Едва он произнес "малышка", в душе Мазарин снова поднялась волна.

За столом воцарилось церемонное молчание, знаменующее начало ужина.

Прислуга торжественно вносила подносы, уставленные источавшими аромат блюдами. Разговор переходил от искусства к путешествиям, от кино к книгам, от актеров к писателям, от прошлого к настоящему, от любви к свадьбе, и Мазарин наконец спросила, как Сара познакомилась с Кадисом.

— Есть истории, которые нельзя рассказывать, а то они теряют свою магию. И нашу историю я, если позволишь, приберегу для нас двоих, в нашей жизни осталось не так уж много нетронутых уголков. — Она с упреком взглянула на Кадиса. — Могу сказать одно: это было настоящее чудо.

Сара на время перенеслась в прошлое и вновь ощутила тот страстный поцелуй посреди мятежной улицы, полной криков, стонов, выстрелов и камней.

— Мама, — попросил Паскаль, — может, все-таки расскажешь?

Сара неохотно вернулась к реальности.

— Ни за что. Меня больше интересует ваша история. Почему бы вам самим не рассказать, как вы познакомились?

Под столом Кадис легонько коснулся коленки ученицы. Ощутив прикосновение его горячих пальцев, Мазарин сжалась.

— Прости, мама, — сказал Паскаль, — но ты совершенно права: то, о чем рассказано всем, перестает существовать. Здесь я с тобой совершенно согласен. Пусть это останется нашим секретом. Правда, милая?

Кадис осторожно расстегивал пуговицы плаща...

— Да, — едва слышно отозвалась Мазарин. ...Он уже ласкал ее бедро. Нежно, как никогда.

— Хорошо... А как продвигается выставка? — обратилась Сара к мужу. — У тебя наверняка почти все готово.

Все выше. Рука учителя неспешно скользила по ее бедру, а Мазарин не могла ему помешать. И не хотела.

— Пусть это будет для вас сюрпризом. Ты ведь знаешь, — Кадис улыбнулся жене, — я не люблю говорить о работе, пока она не закончена.

Еще выше. Он смял влажную ткань ее трусиков, проник между ног, завладел запретной плотью. У Мазарин потемнело в глазах.

Омар стыл на тарелке.

Нет, она не может. Не может так поступить с Паскалем. Не может отвергнуть такую любовь. Жених глядел на Мазарин с обожанием. Она оттолкнула Кадиса и протянула руку Паскалю.

— Ты не голодна? — спросила Сара, заметив, что гостья не притронулась к омару. — Видите ли...

— Я велю принести что-нибудь другое?

Паскаль ласково улыбнулся невесте:

— Не стесняйся, дорогая.

Кадис отрешенно потягивал виски со льдом, вновь и вновь переживая миг украденного наслаждения. Помолчав, он повторил:

— Мы непременно должны поехать в Андалусию.

— Отличная идея, — поддержал Паскаль. — По-моему, это будет просто здорово. Мы так давно никуда не ездили вместе. Последний раз в детстве, если мне память не изменяет. Обычно вы путешествовали одни.

— Паскаль... — произнесла Сара с ласковой укоризной. — Не начинай.

— Я вас не упрекаю, мама.

— Обязательно съездим. Я сама об этом мечтаю, но у твоего отца скоро выставка.

— К тому же начинается лето.

— А еще свадьба. Кстати... Вы нам так и не сказали, когда свадьба. Дата уже назначена? — У Сары загорелись глаза. — И нам еще предстоит познакомиться с твоими родителями.

Художник перебил жену:

— Слишком жарко. Только не летом.

— Что не летом, Кадис?

— Путешествие. Вы ведь... — он повернулся к Мазарин, — вряд ли пойдете под венец прямо сейчас, а, малышка?

К Мазарин возвращались силы. Хотя страсть к учителю по-прежнему терзала ее душу, изводить его и заставлять ревновать оказалось весьма увлекательной игрой.

— Мы пока не знаем. Возможно, — она посмотрела на Паскаля, — это будет еще один сюрприз.

Кадис одним глотком прикончил виски.

— Андалусия? — Художник задумался, и алкоголь тотчас подсказал ему блестящую идею. — Андалусия… Нет. Мы отправимся южнее... В пустыню.

