На следующий вечер, т. е. 21 числа, тоже около 11 часов, ко всему прежнему присоединилось ещё дикое уканье, раздававшееся, по общему заключению, в трубе, а потом самопроизвольное летание разных вещей, например, валенок, ботинок и т. д., лежащих на полу и стремительно взброшенных к потолку или с силою ударяющих в дверь, в стену и т. д.; при этом замечено, что иногда летающая вещь издаёт шипенье, или вдруг из-под кровати взмётывается что-нибудь из чёрного белья, например, сорочка, и, падая на пол, покрытый кошмами, производит стук, как бы от падения тяжёлого тела.

Под Новый год собирается у меня несколько человек моих знакомых, и все они крайне интересуются слышать наши чудеса. С вечера, разумеется, наша Марья отплясала предварительно, как следует, а потом, часов уже около 2 мы улеглись спать и созерцали наши чудеса часов до 4, опять разразившиеся в очень резкие трели по стеклу окна в комнате жены и переходившие даже на стеклянную дверь в самой комнате. Тут мы снова проверили и убедились в странности явления, что стук, раздающийся в стену, во-первых, совершенно похож на удары кулаком, во-вторых, находящимся снаружи слышится изнутри, а находящимся в комнате — снаружи. Стук этот переходит на разные предметы в самой комнате и явственно чувствуется рукою, когда приложить её к стене, к стеклу или, например, к железной кровати, на которой спит моя жена. Слышались и уканье, и разнообразные звуки у окна, в доме мычания, рычания и т. п. То кто-то ломится в дверь, запертую на крюк, или ни с того ни с сего вдруг какая-нибудь вещь, например, платок, или что-нибудь из обуви поднимается с пола или печки и с силою ударяется куда-нибудь в сторону. В этот вечер жена моя, которая, правду сказать, не из трусливого десятка, видела явственно в окне просунувшуюся между ставнем руку величиною, по её словам, как у десятилетнего ребёнка, совершенно чёрного цвета, но с красными ногтями, или, как она говорит, с просвечивающими, т. е. когда вы поднесёте вашу руку к зажжённой свече, то цвет ваших ногтей именно будет таков.

В этот же вечер на том же месте окна она видела два каких-то отростка, если так можно выразиться, т. е. вроде больших пиявок, но, когда она торопливо позвала меня из другой комнаты подивиться на это чудо, видение уже скрылось.

Могу уверить, что она в это, как и в остальное время, находилась совершенно в нормальном состоянии и что вообще она ни к каким болезненным припадкам не предрасположена.

8 января, когда у меня ночевали двое знакомых и когда особенно барабаненья по стеклянной двери были отчётливы, жена увидела шар, вылетевший против неё, в углу, из-за изголовья другой кровати, на которой лежала её мать. Цвета он, по её словам, был тёмно-малинового и не светящийся, т. е. не издающий от себя света, но только прозрачный и очень походил на надутый гуттаперчевый шар, какие обыкновенно бывают в продаже; величиною в первое время появления был он с чайную чашку, а потом начал повёртываться на одном месте, увеличился в объёме до величины чайного блюдечка и с этим вместе стал снова опускаться вниз подле стены и уже из-под кровати (только в меньшем размере), устремился на неё, вследствие чего она не выдержала и со слабым криком упала в обморок. В это время её мать тоже подтвердила, что она видела что-то красное, промелькнувшее мимо неё, и что вместе с тем она увидала уже, что моя жена, опустившись с кровати, лишилась чувств. Всё это произошло, разумеется, моментально, так что мы и не успели заметить.

До этих пор было ещё сносно и даже забавно смотреть и слушать все эти штуки, но с этого вечера, т. е. с появления этого, как сказано в письме Географического общества, знаменитого шара, мы уже враждебно стали относиться к этим явлениям, потому, например, что этот проклятый стук в окно жениной комнаты 9 января раздался уже днём, часов около трёх, когда жена легла отдохнуть, и после того в тот же день начал преследовать её всюду; так, например, когда она сидела на диване за чаем, забарабанило рядом с ней по ручке дивана, и когда я сел на её место, то стук перешёл опять рядом с ней на клеёнку дивана, и т. д.; даже раздавался в шкафу, куда она ставила посуду, или когда выходила в кладовую, и там её преследовал. Понятно, что все мы взволновались, тем более, как она говорила, что хотя, собственно, и не боится этого стука, но что при этом она чувствует слабость и сильный позыв ко сну.

