Мы втроём были не единственными иностранцами на пароходе. Кроме нас, в Судан ехали следующие граждане:
1) Ливийский 45-летний бизнесмен со своим сыном (17 лет), желающий договориться в Хартуме о поставках нового оборудования для ощипывания кур. “В странах типа Судана, где идёт или окончилась война, — сказал он, — лучшие возможности для бизнеса. В этом году я инвестирую в постройку завода в Судане $1 млн., а через год получу $2 млн. Если упустить момент, приедут американцы, европейцы с большими деньгами, и возможностей для мелкого бизнеса не будет!” Ливиец отлично говорил по-английски, бывал в разных африканских и азиатских странах, рекламировал Ливию и звал к себе в гости. В паспорте у бизнесмена были штампы множества стран мира.
2) Два австралийца и два австрийца (2 мужчины и 2 женщины), из породы «бэкпэкеров», рюкзачных туристов. Все они были в Африке в первый раз, и все они мечтали пересечь континент с севера на юг. Я заделался хелпером, поскольку уже два раза был в стране. «Чтобы почувствовать настоящую Африку, не надо ехать на поезде, — советовал я. Езжайте на грузовиках до Хартума! Поезд это неинтересно, вы ничего не увидите, только грязь, богатство и нищету столицы. Езжайте по дороге! И ещё — не регистрируйтесь, это лишняя трата времени и денег».
3) Два японца. Говорить с ними по-английски было трудно, у них был странный акцент. Интересно, что у одного из японцев был такой же точно рюкзак «Love Alpine», что и у меня. Собирались проехать через всю Африку.
На суданском пароходе важно занять удачное место, на верхней палубе. Внутри, в кондиционированном трюме, тесно и душно, плюс ещё и холодно от кондиционеров, и сыро. Наверху очень хорошо. Но нужно селиться ближе к краю парохода, ибо вся центральная часть палубы днём, вечером и утром становится местом коллективного намаза, и многие правоверные обитатели парохода выходят на молитву в это время. Только капитан в это время не совершает намаз. Кстати, по-моему, тот же капитан стоял за штурвалом парохода, что и несколько лет назад — помнится, он отбирал у нас примус в 1999 году, крича, что сейчас вернёмся в Египет и он сдаст нас ментам… В этот раз примуса у нас не было, и никто к нам не придирался. А вот достать кипяток на судне этом — достаточно сложная задача.
Вади-Халфа изменилась
…Утро. На пароходе. Горы справа и слева. Мы плывём по водам водохранилища.
И вот впереди — приближаемся, о, вот она! Вади-Халфа!
Вади Халфа — она изменилась! Исчезли ржавые баржи, когда-то представявшие собою причал Международного Вади-Халфовского порта. Исчезла деревянная лодка-долблёнка и лодочник с вёслами из обрубков пальмовых досок. Вместо этого — бетонная пристань, уходящая прямо в воду, новое бетонное здание таможни. Вместо ослов и телег — грузовики и легковые машины выехали встречать пароход. В порту целых три моторных лодки, а на мол провели фонари!
Поразительно, но в здании таможни работали вентиляторы. Стало быть, было подведено электричество. В ларьке продавали двухлитровую бутылочную пепси-колу. И даже менялы — валютные менялы! О чудо из чудес! Завелись в прохладном здании таможни, сразу двое! Раньше они просто не выживали под палящим суданским солнцем. Таможенных чиновников сделалось в три раза больше, чем было; получив удобные стулья, они с удовольствием демонстрировали свою важность, и процедура досмотра и выхода в город стала в два раза длиннее, чем была раньше.
До порта дотянули (продлили) ж.д. ветку, и сотни мешков с цементом громоздились рядом, предвещая новое масштабное строительство. Да и в самом городе мы обнаружили изменения: началось крупное строительство, отгрохали первый трёхэтажный дом, лавки на базаре из глиняных стали цементными, выездной пост ГАИ сделали капитальным, а к нему пристроили маленькую мечеть.
В центре посёлка на базаре мы уселись на обед — суданки в разноцветных платьях, как обычно, предложили нам чай; мы попросили каркаде (суданский красный чай) — и, о удивление, они заварили каркадэ из бумажных одноразовых пакетиков! Куда движется мир!
