– Сашок, хорош гнать пургу. Это у нас здесь, при новом президенте, законы джунглей, хуже, чем в зоне. А там, в Америке, – порядок и нормальные законы, – поправил его Юрка, поднимая свою наполненную рюмку. Он сильно, наморщил лоб (этого за Юркой Влад раньше никогда не замечал), посмотрел перед собой с каким-то страдальческим выражением. Будто какая печаль, какое тяжелое воспоминание надвинулось ему на душу:

– Ладно, погнали.

...Дядя Алеша умер от рака. Врачи поначалу думали, что у него воспаление легких, и полгода лечили его от воспаления. Но потом он начал таять на глазах, стал жаловаться на боли. Сделали биопсию – рак, метастазы уже по всему телу.

– Вот, глянь, это он – за несколько месяцев перед смертью. Да, так усох наш дядя Алеша, как египетская мумия...

Влад листал альбом с фотографиями, переворачивал страницы. Вот промелькнуло их детство, с луками индейцев и картонными рыцарскими мечами; выпорхнуло серой чайкой и унеслось куда-то за море их отрочество, с походами и катанием на яхтах, и юность.

– О-о, какие снимки, бля-а...

Все сгрудились вокруг Влада, листающего альбом.

И Матвей, сидящий рядышком, с любопытством поглядывал то на фотографии, то на отца, то на его друзей – грубых великанов, с кривыми улыбками и седыми волосами. Неужели эти подвыпившие типы – те самые герои, те неуловимые, несгораемые ни в каком огне и непотопляемые ни в какой воде? Те озорные выдумщики-супермены?

Папины друзья из академии, у которых вчера были в гостях, – повежливее, покультурнее. Правда, тоже пьют очень много.

– Сынок, помнишь, я тебе рассказывал, как мы когда-то играли в рок-ансамбле? Вот, гляди, это мы: вот Юрка, у микрофона с гитарой, видишь, как орет, рот раскрыл, что твой крокодил. А это – Сашок, за клавишными, а это – твой батянька, за барабанами. Узнаешь?

– Ага.

Влад не мог толком понять, что сейчас переживает его захмелевшая душа. Грусть ли от ушедшей юности, радость ли от встречи? Поначалу он, конечно, испытывал настороженность. Не знал, примут ли его с распростертыми объятиями или же холодно? Не знал и того, кого встретит сейчас: веселых друзей юности, с которыми так жестоко развела его судьба, или же заматеревших уркаганов, какими оба когда-то вышли из лагерей?

Но все его дурные предчувствия, сомнения, тревоги рассеялись. Ему стало совершенно покойно и хорошо. Тепло. Он будто бы нащупал нечто прочное в своей душе, поставил ногу на какую-то твердую землю.

Да, жизнь – борьба, скитание. Работа, попытки делать карьеру, воспитание ребенка. Зарабатывание денег. Повседневные заботы.

Но с тех пор, как уехал в Америку, друзей у него больше не появилось. Никого. Как ни пытался сходиться с людьми, как ни подлаживался к ним, ничего не получилось. Бог послал ему Гурия, того обрусевшего грека, с которым совершили памятное путешествие по Ближнему Востоку. Но Гурий – вечный странник, уехал, пропал из жизни Влада так же внезапно, как и появился когда-то.

И живет Влад с таким ощущением, что воюет он, воюет в одиночку, что не чувствует твердого, надежного плеча друга, что какая-то часть его души каждый день усыхает...

– В Америке у меня друзей так и не появилось... – промолвил он, когда все снова сели за стол к сладкому.

– Зато какой ты молодец: сам, без никого, пробился в чужой стране, пишешь диссертацию. Станешь профессором. Дядя Алеша, помнишь, предрекал тебе большое будущее. И он не ошибся... – тетя Лена вздохнула. – Еще и свою личную жизнь устроил. Не то, что наши балбесы. Друзья твои, видишь, все никак не женятся. Юрка встречается со своей пассией, уже столько лет. Кстати, ты ее знаешь. Да, та самая – «божественная Юлия». Что он нашел в ней «божественного», понять не могу. Обычная баба. Водит его за нос, а он, дурак, ей верит.

– Надо же, – удивился Влад.

Поразительно: юношеское увлечение Юрки, тот странный роман девятнадцатилетнего слесаря, несостоявшегося рок-музыканта и двадцатидвухлетней студентки пединститута, не завершился в день суда, когда Юрку увезли на долгие годы.

