На станции Сов. Гавань-сортировочная стоял один пассажирский поезд и один товарный. В пассажирский нас не пустили, т. к. он никуда не ехал. Товарный поезд собирался пойти в середине ночи (как нам пообещал блуждающий ночной охранник). Мы залезли в пустой вагон и уснули.
К утру мы замерзли, а тепловоза так и не было. Тьфу! На Большой земле, оказывается, тоже бывает холодно. Вышли и попросились в пассажирский ещё раз. Сейчас он уже проснулся, стоял «под парами» и собирался отходить на Комсомольск-на-Амуре.
Если вы желаете ехать в пассажирском поезде, но билетов нет, обращайтесь не к проводникам, а к начальнику поезда: вероятность успеха выше. Начальник поезда решил пустить нас, удивлённый нашим двухкратным (вечером и утром) появлением.
НА КОМСОМОЛЬСК!
Железная дорога Сов. Гавань—Комсомольск — глухая однопутка, со слабым движением и редкими платформами. Прошли несколько тоннелей и несколько горных железнодорожных серпантинов. Красиво. Средняя скорость этого поезда — 30 км/час, пассажиров было очень мало. Сначала мы спали, потом сварили картошку (в поезде варить картошку так: нарезать картошку, залить кипятком, держать 10 мин, слить, залить кипятком, держать еще 10 мин, слить, потом сжевать).
Незадолго перед Комсомольском к нам подсел собеседник — мужик лет сорока в больших болотных сапогах. Увидев наши рюкзаки, он предположил, что мы путешественники; так и оказалось. Сам мужик прожил много лет на Алтае, в районе Телецкого озера. Он рассказывал, какие разные люди встречаются на Алтае. Многие считают Алтай святым местом, там появляются рериховцы, хиппи и кришнаиты. Последние даже построили на Алтае свой храм, а спустя какое-то время уехали и храм забросили. Живут там и староверы; например, семья Лыковых, прославившихся своим полувековым житием вдали от цивилизации, вышла оттуда. Отец оных, Лыков, жил некогда в горном Алтае, но потом, опасаясь Советской власти, ушел дальше, в Хакасию. Потом, в течение многих лет к ним ездил на лошади их друг с Алтая, доставлял им муку и предметы обихода.
Интересно было и то, что на Телецком озере имеется прогулочный теплоход, который неизвестно как туда затащили.
Узнали мы и об алтайцах. По словам мужика, есть места, куда даже не пробралась Советская власть, так как горцы с ружьями сопротивлялись ей. Например, в одно село пришел милиционер — изъять незарегистрированное оружие. Вошёл в один дом, стал придираться, как вскоре алтайцы скопились вокруг дома того, — он ничего не взял, испугался и ушёл.
Было время, некоторых алтайцев пытались организовать в колхозы, ставили дизельные электростанции, школы строили, приобщали к цивилизации. Но сейчас электростанции забросили, колхозы (где они были) развалились. Школа одна на несколько деревень, дети живут при школах.
Рассказал мужик и про людоеда, жившего здесь, на БАМе, который съел восьмерых человек, по его предположению, бичей. «А откуда ты знаешь, что бичи?» — спросили его. — «А кто плохо одет, тот и бич.» Людоеда потом судили.
Многое и другое рассказал мужик; наконец, мы вышли на Комсомольске-сортировочном, откуда начиналась великая магистраль XX века — многократно воспетый и прославленный БАМ.
— А я думал, вы до Хабаровска! — удивился проводник, открывая нам дверь вагона.
ВОСТОЧНЫЙ БАМ
На Комсомольске стоял товарный поезд. Он ехал на БАМ. Машинист посоветовал сесть в товарный вагон, и мы сели в первый попавшийся.
До ст. Хольгассо мы ехали в вагоне из-под угля. Как только товарняк тронулся, мельчайшие частицы угля проникли во все поры наших тел, и мы сделались подобны шахтёрам. Непросто быть шахтёром. Мы поняли, что прежде чем залезть в товарный вагон, надо осмотреть его. Как только на Хольгассо тепловоз отцепился, мы присмотрели другой вагон — теплушку, на этот раз с каким-то белым порошком. Мы мысленно согласились с белым порошком — в качестве компенсации за нашу черноту.