Боясь каких-нибудь последствий для её здоровья, а особенно умственного расстройства, мы заблагорассудили поехать на некоторое время в Илек; там-то и встретились со знакомым мне доктором Алек. Дмитр. Шустовым, который, удивляясь нашим дивам, успокоил нас тем, что объяснил, хотя и поверхностно (так как дело было проездом), что это, вроде вероятно, дело электричества и магнетизма, проявляющихся вследствие особенного состава почвы под нашим домом, а что группируется всё это около моей жены, так как она, вероятно, тоже имеет к этому особенные индивидуальные предрасположения. Считаю не лишним заметить, что жена моя — женщина небольшого роста, блондинка, телосложения не особенно слабого; характера довольно спокойного и сосредоточенного, темперамента скорее флегматичного.

Эти указания доктора действительно нас несколько успокоили, и мы все, т. е. кто мало-мальски мог понять что-нибудь, перестали приписывать это чертовщине. Но так как это сильно заинтересовало доктора, то мы на другой же день и поскакали обратно к себе на хутор, находящийся верстах в 30 на р. Кинделе. Там, по предварительной пляске Марьи, мы часов в 10 вечера наблюдали повторившиеся чудеса в виде стуков по стеклу, по стене и всё опять-таки в комнате жены, царапанье за ковром, около её кровати, в то время, когда она спала. Но на этот раз, как нарочно, не было ни резких стуков, ни подбрасываний, но тем не менее факт подтверждался, и мы были рады, а доктор, воспользовавшись этим, сделал нам ещё несколько пояснений, ещё более убедивших нас, что это не чертовщина. Но, чтоб всё-таки не оставаться под этим впечатлением, он посоветовал на некоторое время уехать из дома в город.

В продолжение 11 дней, прожитых нами там, по справкам от оставшихся в доме на хуторе, ни разу никто из них ни днём, ни ночью не слыхал ни малейшего стука. Но представьте наш ужас, когда по возвращении в дом 21 числа и по наступлении ночи, т. е. как только улеглась моя жена, стук и бросание вещей в её комнате возобновились снова; причём столовый ножик, лежащий на печке, с силою, после других вещей, был брошен в дверь, что заставило нас с этих пор прибирать уже всё более тяжеловесные вещи.

Но пред открытием, сделанным нами в следующий вечер, т. е. на 24 число, всё, прежде бывшее, положительно бледнеет, именно, в то время, когда жена уже легла спать и барабаненье около неё в стену началось, я ходил в другой комнате со своей дочуркой и напевал ей: “Я цыганка молодая…”, тогда жена моя и другие около неё, в том числе и мой добрый приятель, Лукьян Семёнович Алексеев, просят меня продолжать этот мотив, так как, оказывается, что барабаненье в стену отчётливо вторит моему пению. Переменяю “цыганку” на “фигурантку”, и мне вторят совершенно верно и этому мотиву. Чтобы убедиться в музыкальной способности этой вторящей или аккомпанирующей силы, Л.С. заводит протяжную казацкую песню: “Не ясные соколики…”, и стук этот, видимо, старается как можно тщательнее подделываться под протяжный тон песни: хотя заметно, что ему это очень трудно. Но как только переменять на более весёлый мотив, то звуки пойдут гораздо резче и веселее.

Наконец жена взяла к себе на кровать ребёнка; стук разом прекратился, и уже на все наши завывания и старания каким-нибудь образом вызвать его снова он молчал упорно до тех самых пор, пока уснувшего возле матери ребёнка не положили в люльку, и эта сила, как бы обрадовавшаяся, в ту же минуту проявила себя, швырнувши обе вязанки, лежавшие на полу у кровати, в стену.

Чтобы продолжать наши опыты, жена моя по просьбе нашей перешла на другую кровать в той же комнате, рядом со стеклянною дверью, по другую сторону которой в другой комнате мы все и поместились для наших музыкальных занятий.