– Мама, ладно тебе. Я же сказал: в следующем году мы поженимся. Она вернется из Чехии, где должна окончательно оформить развод со своим бывшим мужем и разобраться с делами по бизнесу. И все будет – ляля.

– Ляля, ляля. Уже пятый год слышу про «лялю», а не вижу ее, – ответила тетя Лена каламбуром. – Ты бы хоть с практической стороны подумал: пока я еще в силах, то помогла бы вам ребенка поднять. Понимаешь? Но я не сомневаюсь, что твоя чертова Юлька не хочет иметь второго ребенка, ей достаточно одного, от первого брака. И замуж за тебя тоже не пойдет.

– Сашенька поэтому тоже не женится, – подхватила тетя Надя. – Он же, как малое дитя, своей головы не имеет, смотрит, что делает Юрка, и все повторяет за ним. А если бы Юрчик женился, то и Сашок мой тоже нашел бы себе какую кралю. Может, ты, Владя, убедишь их. Они же нас с Леной – старых и дурных – не слухают. Так, может, послухают тебя.

– А как умер дядя Витя? – спросил ее Влад.

– От чего умер? От болячек. А все болячки – от водки. Ты же помнишь, как Виктор пил. И курил одну за другой. Вот и погубил себя. Ты говоришь, что твой батька в Америке и курить бросил, и не пьет. А у нас здесь по-старому – гробят себя проклятой водкой, как бешеные.

Возникла недолгая пауза. Как будто бы многое было выговорено из первых впечатлений, из расспросов о том, кто как теперь живет. Поделились новостями после разлуки. И теперь, когда впечатления улеглись, казалось, что жизнь вернулась в свое русло и потечет по-прежнему, как двадцать лет назад...

Во всяком случае, Владу многое было понятно в жизни бывших друзей. Вот, живут оба – в том же доме, что в том же дворе. Юрка, правда, приобрел себе еще однокомнатную квартиру в доме неподалеку. Перебирается туда, когда из Чехии приезжает Юляша, а когда остается один – возвращается к матери.

Никаких звезд с неба уже не хватают, о мировых сценах больше никто не грезит. Но, слава Богу, не стали уркачами. А могли.

Они владеют небольшой кафешкой на пятьдесят посетителей. В деньгах не нуждаются, хотя по своим доходам, похоже, дотягивают лишь до нижней черты среднего класса, если так определить их социально-экономический статус. В том своем кафе исполняли музыку. Но говорить об этом почему-то не хотят.

– Обычная забегаловка, где разливают винчик и подают закусон. А мы с Сашком иногда пробуем там лабать рок-классику. Ничего особенного, – ответил Юрка, и тень пробежала по его лицу.

– Да забирают у них их рок-кафе! Новая власть пришла и все гребет под себя, – едва ли не выкрикнула тетя Лена, словно нарушив правило не входить в запретную зону молчания вокруг этой темы.

– Как забирают? А я уже приготовился сходить и туда тоже. Надеялся послушать концерт, – Влад глотнул кофе и посмотрел на всех за столом.

Лица их стали кислыми. Сашка как-то ссутулился, его тонкий, длинный нос будто вытянулся еще больше, а глаза превратились в две узенькие щелочки.

– То ж я говорю, дайте взятку. Гроши, долляры надо дать им, у райсовете, – сказала мудрая тетя Надя. – Нет таких людей у любой власти, кто не берет хабаря в лапу.

– Мама, я же тебе тысячу раз говорил, что уже давали им! – возмутился Сашка. – Они бабки взяли, но потом сказали, что этого мало. А таких денег, сколько они запросили, у нас нет.

Юрка хмуро вздохнул, посмотрел исподлобья на свою пустую рюмку. Снова взял бутылку коньяка.

– Сына, может, хватить пить? – спросила тетя Лена.

Он повертел бутылку, но вернул ее на место, ничего не налив.

– На этих Донецких скотов у власти нет никакой управы. Бандюки с депутатскими значками – вот кто они! Они даже не блатные – блатные по понятиям живут. А эти – беспредельщики. Ничего, скоро мы до них доберемся, им тогда мало не покажется... – Юрка засопел. – Ладно, зачем на гостя наши проблемы наваливать? Он ведь не для этого к нам пришел.

– Юра, а знаешь что? – спросил вдруг Матвей – нараспев, с сильным английским акцентом.