Всего мы провели в Постышево часов девять. За это время не было ни одного состава на запад. Озабоченный нашим непонятным присутствием на пустой станции, местный скучающий милиционер, г-н Зотов, записал наши фамилии в какую-то памятную книгу, а я за это записал его в свою.
Наконец, часов в 5 вечера, подали тепловоз (состав был уже сформирован). Залезли в заранее найденный вагон из-под леса и поехали в Ургал.
Ехали 10 часов, завернувшись в спальники и в полиэтилен. У Андрея сильно замёрзли ноги, а я замёрз весь, но равномерно. Ночью занимались в вагоне физическими упражнениями, пока не оказались в Ургале.
Товарная станция не имела вокзала, а имела лишь будку, где дремали в полутьме два рабочих путейца. В будке была электроплита. Мы поставили чайник, выпили чай с сахаром и согрелись. Периодически появляющиеся в будке путейцы о товарняках не знали ничего. Не знала и дежурная по станции, испуганная нашим появлением. Мы сделали вывод, что товарняков на запад не ожидается, но зато нас догонял единственный в этих краях пассажирский.
Мы пошли на пассажирский вокзал. В Ургале пассажирская и товарная станции весьма далеко друг от друга, километров пять, и мы даже воспользовались автостопом, застопив на пустынной ночной дороге проходящий «Уазик». Достигнув вокзала, мы отмылись в туалете от угля и пыли и стали готовиться к появлению пассажирского поезда.
* * *
Начальник поезда N 203 категорически не захотела нас брать, опасаясь контролёров. Но мы твёрдо помнили одно из правил дальних странствий, гласящее: «домой всегда вернёшься», а также другое правило: «если люди где-то живут, они должны перемещаться; если люди где-то перемещаются, можно бесплатно перемещаться с ними». Итак, поскольку в поезд не взяли, мы попросились в тепловоз и успешно доехали в задней кабине до самого Февральска.
В Февральске мы опять подошли к начальнику поезда. Но удивлённая тётушка вновь не пустила нас. «Как это вы проехали?» — «В сакральном вагоне!» — «В каком-таком вагоне?!» — «Да вон, в тепловозе.» — «Ну и езжайте себе в тепловозе и дальше, а в поезд я вас не возьму!» — логично заявила тётушка.
Мы обиделись. Только потом мы узнали, что на БАМе из-за безработицы на один поезд приходится около пяти бригад контролёров. Они, конечно, не постоянно находятся в поезде, но могут сесть, и начальник поезда из-за нас получит нагоняй. Обычно начальник поезда не боится контролёров, но здесь, видимо, сказалась и нелюбовь к безбилетникам.
Пришлось опять ехать в тепловозе. На станции Тунгала бригада сменилась, и нас передали «по эстафете» следующей бригаде — мы даже не выходили из тепловоза. Там можно спать, постелив коврик на пол кабины, если в кабине, кроме вас, никого нет. Но на некоторых участках в кабине одновременно находилось до семи человек! Мы с Андреем даже не думали, что этот метод настолько распространён. Как сказал поэт,
Однако чести быть позванными в переднюю кабину удостоились только мы. Нас накормили и даже дали провизию в дорогу (хлеб, помидоры, пирожки какие-то), которые мы тут же и съели, прибыв в заднюю кабину.
На ст. Верхнезейск тепловоз отцепили, и мы вышли из него. Всего мы ехали с этим поездом часов восемнадцать.
Начальник поезда удивилась нашему (уже в третий раз) появлению. «Без билета я вас не возьму, даже если поезд будет пустой!» — Поезд и впрямь был почти пустой. Но на этот раз и в тепловоз нас не пустили.
ПОЕЗДКА В ВЫПРАВОЧНО-ПОДБИВОЧНО-ОТДЕЛОЧНОЙ МАШИНЕ
Но люди должны перемещаться; путейцы подсказали, что на пятом пути стоит выправочно-подбивочно-отделочная машина, прицепленная к товарняку; он отправится на Тынду сразу после пассажирского. Мы пошли искать. Машина представляла собой хитрый вагон с двумя кабинами по краям, грузовой площадкой в серединке и непонятным предназначением. Мужик, содержавшийся в машине, попросил наши паспорта и минуты две изучал их, затем неохотно пустил нас в кабину.
