузы, она добавляла сахар и не клала его вовсе, она меняла дозу самого кофе – с одной чайной ложки до двух и обратно, она купила молотый кофе и варила его в неком подобии турки, она добавляла в чашку коньяк и даже пробовала пить его холодным, чего никогда не выносила.

Ничего не помогало.

Девушка делала несколько глотков, обжигающая жидкость поначалу доставляла ей прежнее, знакомое удовольствие, а затем становилась похожей на яд, на отраву, на какую-то постную, безвкусную, обезжиренную, обезсахаренную, обезкофеиненную отстойную воду, вызывавшую только мысли о рвоте; через час или два девушка снова ставила на конфорку чайник, снова делала глоток и снова отставляла чашку. В итоге она почти ничего не пила, потому что не представляла, что можно пить помимо кофе. Сегодня она нашла выход. Она достала бутылку коньяка.

«Истина в вине». Некоторые становятся буйными, когда выпьют, другие начинают поносить остальных, у одних развязывается язык, других тянет на драки, она же после четырех-пяти стаканов становилась еще тише, чем обычно. Она начинала чувствовать себя маленькой девочкой, сидящей в темном углу огромного, пустого дома. Но черепок у нее все это время продолжал работать – ей ни разу не удалось «забыться» подобным образом. Сегодня она остановилась на втором стакане. Но в голову уже полезли глупые мысли. Одной такой было желание пойти и найти кого-нибудь на ночь.

Начинало темнеть. Обычно в это время она на работе. После оттирания чужых испражнений и выделений со стенок кафеля и унитаза подобного желания не возникает.

«Ненавижу выходные».

Но лучше было выйти – проветриться. Оставалась еще слабая вероятность того, что эта глупая, бесперспективная мысль тоже выветрится из ее головы.

Куда ей идти?

Она решила сходить в супермаркет. Сигареты кончались.

Девушка по-быстрому натянула джинсы, набросила на плечи ветровку, кое-как накрасилась – с маской на лице она чувствовала себя спокойнее – и вышла из дома. Несколько раз дернула ручку, после того как повернула ключ на два оборота. Спрятала связку во внутренний карман сумки. Черепушка работала слаженнее, чем обычно, сосредоточенно отсеивая все ненужные детали. Огляделась кругом: не выронила ли чего? Еще раз убедилась, что ключи на месте, и направилась к лестнице.

Вечерние павильоны были практически пусты. Все уже сидели по домам, перед экранами телевизоров. В проходах между рядами было тихо, просторно, тепло, даже уютно. Только тут она вспомнила, что из продуктов дома тоже почти ничего не было.

Коньяк согревал ее, в теле ощущалась непривычная легкость. Ее слегка покачивало, но не настолько, чтобы она была не в состоянии компенсировать эти колебания. В ее корзине было уже практически все, что нужно, она стояла и, возможно, излишне сосредоточенно изучала список ингредиентов супов из пакетиков, когда кто-то окликнул ее по имени. Девушка обернулась.

Перед ней стоял, удивленно улыбаясь, ее бывший одногруппник. Когда учишься с человеком, он всегда остается для тебя таким, каким ты запомнила его на первом курсе или в первом классе. Она смотрела на него сейчас: он не изменился со времен выпускного, но теперь, год спустя, выглядел старше. Перед ней был мужчина, которого она никак не могла рассмотреть в нем всего несколько лет назад.

– Здравствуйте. Как Вы поживаете?

Он всегда говорил подобным образом, и поначалу это ее ужасно раздражало. Она тоже начала обращаться к нему на «Вы», но совсем не для того чтобы доставить ему удовольствие, а чтобы показать всю смехотворность его церемоний. Однако поскольку он не замечал или не хотел замечать этих ее издевок, она бросила эту затею и говорила с ним так, как ей было удобно. В результате получался обмен репликами в диаметрально противоположных стилях.

«Как Вы поживаете?» Возможно, он хотел сказать еще что-то в том же роде, но, окинув ее взглядом с ног до головы, вдруг спросил:

– С Вами все в порядке?

Вероятно, это вырвалось у него против его воли, и он тут же пожалел об этом.

– Что, я так плохо выгляжу?

– Нет, – запинка. – Только, кажется, похудели.

В течение продолжительного времени он избегал смотреть ей в глаза. Она вспомнила, почему никак не могла разглядеть в нем мужчину.

– Чем занимаетесь? – осведомился он, судя по всему, у пола.

– Ничем важным с точки зрения философии.

– Устроились на работу?

– Можно и так сказать.

– И кем же Вы работаете?

– Уборщицей.

Он рассмеялся.

– Не говорите, если не хотите. Я же не настаиваю.

– А я не шучу.

Она просто констатировала факт, но вышло грубо.

Девушка улыбнулась – то ли из-за вытянувшегося лица и наблюдения за процессом переваривания грубой пищи, то ли из-за повышенного содержания алкоголя в крови – и сменила тему.

– Ну а ты – поступил в аспирантуру? Уже читаешь лекции подрастающему поколению?

– Пока только веду семинары.

Молодой мужчина произнес это смущенно, с безразличием, но она знала ему цену. Безразличию, не мужчине.

– Да, тебе всегда это нравилось…

«… слушать звуки собственного голоса».

Раз он до сих пор стоял перед ней, глядя на нее как на диковинный результат генной мутации, значит она была еще не настолько пьяна, чтобы озвучить заключительную часть фразы.

– Ну а что там другие? Видел кого-нибудь? Как там, кстати, Катя? Она ведь тоже в аспирантуре?

– Да. Откуда Вы знаете?

– Ну вы же сидели вместе, ходили везде вместе. Логично было предположить, что в аспирантуру вы тоже пойдете вместе.

Это замечание почему-то не пришлось ему по вкусу. Он ответил, что не замечал ничего подобного и не несет ответственности за действия Екатерины. «Екатерины» – он так и сказал.

Отрицать очевидное – глупее этого может быть только доказывать очевидное очевидцу, который твердо вознамерился отрицать очевидное: