Огонь почти догорел, и Друн принес из поленицы дрова. Он сунул их в угли, и из камина вылетел целый рой красных искорок. Пламя ярко вспыхнуло и отразилось от глаз Глинет, каторая проснулась и села. Потом она подошла к Друну и села перед очагом. Оба сидели, обхватив руками колени и глядели в огонь. Наконец она заговорила хриплым полушепотом.

— Никто не потрудился поблагодарить тебя за то, что ты спас нас. Я делаю это сейчас. Спасибо, дорогой Друн; ты добрый, вежливый и невероятно храбрый.

— Надеюсь, что я действительно добрый и вежливый, — задумчиво сказал Друн, — потому что я сын принца и принцессы, но что касается храбрости... Боюсь, что я не могу ей похвастаться.

— Чушь! Только невероятно храбрый человек может сделать то, что ты сделал.

Друн горько рассмеялся и коснулся талисмана.

— Фейри знали, что мне не хватает храбрости, и дали мне вот этот талисман мужества; без него я бы не осмелился ни на что.

— Совсем не уверена, — сказала Глинет. — Амулет или нет, но я считаю тебя исключительно храбрым.

— Приятно слышать, — мрачно сказал Друн. — Хотел бы я быть таким.

— Кстати, а почему фейри вообще дали тебе такой подарок, или любой другой? Обычно они не страдают избытком щедрости.

— Всю свою жизнь я прожил с ними в холме Трипси на лугу Мадлинг. Однако три дня назад они выгнали меня, хотя многие из них любят меня до сих пор. Поэтому они и подарили мне амулет и еще кое-что. Только один или два желали мне зла, и устроили так, что, уходя, я оглянулся и навлек на себя семь лет несчастий.

Глинет взяла руку Друна и прижала к своей щеке.

— Как они могли поступить так жестоко?

— Это дело рук Фалаэля, который живет ради таких шалостей. Но что произошло с тобой? Почему ты оказалась здесь?

Глинет печально улыбнулась огню.

— Мрачная история. Ты уверен, что хочешь ее услышать?

— Если ты ее расскажешь.

— О самом худшем я тебе не расскажу. Я жила в Северном Ульфланде, в городе Трокшо. Мой отец был сквайром. Мы жили в замечательном доме со стеклянными окнами, кроватями с перинами и ковром на полу гостиной.

На завтрак мы ели яйца и кашу, на обед сосиски и поджаренных цыплят, и ужинали хорошим супом с салатом из зеленых овощей.

Нашей округой правил граф Джалк, сидевший в замке Сфег; он воевал со ска, которые уже высадились на Дальнем Побережье. К югу от Трокшо лежит крепость Поелитец: проход через Тич-так-Тич в Даут и места, занятые ска. Ска всегда давили на нас, и всегда граф Джалк отгонял их. И вот однажды сто рыцарей ска на черных лошадях ворвались в Трокшо. Люди города взяли в руки оружие и отогнали их. Неделю спустя армия из пяти сотен ска на черных лошадях выехала из Дальнего Побережья и взяла штурмом Трокшо. Они убили отца и мать, и сожгли наш дом. Я спряталась под сеном вместе с моей кошкой Петтис, и смотрела, как они скачут взад и вперед, завывая, как демоны. Потом появился граф Джалк со своими рыцарями, но ска убили и его, завоевали всю округу и, возможно, Поелитец.

Когда ска уехали из Трокшо, я взяла несколько серебряных монет и убежала вместе с Петтис. Дважды меня едва не схватили бродяги. Однажды ночью я осмелилась заночевать в старом сарае, и на меня напала большая собака.

Моя храбрая Петтис не захотела убегать, бросилась меня защищать и погибла. Пришел фермер и нашел меня. Он и его жена были добрыми людьми, и взяли меня к себе. Я была почти довольна, хотя все время работала в кладовке и во время молотьбы. Но один из их сыновей начал приставать ко мне и предлагать всякие глупости. Я больше не осмеливалась одна ходить в сарай, боясь, что он найдет меня. Однажды мимо фермы шла процессия паломников. Они называли себя Остатки Старого Гомара и шли на праздник в Годвайн Фойри, где находятся руины столицы Старого Гомара, стоявшей на краю Великого леса; потом они собирались в Тич-так-Тич и Даут. Я решила пойти с ними и ушла с фермы.[28]

Мы благополучно пересекли горы и пришли в Годвайн Фойри, разбили лагерь на краю развалин и все было хорошо, пока не настал день перед летним солнцестоянием. Только тогда я узнала о празднике и о том, что меня ждет. Мужчины разделись догола и надели на себя рога козлов и оленей. Они раскрасили лица в синие, а ноги в коричневое.