Но гостеприимство суданцев пока сохранилось на прежнем уровне. Уже в Вади-Халфе нас начали зазывать в гости и угощать. Пока мы ждали на выездном посту ГАИ, никто не спросил у нас регистрацию, вместо этого нас накормили фулем. На рассвете мы застопили джип. Он ехал в Донголу, но мы вышли в первой деревне — в Акаше, где уже бывал я когда-то. Всё там осталось по-прежнему, и вся дорога до Акаши — 113 километров по пустыне — всё такая же: трясучие колеи в песке.
Акаша — первая деревня. Суданец-политолог
Про Судан я уже достаточно писал в предыдущих книгах. «Лорри»-грузовики, подпрыгивающие на пустынных дорогах, деревни из необожжённой глины, города без электричества, ослики и повозки, пальмы вдоль Нила и необычайно гостеприимный народ, готовый позвать в гости, на ужин и на ночлег любого путника, лишь на минуту зазевавшегося у ворот чьего-нибудь дома. Казалось, суданские деревушки неподвластны времени, и ничего никогда не может здесь измениться — как прошли тысячелетия, так и будет. Всегда.
Акаша — маленькая деревушка в пустыне, и единственное изменение с прошлого раза было то, что на трассе появилась красивая табличка по-арабски: «Деревня Акаша». В остальном всё по-прежнему. Разноцветные женщины набирали мутную воду из Нила и везли её на ослах в свои глиняные дома; накопляя в глиняных кувшинах; машин и электричества не было нигде. Мы не знали, что деревня доживает последние месяцы Тысячелетий Без Телевизора.
В том же месте, что и в прошлые разы, мы лежали под соломенным навесом, ожидали несуществующих машин, пили чёрно-бурую воду и общались с местными жителями — учитель сельской школы легко узнал меня, потому что — по суданскому исчислению — я был здесь только вчера.
Неподалёку от дороги суданцы строили новый дом. Весь процесс происходил прямо при нас. На осле привозили нильскую воду в пластмассовой канистре, и выливали на землю. Двое строителей, высокие чёрные люди в белых халатах, тяпками ковыряли землю и нагружали ею носилки. Затем несли их к дому, где третий человек лепил из глинистой земли сей дом, слоями, каждый слой 20 см. высотой. Пока клеился верхний слой дома, просыхал на солнце предыдущий. За то время, что мы ждали машину, высота дома увеличилась на эти самые двадцать сантиметров — вероятно, через несколько дней дом будет готов. Останется прорезать окна (дверной проём уже имеется), на крышу положить три-четыре пальмовых доски или ствола и перекрыть крышу соломой. Дождей здесь не бывает никогда за столетие, и даже облака тут — редкость.
Поскольку осадков здесь нет, поведаю, откуда же берётся вода для орошения. Каждый год, во время разлива Нила, его уровень значительно поднимается. Жители имеют большую запруду, куда затекает вода при разливе. Получается что-то типа залива или пруда, отделённого от остального Нила грязевой перемычкой. Вообще вокруг Нила всё грязь. Мы ходили по Акаше, и я чуть не утонул в грязи. Это тот самый плодородный ил, который так полезен для огорода и оказался так вреден для меня! Я попал в грязь и мог передвигаться лишь по пояс в ней, с большой доской, на которую перекладывал вес тела; пока какие-то суданцы не указали мне тропинку. После этого я сделался сверх-грязен и мылся как раз в этом оросительном пруду, который имеет метров 50 в длину. Из пруда вытекает ручеёк, который проходит вдоль всей деревни и орошает поля. Видимо, мощного ежегодного разлива Нила хватает, чтобы наполнить пруд, из которого поливаются финиковые пальмы целый год.
Большинство жителей Акаши были в длинных белых халатах. Но когда сгустился вечер, к нам притусовался некий англоговорящий мужик в тёмном одеянии — это был житель Джубы, из мятежной южной провинции. (Жители пустынного севера, живущие в жарком климате, ходят в белых халатах, а вот жители тропического влажного юга в тёмной одежде, их и в столице можно узнать: северяне в белом арабском, южане в тёмном европейском.) Человек с Юга оказался большим знатоком политики.