Прямо перед ними находился терем. Высокий, с широким балконом на втором этаже, куда вела ажурная лестница, с лоджией на третьем, с аккуратными маковками, он, если бы его удалось перенести в наше измерение, заслуживал Кижей и таблички: "Памятник старины. Охраняется государством". И был он, вопреки утверждениям, сложен из бревен, правда, красноватого оттенка. Каковой оттенок носило все, здесь присутствовавшее: и деревья, окружившие терем пышным садом, и трава, и цветы, и колодец, и, возможно, вода в нем.
Владимир еще раздумывал, стоит ли подниматься наверх, а если да, то брать ли с собой Горбунка - все-таки конь, хоть и маленький - но тот уже бодро вскарабкался по лестнице, копытом отворил дверь, исчез внутри и что-то прокричал. Владимир ласточкой взлетел наверх, запнулся, последние ступени преодолел на четвереньках и робко заглянул. Первое, что бросилось ему в глаза, была дворовая прислужница, застывшая у лестницы, ведущей на третий этаж. Стояла она так, видимо, давно, поскольку была покрыта солидным слоем пыли. Владимир осмотрел ее и осторожно потыкал пальцем. Как и стражи, она была вытесана из дерева, но куда как более искусно, а открытые части тела покрыты расписанным воском.
- Диво, диво-то какое! - раздался опять сверху голос Конька. Владимир поспешил на голос.
Большая просторная горница с расписными стенами и потолками. Застывшая в разных позах челядь, изредка принцы или бояре, - Владимир судил по нарядам, - длинные лавки у стен, ларцы с инкрустацией слоновой кости, какие-то шкафы, столы, стулья.
Горбунок у раскрытого окна таращился на девушку, очень-очень красивую, но, увы, также деревянно-восковую.
- Что это с ними? - поинтересовался Владимир, приблизившись и будучи не в силах оторвать взгляд от девушки.
- Знамо что, заколдованы. А вона и спаситель явился - не запылился, - выглянул Конек.
Владимир также взглянул в окно. У ворот на разгоряченном богатырском коне гарцевал витязь, грозным голосом призывая стражей распахнуть настежь ворота из уважения к его царскому сану, или же пусть пеняют на себя. Те не откликались по вполне понятной нам причине.
Конек сильно толкнул Владимира.
- Ну-ка, живо полезай ко мне в ухо. Негоже тебе встречать Ивана-царевича в таком виде.
- Да, но... - засомневался Владимир, слегка ошеломленный подобным предложением.
- Живей, живей! - поторапливал Конек, и Владимиру ничего не оставалось, как подчиниться. Не понимая, возможно ли ему выполнить повеление Горбунка, он все же, зажмурив глаза, ткнулся головой в мягкое ухо и так грохнулся лбом об пол, что из удивленно открытых глазах посыпались искры.
- Так-то лучше, - услышал он голос Конька и осмотрел себя. На нем вместо прежнего одеяния появился шитый золотом алый кафтан да мягкие сапожки того же цвета сафьяна.
- Вот теперь можно и гостя встречать, - удовлетворенно заметил Горбунок и засеменил по лестнице к воротам. Владимир поспешил за ним.
Витязь, по-видимому, так и не дождавшись ответа, ехал по дорожке. Заметив приближающихся Владимира и Конька он спешился и застыл, положив правую руку на седло, а левую на рукоять меча.
Владимир поясно поклонился, стараясь при этом не упасть - каблук у сапожек оказался до крайности неудобен. Горбунок же просто мотнул головой, что должно было означать приветствие. Царевич в ответ едва склонил голову.
- Свет Иван-царевич, Владимир, тезка князю нашему, - представил их друг другу Конек, а затем обратился к Ивану: - А ты, Ваня, за какой надобностью пожаловал? Уж не за невестой ли часом? Тогда опоздал малость...
- Вот ведь напасть какая, - опустил голову царевич. Он, похоже, был знаком с Горбунком. - Не везет, да и только. Объявится свободная царевна - так поди Бабе-Яге слугой по гроб жизни али со Змеем Горынычем биться. Добро бы до первой крови, а то ведь насмерть. Или вот с Кощеем. А как с ним биться? Условия-то спервоначалу неравные. А тут, говаривали, и девица-красавица, и царство свободное. Владей - не хочу. Всего и делов-то - собраться да приехать. А тут - на тебе! - опоздал малость... Что случилось-то? Соперник какой опередил?.. Уж не вы ли? - глянул он на наших путешественников, нахмурив брови. - Вот ты, молодец. Володимир-то Володимером, а чьих кровей будешь? Какого царства?
