- Да не о пацанах речь, а о быках, да чертях. Тебя послушать, так ты готов всех этих пехотинцев, брать под свое крыло.

- Ты это о ком сейчас? - спросил Сашка.

- Да хотя бы о Зеле, он же автоматчик, в армии служил, а ты его пригрел. Он у Равиля на побегушках был, и ты думаешь, он мне диктовать условия будет, башку сразу ему отшибу,- злился Пархатый.

- А ты себя вспомни, как в зону пришел, по- началу тоже на посыльных у Колдуна был. Сибирский мне рассказывал, с чего ты начинал.

Пархатый навострил уши, и прищурившись зашипел:

- Ну-ка договаривай, раз начал.

Воробей был не из тех, кто молчал. Раз Пархатый хочет знать о себе правду - пусть получает.

- Как обычно: "из грязи, да в князи", это я образного говорю , ведь ты же поначалу был на побегушках у блатных зоны, а за четыре года ты поднялся до уровня пахана.

- И это все, что ты мне можешь предъявить?

- Ты хочешь, чтобы я при всех рассказал о кое - каких вещах?- интригующе спросил Воробей.

Пархатый засомневался. "А вдруг и в правду его подноготная окажется убийственной". Тогда он решил без огласки узнать от Сашки, что же он скрывает от него. Они уединились на соседних нарах, и Сашка начал негромко говорить, чтобы сокамерники не расслышали его слов.

- Все начинают с малого: одни уходят, другие встают на их место. Вспомни, два с половиной года назад пришел в зону наш земляк - Грек.

Жека напрягся.

- Ты встретил его по- земляцки, - продолжал Сашка,- одел, обул, поддержку ему кинул, якшался с ним, пайкой хлеба делился.

Воробей заметил, как Пархатому стало не по себе, но останавливать Сашку он не пытался, а продолжал слушать.

- Потом Грека перевели на больничку, и через некоторое время ты узнал, что в тюрьме он был опущенным. Ты тогда промолчал и скрыл от братвы этот косяк, ведь такое признание для тебя - петля.

- Кто тебе это сказал?

- Мне буквально вчера дали расклад про Грека, а кое-кто даже подтвердил, что ты его встречал с тюрьмы и жил с ним в одной семье.

Пархатый занервничал, закурил и немного подумав, спросил:

- Кое-кто - это из нашей зоны?

- На твое несчастье - да.

- Скажи кто, мне нужно знать.

- А зачем? Меньше знаешь - лучше спишь,- пошутил Сашка,- имей ввиду Пархатый, я буду вынужден вынести твой косяк на обсуждение, а если тебе так не терпится узнать, то малява пришла от Лехи Сибирского.

- Выходит, если все откроется, мне не поздоровится. Почему вчера предъяву не сделал? Ведь пострадаешь за сокрытие.

Пархатый решил ухватиться за спасительную соломинку.

- Не меньше твоего пострадаю. Жека, по зоновским законам я обязан тебя выломить из хаты и предать огласке твое общение с Греком.

- Ну, Воробей, ты и ушлый! Где так прогнить успел. Вроде молодой еще.

- А ты знаешь Жека - вот такие учителя, как ты, и учат меня, просто я стараюсь думать перед тем, как что-то предпринять и держу рот на замке. Поверь, штука полезная.

Теперь Рыжков понял, что Воробьев посадил его окончательно в лужу, имея главный козырь в рукаве Воробьев даст ход этому делу.

Жека уже не чувствовал себя главным в камере, эта новость прибила его амбиции и дала пищу для размышления. Он изменился в лице, и поднявшись с нар, пошел на свое место.

Сашка смотрел на Пархатого и Ворона и про себя рассуждал:

"Да, чуден тюремный мир, вот так резко у человека меняется мнение и отношение к другим людям. Стоит только занести небольшие коррективы и жизнь круто поворачивается спиной. Равиль понес свою голову на заклание к оперу. Пархатый, боясь, что его самого опустят за беспредел, прячется в изоляторе. Ворон, чувствуя за собой грешки, притухает и становится овца - овцой. А сколько таких по всем тюрьмам и лагерям? Несметное множество! Потеряли люди свое достоинство, растратили в борьбе за лакомный кусок, за теплое место под "зоновским солнцем", как однажды выразился Пархатый. Смотрю теперь на него: жалкого, приопущенного... И где все его амбиции? Ведь он хотел видеть себя во главе зоны! В качестве кого? А я так себе мыслю: магерама, беспредельщика, и властолюбивого насильника. Так что не нужно его жалеть. Поделом тебе Пархатый!"

