Возможно, в азарте этой борьбы с Верховным Советом Ельцин и не вспомнил мудрые слова русского философа Ивана Ильина: умный политик знает, как остановить войну, а мудрый политик знает, как ее не допустить. И каким бы ни был ход мыслей президента тогда, сегодня я просто уверен: в канун трагических событий Ельцину не хватило именно мудрости. И не хватило ума — его оппонентам. Во время показательных стрельб, когда мы были на вышке, Ельцин поежился: было прохладно. И хотя его гражданский плащ мы сразу же заменили на офицерскую куртку, президент попросил подыскать ему какой-нибудь головной убор. Я тотчас снял со своей головы краповый берет спецназа внутренних войск и протянул Ельцину.

Никто не обратил внимания на вспышку фотокамеры одного из сопровождавших президента лиц, но в истории нашей страны Ельцин так и остался в этой ладной офицерской форме, словно подчеркивая тревоги тех непростых дней. В офицерской форме войск, которые во все времена оставались верны присяге, закону и никогда не искали призрачного счастья, участвуя в дворцовых переворотах.

20 сентября у министра Ерина состоялось совещание, очередное, какое случалось у нас каждый понедельник. Решались текущие вопросы, докладывалась оперативная информация из района вооруженного конфликта на границе Северной Осетии и Ингушетии и с границ уже тогда мятежной Чечни.

Но 21 сентября, часов в шесть вечера, Ерин собрал всех своих заместителей и всех членов коллегии министерства, находившихся в Москве. Он сообщил, что через час будет обнародован указ президента № 1400, в соответствии с которым Верховный Совет народных депутатов РСФСР будет распущен.

Перед МВД ставилась задача: не допустить массовых беспорядков в Москве и ограничить проход депутатов в здание Верховного Совета.

Основная ответственность возлагалась на московскую милицию. Внутренние войска должны были оказать ей содействие по обеспечению безопасности и охране общественного порядка.

Министр сказал, что, если кто-либо из нас по политическим или иным соображениям не готов этот указ исполнять, он готов отнестись к такой позиции с пониманием. Разумеется, такой человек будет освобожден от должности и уволен, но никаким иным преследованиям его не подвергнут.

Перед Ериным сидели генералы, прослужившие не один год. В том числе и те, кто по службе был тесно связан с Дунаевым и Баранниковым, до недавнего времени имевшими в МВД сильные позиции и уволенными на основании информации, что их жены во время туристической поездки в Швейцарию делали там покупки на крупные суммы.

И Баранников, и Дунаев — как гонимые, были востребованы Руцким и Хасбулатовым и рассчитывали в случае переворота на ведущие посты в правоохранительных органах РФ.

Конечно, в этой ситуации Ерин имел право на предельную ясность наших собственных позиций. Взять хотя бы меня. С Александром Руцким мы вместе учились в Академии Генштаба, мой младший сын был по-мальчишески дружен с сыном Александра. Как я уже упоминал, в ту пору мы жили в соседних подъездах.

У меня никаких обязательств перед Руцким не было.

Надо сказать, что, когда он вознесся на вершины власти, мы почти перестали общаться. А в дни, предшествующие противостоянию Верховного Совета с президентом, он даже не разу не позвонил.

Забывчивость Александра я понял так: он не хотел меня просить, потому что предугадывал мою реакцию.

Без всяких обиняков, по-офицерски, я бы сразу объяснил ему, что негоже участвовать в государственном перевороте, особенно если в него окажутся втянуты армия и внутренние войска. Надо понимать психологию солдата, который на своем БТРе заехал в незнакомый город. Ему все кажется опасным. Мало того, что многие из экипажей никогда даже на полигоне не стреляли. Прибавьте к этому испуг. Ему кричат: «Там снайпер!.. Там гранатометчик!..» А у него боекомплект — две с половиной тысячи патронов к пулемету. Он и высунуться наружу боится, и стреляет с перепугу во все стороны. Только башню крутит. И пока весь боекомплект у него не кончится, его не остановишь.

