Он жил в приюте при русской православной церкви на Брайтоне, где обитали бродяги из России.
Жена выгнала Володю из дому, видимо, устала от него. У них оставалась десятилетняя дочка, к которой Володя, по моему мнению, не испытывал большой отцовской привязанности.
Несмотря на мужественное лицо, прямой взгляд и твердую походку, Володя был не просто мягкий, а необычайно мягкий и совершенно беззащитный человек. Когда говорят, что у человека нет кожи, это о таких, как Володя. Он был плохо приспособлен к жизни, хотя, по его словам, когда-то работал администратором в питерской больнице. Там, в больнице, они с одним медбратом экспериментировали с морфием и таблетками, пуская шприц «по кругу». Как потом оказалось, у медбрата был СПИД…
СПИД нередко влияет на психику человека, вызывая различные нарушения. Но не исключено, что у Володи и до заражения существовала какая-то проблема с психикой. Когда он появился в нашей клинике, у него был ярко выраженный маниакально-депрессивный синдром. «Вверх-вниз» – Володя то надолго впадал в депрессию, неделями молчал, обхватив голову руками, то вдруг чрезвычайно возбуждался, становился болтливым, даже наглым. Так, во время одного из таких «приливов», Володю неожиданно понесло: на сессии при всей русской группе он вдруг брякнул, что болен СПИДом! Еще и рассказал в подробностях, как подхватил.
Понятно, все в зале от изумления раскрыли рты. Те, кто сидели рядом с Володей, осторожненько отодвинулись. На всякий случай. Многие стали переглядываться и крутить пальцем у виска: мол, паря совсем чокнулся. Идиот.
Кто знает? Быть может, Володя устал скрывать эту тайну ото всех? И в какой-то момент ему почудилось, что в таком признании нет ничего ужасного, – любой ведь может оступиться, но если человек уже наказан, то имеет право на милосердие…
Травля началась сразу. Володе перестали подавать руку, предлагать или просить у него сигареты. Больше не заходили с ним в продуктовый магазин неподалеку от клиники. Он превратился в Спидоносца и Спидика. И Педика. Причем эта изоляция была обусловлена не столько мерами предосторожности, сколько желанием выказать Володе полнейшее к нему презрение. Особенно в этом усердствовали те, кто только-только вышел из тюрьмы за грабежи, мошенничество или наркоторговлю. И русские девушки-проститутки, увы, никак не проявляли христианских добродетелей в духе Сони Мармеладовой, тоже с наслаждением травили Спидика.
Обитатели приюта, узнав, что Володя – Спидоносец, потребовали от священника, чтобы «прокаженного убрали из помещения». Иначе угрожали его избить.
Священник, видя, что никакие уговоры не помогают, призывам к доброте не внимают, пригласил Володю к себе домой. Накормил, дал ему двадцать долларов и… ступай себе, чадо, с Богом, Бог тебе в помощь…
…В дождливый осенний день я повез Володю в одно учреждение в Манхэттене, которое называется «Мужчины в кризисе» (Men in Crisis). В этом учреждении помогают гомосексуалистам, заразившимся СПИДом или имеющим другие серьезные проблемы со здоровьем.
Володя гомосексуалистом не был. Впрочем… никогда не знаешь, на какое унижение порой идет наркоман за пакетик «лекарства», какую черту переступает...
Я предполагал, что в этом учреждении Володе согласятся помочь только в случае, если скажет, что он гомосексуалист. Поэтому накануне я объяснил ему нюансы столь щекотливой ситуации. «Скажи им, что ты гомосексуалист, на всякий пожарный, чтобы не было лишних недоразумений. О’кей?» Володя кивнул. С тех пор, как его выгнали из приюта и он стал бомжом, его глаза стали гораздо темнее, а сам он молчаливей. Совсем ушел в молчание.
Мы ехали в метро в Манхэттен, я пытался завязать с ним разговор. Но Володя достал из сумки книжку и углубился в чтение. За полгода знакомства у нас с ним так и не сложились доверительные отношения. Он избегал откровенных разговоров. Мне всегда казалось, что он мне почему-то не доверяет.