В этот же день Воробьев отписал записку Дрону с просьбой, чтобы он одобрил решение по Пархатому, иначе эта неразбериха перерастет в дальнейшие предъявления и сходка авторитетов будет вынуждена принять жесткие меры. Для всей зоновской братвы это был настоящий взрыв, от эпицентра которого, круги разойдутся по всей зоне и могут пострадать невинные люди. Воробьев волновался, что сразу не принял меры по поводу Пархатого, и рискуя своей репутацией, прикрывал темную информацию о своем земляке. Сашка указал в маляве свидетеля, который даст сведения, что Грек является действительно опущенным.

Вор внимательно изучил серьезный вопрос и по согласованию с братвой дал Воробьеву указание: выломить Пархатого из пацанской хаты и в дальнейшем не допускать его к правлению делами среди братвы. Своим решением Дрон подтвердил факт, что Рыжков "зашкварился" и не имеет право находиться в хате среди чистых пацанов и мужиков.

Рыжков после объявления братвы совсем впал в транс, он все время причитал и оправдывался, что не знал истинного положения Грека, что на его месте оказалось много таких же - косвенно зашкваренных, и что не по понятиям совсем отлучать его от дел.

Но решение Дрона не оспаривалось, тем более было убито сразу два зайца: первое - это наказание Пархатого за беспредел и второе - справедливое оправдание перед незаконно опущенными мужиками.

Пархатый вынужден был подчиниться общему требованию. На вечерней поверке он вышел в коридор, сказав контролеру, что не ужился с сокамерниками и попросил перевести его в другую хату. Но перед тем, как прапорщик захлопнул дверь камеры, Пархатый злобно кинул Воробьеву:

- Теперь ты мой кровный враг, я не успокоюсь, пока не отомщу тебе.

-Жека, ты на собственное бессилие злишься. Мы уже давно с тобой кровники, еще с первой нашей встречи на свободе, - не задумываясь, ответил Воробьев.

Вот так закончилось четырехлетнее пребывание Пархатого на блатном троне шестнадцатого отряда. Дверь закрылась, и Сашка лег на голые нары, положив тапочки под голову, аккуратно накрыв их носовым платочком. Он глубоко вздохнул и, закрыв глаза, окунулся в приятные воспоминания о свободе.

Сашку отвлек от мыслей грохот открываемой кормушки. Голос контролера окончательно привел его в себя:

- Воробьев, получи корреспонденцию.

В камеру влетело письмо и упало на пол. "От мамы!",- екнуло радостно в сердце. Да, действительно, письмо было от матери. Он сел на нары и стал внимательно читать.

- От заочницы. А Воробей?- спросил Ворон.

- От матери.

- А - а! Это не интересно, вот бы с какой-нибудь шмарой попереписываться, было б ништяк.

- А тебя что, из приюта сюда привезли?- сострил Воробей.

- Да нет, просто мы с матерью постоянно воевали друг с другом, она мне не пишет, только сеструха посылки шлет, да иногда пару строчек черканет.

- Слушай Ворон, не в обиду тебе будет сказано, любить-то тебя не за что.

- А чё ты за матуху впрягаешься, она знаешь, какая лярва была.

- Ты урод! Заткни рот свой поганый,- не выдержав, сорвался Воробьев,- ты не уяснил для себя, что в зоне слово МАТЬ - это святое?!

Ворон опешил от буйного всплеска ярости со стороны Воробьева.

- Сань, да ты не знаешь...- опять пытался оправдываться Ворон.

- Чего я не знаю? Ты только что ее унизил, назвав "лярвой". Все, не хочу тебя больше слушать, заткни лучше свой рот.

Паренек Серега настороженно наблюдал за ссорой, и не совсем понимал, почему в одночасье Ворон стал спускать Воробью кое-какие вещи? Ведь еще днем он ходил по камере "гоголем".

Сашка молча лежал и рассуждал, он понимал мудрый ход вора, когда он на сходке дал отступного в отношении Пархатого и Ворона. Если Дрон опустил бы их за беспредел, то нужно было половину блатных зоны "загонять в запретку", и кто бы в таком случае наводил порядок. С Пархатым теперь было все кончено, притих в углу своих нар и Ворон.