Девушка удивленно вскинула брови.

— Когда ты исчезла, я стал присматривать за твоим домом. Присматривать... И заодно исследовать. Прости меня за такую наглость. Вокруг тебя было слишком много тайн, и след, который мне удалось взять в Барселоне, привел к тебе. В шкафу, где покоилась Святая, обнаружился подземный ход, он-то и привел меня к ларцу. Он твой. И в нем, согласно легенде, хранится вся история Святой.

— Нет, Аркадиус, пусть он останется у вас. Вы знаете толк в древностях и сможете о нем позаботиться. Это был ларец Сиенны, а она... Ее больше нет.

— Ошибаешься.

106

Ла-Рюш пылала всю ночь.

На рассвете, когда пожарные сумели пробраться к подъезду, слабый аромат лаванды еще пробивался сквозь густой запах дыма.

Пепел перемешался с подтаявшим снегом, и на подходе к дому образовалось целое болото, пройти по которому можно было только в специальных сапогах. Пожар превратил Ла-Рюш и окружающие ее постройки в обгоревшие руины. И только неутомимые кариатиды все еще держали на плечах козырек подъезда. Над безрадостным пейзажем по-прежнему как ни в чем не бывало высился железный шпиль Ла-Рюш. Скелет павильона Британских островов выстоял. Статуя Эйфеля тоже.

Пожарные вошли в мастерскую и начали поиски, шаря фонариками по закопченным стенам и кучам пепла. Внезапно что-то в центре комнаты привлекло их внимание.

— Все сюда, — позвал один из спасателей: его фонарь выхватил из полумрака неясные очертания человеческой фигуры.

Пожарные сгрудились посреди студии.

— Рукав, живо! — приказал капитан.

Столб воды обрушился на гору пепла и сажи, размывая ее во все стороны.

— Что это?

— Девушка!

— Девочка-подросток, мертвая.

— Словно святая.

— Она как будто спит.

Посреди залитой водой комнаты покоился целый и невредимый стеклянный саркофаг.

107

Сара Миллер протянула Мазарин конверт. — Я нашла его в сейфе, среди бумаг Кадиса. Думаю, тебе нужно это прочесть. В конверте лежало несколько пожелтевших от времени листов, напечатанных на допотопной пишущей машинке.

Париж, 22 октября 1982 года

Дорогой друг,

Ты, должно быть, удивишься, получив мое письмо после стольких лет молчания. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что, хотя жизнь развела нас в разные стороны, нас до сих связывает необыкновенная дружба, которая приносила нам обоим столько радостей в былые годы. Возможно, она зародилась тогда, когда у нас появилась общая тайна.

Твоим успехам я радуюсь, будто своим собственным. Они вполне заслужены, ведь ты и вправду великий художник. Я понял это в тот день, когда мы совершили наше открытие. Вечером, в мастерской, стоило тебе взяться за кисть, я подумал: это гений. Ты изменился, мы оба изменились. Это спящая красавица на нас так повлияла. Оттуда берут начало наши искания, твой нонконформизм и Дерзновенный Дуализм, который сделал тебя звездой. А моя звезда давно погасла. Я бросил живопись и занялся серой, неинтересной работой. Каждый выживает, как умеет.

Антекера (позволь называть тебя именем, под которым я тебя узнал), я очень болен, по правде сказать, мне осталось жить не больше двух месяцев. Перед смертью я хочу поручить тебе два бесценных сокровища.

Когда мой отец узнал, что я нашел тело Сиенны, ему ничего не оставалось, кроме как рассказать мне всю правду. Сама мысль о том, что в его доме лежит мертвая девушка, приводила отца в ужас; он не мог понять, почему бедняжку нельзя предать земле. И все же отец чтил семейную традицию и хранил реликвию в туннеле, выкопанном его отцом, моим дедом; в том самом месте, которое мы с тобой тогда обнаружили.

Перед смертью он поручил заботу о Сиенне мне. Но Святая была слишком прекрасна, чтобы держать ее под землей. Я переделал шкаф так, чтобы ее можно было прятать в нем и доставать, когда мне захочется.