Оказалось, на товарняке ехал ещё один пассажир, рыбак. Он устроился на специальном седалище для бич-пассажиров (в товарняках часто бывают такие вагоны с седалищами). Не имея спальника и теплой одежды, он утеплялся сеном. Одет он был почему-то в грязный пиджак, и никаких рыболовных снастей у него не было, и вообще никаких вещей не было, так что рыбак он был только в душе.
Пока поезд стоял, мы, оголодав, пошли в поселок и попросили воды и хлеба, которые получили в первом же доме, и поделились с попутчиком (тот настолько замёрз, что с состава не сходил).
До ст. Хурмули мы доехали в теплушке с белым порошком. Когда на ст. Хурмули поезд остановился, было уже темно. Выйдя, увидели костёр, а вокруг костра — целую тусовку — рыбаки, человек семь. Наш попутчик, бич-рыбак, тоже оказался в этой компании; было в компании два подростка неопределённого пола и ещё несколько дядек с большими металлическими ёмкостями, для рыбы, наверное.
— Доброй ночи! Не скажете, скоро товарный на запад пойдёт? — спросили мы.
— А вон, пойдет в два часа ночи, — отвечали рыбаки, потребляя чай, приготовленый на костре. — А вам далеко?
— Нам, вообще, чем дальше, тем лучше. Вообще — в Москву. А вам?
— В Москву?…а нам на рыбалку…
Оказалось, что на Восточном БАМе езда на товарных — национальный способ передвижения. Пассажирский ходит раз в день, к тому же он «за деньги». А в товарных поездах всегда есть или теплушка, или платформа, или другой пустой вагон, куда и садятся. Все железнодорожники знают этот метод и не гоняют. Там, где нужно остановиться, один из пассажиров ногой (или рукой) дотягивается до тормоза, находящегося между вагонами, и слегка нажимает его. Машинист понимает сигнал: «остановка по требованию», тормозит по-настоящему, и пассажиры спрыгивают. Когда все вылезли, товарняк движется дальше.
— А потом машинист с монтировкой вокруг поезда не бегает? — спросили мы, памятуя о подобной традиции в Костромской области. Там тоже ездят на товарняках и тормозят в нужном месте, но это наказуется.
— Машинист? Да нет, он же знает: это пассажирский! — отвечали рыбаки, загружаясь на платформу.
Ездить на платформах плохо из-за сильного ветра. Рыбаки натащили целую копну сена, а мы завернулись в спальники и полиэтилен. Поехали. Часа через четыре рыбаки нажали на тормоз. Машинист, поняв, что людям пора выходить, остановил весь 70-вагонный состав, рыбаки попрыгали за борт, а мы продолжили путь. Было холодно. Рыбаки оставили нам кучу сена, в которое заворачивались при езде, и мы разложили это сено между спальниками и полиэтиленом, в который заворачивались от встречного ветра. Но всё равно было холодно.
Товарняк шел до Постышево, куда мы прибыли в 8 утра. Восходило медленно отогревающее нас солнце. Итак, мы преодолели около 600 км от Сов. Гавани.
Станция Постышево имеет огромный вокзал с коммерческим ларьком и роскошным туалетом. Местные ходят на вокзал только ради этих заведений. А поезд проходит там только вечером (Комсомольск—Тында), в сутки один раз, и на нём не ездит почти никто. Товарняки также не шли целый день.
Раньше я думал, что товарные поезда двигаются непрерывно, только сменяются локомотивы и бригады. Но здесь оказалось не так. На каждой большой станции всегда есть какое-то количество вагонов, которые должны двигаться на запад, и какое-то количество — на восток. Их формируют в составы, которые стоят и ждут своей оказии. Оказия — это тепловоз. Он может прийти на эту станцию с другими вагонами или резервом, т. е. без вагонов. (Локомотивное депо есть не на каждой станции.)
Если тепловоз пришел с запада, то он увезёт вагоны обратно на запад. На следующей крупной станции тепловоз отцепится от состава, состав вновь будет, возможно, переформировываться и ждать следующей оказии. Поэтому нельзя залезть в пустой вагон с надписью «Возврат. Москва» и ехать в Москву; он может ехать месяц, а то и более. Надо следовать не за вагонами, а за тепловозами, — по крайней мере, на БАМе.
Весь день писали письма, варили суп, чай и картошку. Рис для супа мы везли ещё с Магадана, заварку для чая — ещё дальше, из Хандыги, а картошку попросили тут же, в Постышево. На каждой станции есть маленькая кухня, где пьёт чай дежурный по вокзалу и другие сотрудники; эту кухню всегда можно найти и приготовить еду.