Руцкой просто не имел права не учитывать этого.

Как, впрочем, не мог он не знать о подлинных настроениях среди действующих генералов. Мало кто готов был принять его аргументы. Может, за рюмкой кто-то и подначивал: «Давай, Саша, знай наших!» Но в реальности не поднялся бы никто.

Поэтому и я повторил прием Ерина, когда проводил совещание у себя, в Главном управлении командующего ВВ МВД России. Вечером собрал своих заместителей и объявил, что если кто-нибудь из них не считает возможным выполнять поставленные задачи, может тотчас покинуть службу. Никто за это преследоваться не будет.

К счастью, ни один из заместителей не отказался. Наоборот, встал генерал Анатолий Романов и твердо сказал: «Мы в одной команде. Будем выполнять распоряжения командующего!» Я по достоинству оценил этот человеческий поступок.

Сразу после этого я вызвал командующего войсками Московского округа внутренних войск генерал-майора Аркадия Баскаева и командира дивизии имени Дзержинского генерал-майора Александра Будникова, сообщил о принятом решении и поставил задачу готовить расчет сил и средств для выполнения задач в интересах оказания помощи органам внутренних дел Москвы для обеспечения безопасности в городе. Дал распоряжение о переходе на казарменное положение. Некоторые офицеры по очереди съездили домой за тревожными чемоданами, а в целом командование внутренних войск, привыкшее к боевым командировкам на Северный Кавказ, без проблем перешло на круглосуточный режим работы, когда практически ежеминутно отслеживается информация, готовятся расчеты, составляются прогнозы и — самое главное — уже закручивается механизм подготовки войск к действиям в условиях массовых беспорядков.

По моим рабочим тетрадям легко восстановить этот расчет сил и средств. Позднее наши оппоненты обвиняли нас в том, что мы наводнили Москву спецназом, что наши бойцы были увешаны оружием с головы до ног. Нет, не было этого. Резиновые палки, щиты — вот вооружение военнослужащего ВВ в те дни. Перед разъяренной толпой с кольями и пустыми бутылками в руках он еще мог выстоять, но был абсолютно уязвим для огнестрельного оружия.

Как я уже говорил, мы стали отслеживать обстановку и получать информацию с мест. Попытки не пустить депутатов в здание Верховного Совета не увенчались успехом. Московская милиция опоздала и не успела блокировать подступы к зданию Верховного Совета. Поэтому уже с вечера, после опубликования указа, депутаты стали съезжаться: был назначен внеочередной Съезд Советов. В Белом доме, на Краснопресненской набережной стали собираться люди.

Не скрою, больше всего нас интересовала информация, связанная с силами и дислокацией людей, которые могли оказать активное, вооруженное сопротивление. Можно проследить, как час от часу менялось качество собранных данных: сначала на глазок округляли до сотен, чуть позже уже знали о движениях совсем небольших групп людей, которые представляли потенциальную угрозу для безопасности москвичей. Считали буквально по головам людей Баркашова, Рыбникова, Терехова, Макашова, Ачалова, Руцкого и т. п. Считали и пересчитывали оружейные стволы, которые могли оказаться на руках у непримиримых боевиков.

Чуть позже вышли на связь те работники департамента охраны Верховного Совета, которые раньше служили во внутренних войсках, а теперь детально информировали нас о движении боевого оружия, раздаваемого в Белом доме сторонникам Руцкого и Хасбулатова. Впоследствии там начал работу переодетый офицер внутренних войск, снабженный радиосвязью.

Насколько могли, отслеживали перемещения боевиков. Ведь под охраной ВВ в те дни находились 53 объекта в Москве, из которых наибольшего внимания для нас и мятежников заслуживали Останкинский телецентр, телестудия на Шаболовке, различные центры связи, объекты, где производились и хранились финансовые ценности, где были ядерные компоненты и ядовитые вещества. То есть мы принимали те меры, которые и должны в такой ситуации принимать войска правопорядка.