Все эти годы не было ни дня, чтобы я не полюбовался на нее хоть немного. Ее красота и по сию пору вдохновляет меня.

Я начал ходить на тайные собрания Арс Амантис (как ты мне советовал, помнишь?), скрываясь под плащом; ты найдешь его в чемодане, который я посылаю тебе вместе с письмом. Еще в нем есть карта, с помощью которой ты найдешь место собраний, и статья об истории ордена из одного старого журнала. Статья называется "Арс Амантис существует", в ней содержится немало любопытных и вполне достоверных фактов, которые помогут тебе разобраться, что к чему. Но не обольщайся: сборище в парижских катакомбах имеет мало общего с могущественным орденом, на изучение которого я потратил столько лет. Цели у них благие, но зависть и ненависть все портят.

Ты обязательно должен пойти. Смотри, слушай и будь осторожен. Арс Амантис все это время искали свою реликвию, но нынешние ее недостойны. Пусть Святая остается в зеленом доме, под твоей защитой.

Женился я поздно; жена, художница, как и я, отлично меня понимала и целиком посвятила себя заботе о Сиенне, ставшей для нас кем-то вроде члена семьи.

Ты спросишь, зачем я тебе все это рассказываю. Дело в том, что год назад у меня родилась дочь. Представляешь? У меня, превыше всего ценившего свободу... Прелестная девочка, которую я обожаю и которую, к сожалению, не смогу вырастить. Моя маленькая Мазарин. Только это меня печалит. Я не смогу обнимать ее и качать на руках. Она не узнает, каким я был и как сильно ее любил. Не я открою ей красоту нашего мира, не я вложу в ее ручку карандаш, чтобы она его запечатлела. Мы не будем творить вместе, не будем играть в счастливую семью.

По правде говоря, я никогда не думал, что проживу так мало. Смерть совсем близко, на меня уже легла ее тень, но мне совсем не страшно. Человеку, который вот-вот уйдет в мир иной, в этом мире нужно поразительно мало. Знаешь, Антекера? Близость смерти превращает нас всех в рыбаков. Когда боль немного стихает, я вылавливаю былое из озера своей памяти. Жизнь — бесконечное движение, цель маячит на горизонте, но нам к ней никогда не приблизиться.

Я не сомневаюсь, что моя жена будет для Мазарин прекрасной матерью, но, если и с ней что-нибудь случится, прошу тебя, позаботься о моей девочке. Ты — единственный человек, которому я готов ее доверить. Мне жаль, Антекера, очень жаль, поверь.

Я вручаю тебе то, чем в этой жизни больше всего дорожил: свою дочь и тайны прошлого, запертые в стеклянном саркофаге: Сиенну.

Умоляю, не бросай их. Я и на том свете буду тебе признателен.

С наилучшими пожеланиями тебе, твоей жене и сыну.

Прощай, друг мой.

Раймон Кавалье

Мазарин долго молчала, пытаясь справиться с потрясением. Она будто услышала голос отца, которого совсем не знала и по которому скучала до сих пор. Разве можно так сильно любить того, кого совсем не помнила? Почему все это должно было произойти именно с ней?

Теперь все стало ясно. Она унаследовала любовь к Кадису от отца. Все началось одним прекрасным вечером, когда шестнадцатилетняя Мазарин полезла в ящик за мелками и наткнулась на статью о создателе Дерзновенного Дуализма. Отец и Кадис были друзьями! Вот почему, когда она позвонила художнику и попросила разрешения прийти в его мастерскую, он так легко на это согласился. Слишком легко. Сколько всего он мог бы рассказать ей об отце! Проклятье! Почему он молчал?

Отчего она даже теперь продолжает безумно любить Кадиса?.. Как унять невыносимую боль утраты? Слезы Мазарин падали на пожелтевшие листки. Она оплакивала отца и Кадиса... Две любви соединились. И боль стала вдвое сильнее. Существует ли предел любви? Где ее граница? Кто скажет? Нужно избавиться от этой ноши, выстоять в битве с самой собой; выпустить из клетки птицу-тоску. Открыть двери... Сделать так, чтобы время потекло по-прежнему. Отец и Кадис, заколдованный круг, две раны, две боли. Мазарин ничего не понимала.