Женщины вплели в волосы листья тополя и надели на талию пояс с двадцатью четырьмя ягодами рябины. Каждый раз, когда женщина соединялась с мужчиной, он отрывал одну из ее ягод; та из женщин, которая первой избавлялась от всех своих ягод, объявлялась воплощением богини любви, Соб. Мне сказали, что по меньшей мере шесть мужчин собираются тронуть меня, хотя я еще не полностью женщина. В ту же ночь я сбежала из лагеря и спряталась в лесу.

Еще дюжину раз я пугалась до смерти и сбегала, но, в конце концов, одна ведьма поймала меня, сунула под шляпу и продала Арбогасту. Остальное ты знаешь.

Какое-то время оба сидели молча и глядели на огонь.

— Хотел бы я путешествовать с тобой и защищать тебя, — наконец сказал Друн, — но на мне висят семь лет несчастья, которые я бы не хотел разделить с тобой.

Глинет положила голову на плечо Друна.

— Я бы с радостью рискнула.

Они еще долго разговаривали этой ночью, пока от огня не остались только угли. Внутри и снаружи все было спокойно, и только сверху иногда слышался легкий стук; Глинет сказала, что по крыше бегают призраки мертвых детей.

Утром дети позавтракали и взломали сокровищницу Арбогаста, в которой нашли шкатулки с драгоценностями, пять корзин, полных золотых крон, набор серебряных чаш, на которых были искусно изображены события мифических времен, и дюжины других ценностей.

Какое-то время дети резвились и проказничали, играя с сокровищами и представляя себя владельцами больших имений, и даже бледная Флоренс чуть-чуть поиграла с ними.

К полудню сокровища разделили поровну между всеми, за исключением Нерульфа, которому не разрешали ничего.

Поужинав луком, заготовленным впрок гусем, белым хлебом с маслом и пудингом с винным соусом, дети собрались вокруг огня, хрустя орехами и попивая наливку. Восемь мальчиков: Даффин, Поуд, Фульп, Аврил, Хлоуд, Лоссами, Друн и мрачный чертенок Нерульф, и шесть девочек: Гретина, Зоэль, Бертруда, Фаренс, Виделин и Глинет. Самыми младшими были Аврил и Зоэль, самыми старшими, не считая Нерульфа, Лоссами и Фаренс.

Несколько часов они обсуждали свое положение и лучшую дорогу через лес Тантреваллес в цивилизованную местность.

Поуд и Хлоуд лучше всего знали местность.

Они заявили, что надо идти на север по дороге, мощеной кирпичом; тогда они выйдут к реке, которая рано или поздно впадет в Мюрмейл. А если идти вдоль Мюрмейл, то можно попасть на равнины Даута, или, если повезет, купить лодку или построить плот.

— На самом деле с нашими деньгами мы можем легко добыть лодку и доплыть до башен Гехадиона или, если захотим, добраться до Авалона, — сказал Поуд.

Наконец, за час до полуночи, все уснули; все, за исключением Нерульфа, который еще долго сидел у камина, мрачно глядя на тлеющие угольки.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ГОТОВЯСЬ К ПУТЕШЕСТВИЮ, дети перетащили тележку огра к главной двери дворца, смазали оси жиром и загрузили ее сокровищами. Поперек оглоблей привязали шесты, так что девять из них могли тянуть, а остальные толкать сзади. Только Нерульф не мог помогать, но никто и не надеялся на него, не говоря уже о том, что на тележке его вещей не было. Дети попрощались с замком Арбогаста и пошли по вымощенной коричневым кирпичом дороге.

День выдался свежий, ветер пригнал сотни облаков из Атлантики и собрал их вместе высоко над лесом. Дети энергично тянули и толкали тележку по дороге, в то время как Нерульф изо всех сил бежал за ними в туче пыли. В полдень отряд остановился, пообедал хлебом и коричневым пивом, и пошел дальше, на север и восток.

Ближе к вечеру дорога привела их на заросшую травой поляну, на которой росло полдюжины скрюченных яблонь. Сбоку стояло маленькое разрушенное аббатство, построенное пламенными христианскими миссионерами первой волны. Несмотря на провалившуюся крышу, знание предлагало хоть какое-то подобие крова. Дети развели огонь и приготовили ужин из сморщенных яблок, хлеба, сыра и салата, запив его водой из ближайшего ручья. Потом все улеглись на траве, чтобы отдохнуть после дневной работы. Они были счастливы и уверенны в себе; похоже счастье повернулось к ним лицом.