Владимир оторопел, не зная, что и сказать в ответ. Из Московского? А есть ли она сейчас, Москва, даром что в сказке свое времяисчисление? Юрий Долгорукий, отобравший селение у Кучковичей и по этой веской причине считающийся его основателем, насколько ему помнилось из курса истории, потомок Красного Солнышка, возрастом на полтора столетия младше... С другой стороны, он где-то читал (это для него "где-то", но мы-то с вами знаем, что у историка нашего дореволюционного, Андрея Экземплярского), что Олег, путешествовавший с малолетним Игорем из Новгорода в Киев, ставил на своем пути города и веси, среди которых и была Москва...
- Да какие они тебе супротивники!.. - словно из-под земли вырос старичок-грибовичок. - Так, недоразумение одно. А царевну, как на духу говорю, Кощей заколдовал. Молвил слово крепкое, запер его замком кованым, а ключ от замка тово спрятал под Алатырь-камнем на острове Буяне. Вот послушайте, как дело было...
Как из стран, лежащих за морем, широкиим,
Из-за гор, покрытых снегом, да Карпатскиих,
Выезжал Кощей, удалый добрый молодец...
Начало было многообещающим. Продолжение оказалось превыше всех ожиданий.
В то время, как одна, неизмеримо большая, часть Владимира с упоением слушала рассказ старичка (почему, будет сказано далее), другая вдруг машинально начала подсчитывать события, о которых он велся. Итог злодейств кощеевых получился следующим.
Девять раз Кощей заблудился, восемь раз - подрался, семь раз - оказался на княжеском пиру. Один раз, после княжеского пира, заблудился и подрался с мельницей (о, великий Сервантес!). Затем, в ореоле славы, явился к царевне, которой, в отличие от Кощея, кроме своей красоты и похвастаться-то было особенно нечем, и зачем-то посватался. Но у царевны день явно не задался. С утра она встала не с той ноги и наступила кошке на хвост, укололась веретеном, пошла по воду - наступила на грабли и утопила в колодце ведро, соль рассыпала - всем ведь известно, что обыденную домашнюю работу царевны привыкли выполнять сами. В результате Кощей получил полный афронт, обиделся, и заколдовал ее словом крепким. Затем одумался, представив, что может с ним случиться, если девица расколдуется, и спрятал ключ подалее.
Скорее всего, в повести старичка не было ни единого слова правды. Но рассказывать он умел, как никто другой. Когда он говорил про лес, через который ехал Кощей, Владимир явственно ощущал себя в лесу. Когда про драку - у Владимира начинали болеть бока. Когда про пир... Слова лились песней, музыкой, их хотелось слушать и слушать. Неудивительно поэтому, что Иван-царевич застыл, раскрыв рот, а Конек - развесив уши. Неудивительно также, что когда старичок закончил свой рассказ и исчез, они оказались повязаны страшной-престрашной клятвой оставить прочие дела и посвятить себя всех без остатка благородному делу расколдовывания. И пустились они в путь-дороженьку, почему-то понурив головы и избегая смотреть друг на друга.
Они уже спустились с горы, когда перед ними внезапно возник тот же старичок.
- Погодьте, погодьте, - забормотал он, - ишь, прыткие какие. Как же без дороги-то? Вот я вам помогу, дам вам репьячок-проводничок; куда он покатится, туда и путь держите, никуда не сворачивайте - прямо в царство Кощеево и попадете.
С этими словами старичок оторвал от штанины репейник и бросил его на дорогу. Вернее, попытался бросить, поскольку коварная колючка тут же вцепилась ему в отворот рукава.
- Вот незадача, - старичок оторвал его другой рукой и вновь бросил, с тем же успехом - только теперь репей прицепился к другому рукаву.
- Эка ведь, - старичок тряхнул рукавом, и колючка снова оказалась на портчине, на своем первоначальном месте.