Потом мы поднялись на 37-й этаж небоскреба в Манхэттене. Там Володю зарегистрировал молодой мужчина. Мужчина был приветлив и обходителен, как бывают приветливы и обходительны гомосексуалисты (в данном случае говорю безо всякой иронии и сарказма). Он даже не спросил Володю о его сексуальной ориентации.
Володя остался в приемной, а я на пару минут отлучился в туалет. Там на полке лежали в упаковках одноразовые шприцы, вата, пластырь и резиновый шнурок для жгута (джентльменский набор для тех, кому нужно уколоться, и таким образом снизить риск новых ненужных заражений).
Когда я вернулся, Володе уже объясняли, как добраться до приюта при женском католическом монастыре в районе Гринвич Вилладж.
Гринвич Вилладж известен своими знаменитыми Gay-street и Christopher-street. Гринвич Вилладж – место обитания людей, скажем так, нетрадиционной ориентации. Район абсолютной свободы, доходящей до извращения.
Когда я учился в университете, к нам на занятия приходили поделиться профессиональным опытом полицейские – гомосексуалисты и лесбиянки, несущие службу в районе Гринвич Вилладж! Им часто приходится там сталкиваться с публикой, требующей особого подхода и понимания. Поэтому и копы там особые.
В Гринвич Вилладж еще тусуется богема – писатели, журналисты, киношники. Про это тоже знают многие.
Но почему-то редко упоминают, что в Гринвич огромное число приютов и богаделен, где нашла своя проявление благотворительность. Гуляя по этому району весной, обратите внимание не только на витрины магазинов, где выставлены наручники и плетки для извращенцев, но и на чудные садики при монастырях и церквях, где под сенью зеленой листвы отдыхают мужчины и женщины странноватого вида, чем-то похожие на бомжей, но не бомжи…
Итак, Володе предложили пожить некоторое время в приюте при католическом женском монастыре, где обитали люди, зараженные СПИДом. А потом пообещали помочь и с жильем.
Мы стояли у входа в подземку перед тем, как попрощаться.
– Знаешь, Марк… – неожиданно сказал Володя, пожимая мне руку. И стыдливо потупил глаза. – Я не спал ни с одной женщиной уже больше года. Со мной ведь не захочет спать даже последняя грязная негритянка. Разве что такая же, как и я, – Спидоносица… Скажу тебе то, чего никто не знает: после того, как меня выгнали из русского приюта, я вышел на набережную, связал себе руки и ноги, лег на бетонный бордюр над рекой… Но не смог. Духу не хватило…
Потом Володя изредка приезжал в нашу клинику на психотерапевтические сессии. Из Манхэттена до нас было далеченько, добираться занимало больше часа.
Все у него в приюте складывалось нормально: не употреблял наркотики, не пил, принимал таблетки. Еда, одежда, тепло. Он даже начал восстанавливать отношения с женой.
…Однажды меня вызвал к себе директор и расспросил про Володю. К тому времени он куда-то пропал, и я долго его не видел. Выслушав меня, директор ошарашил меня новостью: жена Володи намерена подать на меня и на клинику в суд! По ее словам, отправив Володю в приют в Манхэттене, я тем самым якобы сделал невозможным его лечение в нашей клинике! Не знаю, кто ее надоумил, и чего она хотела добиться. Скорее всего, денег. Рассчитывала слупить с клиники кругленькую сумму.
Из главного офиса тут же прислали адвоката, который должен был «отмазать» и меня, и клинику. Володиной жены я никогда не видел, а если бы увидел, то разорвал бы на куски. Она, значит, выперла его из дома, зная, что муж рискует пропасть на нью-йоркской улице, потом приняла его обратно. И теперь требует денег!
Я страшно разозлился на Володю. Жена – жадная, бессовестная сука, понятно. Но он-то почему ее не остановил?! Ведь знает же, что я помог ему устроиться в тот приют в Гринвич без всяких задних мыслей, а не потому, что хотел от него отделаться.
Н-да… Порой люди ведут себя, как свиньи. Отплатят черной неблагодарностью за сделанное добро.
Не знаю, к каким юридическим уловкам прибег адвокат, предложил ли жене Володи какие-то деньги или пригрозил ей ответным иском за шантаж, но спустя несколько месяцев директор сообщил мне, что все улажено, до суда дело не дойдет, и переживать незачем.