Водитель машины всю дорогу был молчалив, поскольку спал (была ночь), уснули и мы, в крайне неудобных позах (я — на полу, Андрей — на каком-то деревянном ящике, напоминавшим маленький гроб; в нём, видимо, хранились инструменты). Периодически нас будила «говорилка»: в кабине был аппарат вроде рации, из которого доносились все переговоры всех железнодорожников в радиусе 100 км. Почему-то выключать его было нельзя, хотя никаких самостоятельных действий машина не совершала, а ехала как простой вагон.
В кабине с рюкзаками было бы тесно, и мы их оставили на платформе — грузовой площадке. Всю ночь рюкзаки мокли. Машина, будучи 75-м вагоном товарняка, сильно тряслась, в кабине падали на пол какие-то тетрадки и книжки. Я лежал и думал, что будем делать, если рюкзаки соскочат и потеряются. Нам казалось это вполне возможным, так как в кабине временами происходило настоящее землетрясение. Каждый про себя решил, что возвращаться из-за рюкзаков мы не будем. Жалко было расписаний, собранных за два месяца, ну и фотоплёнки. На стоянке я вылез смотреть, улетели ли уже рюкзаки. Оказалось, что не могли улететь: у платформы были солидные бортики, которых мы почему-то не заметили.
В машине было две кабины, мы спали в передней; в задней спали прочие рабочие-путейцы. Останавливались мы часто, почти на каждом разъезде: БАМ, как известно, однопутка. На одной из стоянок, уже утром, нас позвали в заднюю кабину и накормили. Рюкзаки продолжали мокнуть и стали мокрыми чрезвычайно.
Так мы прибыли в столицу БАМа — Тынду, оставив позади самый тяжелый участок БАМа — 1980 км. На это нам потребовалось 3 суток и 6 часов, с момента старта из Сов. Гавани. Было 11 часов утра, 9 сентября.
ВТОРОЙ РАЗ В ТЫНДЕ
В Тынде шёл дождь. Вид у нас был бомжовый. Дым от костров и запах грибного супа, который мы варили на склонах Нагаевской бухты, чёрный угольный порошок, копоть тепловозов и аромат мазута пропитали нас чрезвычайно сильно. К тому же рюкзаки, ехавшие всю ночь под дождём, промокли и отяжелели. В общем, необходимо было остановиться и привести себя в порядок.
Мы позвонили уже знакомой нам Оле Краснопёровой, она оказалась дома, и вскоре мы появились у неё и заполнили всю квартиру «ароматами» востока. Прошло полдня, прежде чем нам удалось отмыться и перестирать наши вещи — от спальников до рюкзаков. Мы понимали, что после
Тынды будем гнать на Москву без остановок; Андрею давно было пора в институт, ну и вообще шёл 67-й день нашего странствия. Поэтому мы мылись и стирались особенно тщательно, как бы впрок.
На ночлег нас перевели в другое место — к другой тёте, которую звали Антонина. Она, как и Оля, жила туристической жизнью и показывала разные видеозаписи — например, как они ходили на Чарские пески. На БАМе, недалеко от станции Чара, есть среди гор песчаная пустыня, протяжённостью несколько километров, с барханами и пустынной растительностью. Туда ездят люди с рюкзаками и с бородами. Также узнали, что в районе Северобайкальска, тоже на БАМе, есть горячие источники, в которых купаются люди даже зимой. Выглядит это необычно: люди сидят в горячей воде, и вроде не мёрзнут, пар идёт, а потом выбегают и быстро-быстро убегают в избушку, а вокруг зима и снег. Потом ещё смотрели фотографии; места на БАМе, конечно, роскошные, не засоренные пока человеком, вообще раздолье для путешествующих. Жаль, у нас не было времени побывать хотя бы на песках.
Утром мы отправились к Антонине на работу, чтобы позвонить оттуда бесплатно в Москву. В Москве было 3 часа ночи. Андрей сообщил своим радостную весть, что он уже в Тынде! (Матушке Андрея спросонья показалось, что он уже в Пензе, и она решила, что увидит его в ближайшие дни.) Оказалось, что занятия в его институте уже начались, а практики (картошки-морковки), вопреки нашим гипотезам, не было. А я звонить в Москву не стал, так как мои родители в этот момент находились в Крыму.