55

С момента своего возвращения из Праги Рене безуспешно пытался разыскать Мазарин. Каждый вечер он упорно звонил в дверь зеленого дома, но открывать ему никто не спешил, и молодой человек уже начал сомневаться, не переехала ли его подруга.

Рене горько жалел о своем побеге. Он пустился и странствия, гонимый гордыней, но город ста куполов со всеми его пабами, клубами и джазовыми площадками так и не смог излечить его от безнадежного чувства. Рене по-прежнему любил Мазарин, как последний кретин. Любил, страдал... и злился. Красивая одноклассница отвергла его любовь, но оставила при себе в качестве друга-наперсника, а он согласился на эту унизительную роль, чтобы не потерять ее совсем.

Друг.

Слуга, носильщик, курьер, телохранитель и жилетка для рыданий. Самая красивая девочка лицея "Фенелон" и ее верный паж.

В один прекрасный день Рене осточертело изображать паиньку, и он сбежал; сбежал, потому что не мог справиться с поднимавшейся в груди злобой — он боялся причинить боль той, кого любил. Он был сыт по горло собственной податливостью, сыт по горло славным парнем Рене.

Симпатия. Вот что чувствовала к нему Мазарин, по ее собственному признанию. Симпатия, преданность, чувство товарищества и прочие глупости для младшей группы детского сада. Она говорила, что беспредельно ему доверяет и что он ее лучший друг. А настоящий друг не должен требовать ничего взамен своей дружбы, И все в таком роде... Сама она не давала ему ровным счетом ничего. Только требовала. Еще как требовала, черт возьми! Рене то, Рене се... Принеси то, достань это. Утешь меня, мне так грустно. Хнык, хнык, хнык… Крокодиловы слезы. Что и говорить, в те времена Рене готов был снять с неба луну и положить к ногам принцессы Мазарин.

Итак, с этим покончено; ни луны, ни звезд, полное затмение.

Ненависть.

Теперь Рене начал понимать, что это такое. Он задыхался от злобы.

В ту ночь, в "Гильотине", он увидел, как его подруга милуется со стариком, и с тех пор неустанно изобретал все новые способы мести. Ему бы только повстречать Мазарин, а уж способ задеть ее побольнее отыщется сам. Прежнего Рене больше не существует. А нынешний не станет попусту унижаться.

Ничего, он подождет.

Он будет ждать в "Ла-Фритери" с утра до вечера, и в один прекрасный день она придет. Хотелось бы ему взглянуть в глаза драгоценной Мазарин, когда он скажет, что видел ее со стариком.

— Рене!

Свершилось. Всего три ночи бдения у подъезда дома семьдесят пять по улице Галанд, и Мазарин собственной персоной бежала ему навстречу с распростертыми объятиями и радостной улыбкой на губах.

— Рене!.. Ну надо же! Ты вернулся!

Мазарин была прекрасна, как никогда, и, кажется, правда ему обрадовалась.

— Что ты здесь делаешь? Я замучила расспросами всех в "Гильотине", и они мне рассказали. А почему именно Прага? И почему ты не предупредил, что уезжаешь? Дай я на тебя посмотрю. Шикарно выглядишь.

Сама она и вправду шикарно выглядела, а вот он… Это что, очередная насмешка?

— Что же ты молчишь?

Присутствие Мазарин, как всегда, загипнотизировало Рене. Собственный голос отказывался ему подчиняться.

— Я... я очень рад тебя видеть.

— Я тебя тоже. Ну, поцелуй же меня.

Очередной идиотский братский поцелуй в щечку.

— Ты все еще играешь?

Рене кивнул.

— А ты все... все... еще рисуешь?

— Еще как. Каждый день пишу картины. Скоро откроется одна выставка, и тогда у тебя появится повод гордиться старой подругой.

— А... как твоя личная жизнь?

Мазарин лукаво улыбнулась и прошептала приятелю на ухо:

— Я выхожу замуж.

Рене резко отстранился.

— Ты что... Эх, Рене, Рене, Рене... Только не говори, что все еще не выбросил из головы эту глупую фантазию, будто в меня влюблен. Брось, ты же мне как 6paт. Мы ведь столько раз об этом говорили. Я думала, ты давно об этом позабыл.