– От Кати? А она, стало быть, тоже интересовалась нашими будущими родственниками?
– Да. Они же с графом Авдеевым хорошие друзья. Там, в имении, он у неё ближайший сосед и единственная отрада. Да и здесь частенько захаживает на чай. Вот она и выпытала всю подноготную, а я что-то из их бесед подслушал, что-то сам спросил, – признался честный Семён и пояснил: – Вроде как Сергей Константинович с этой Александрой… м-м… в романтических отношениях состоит, поэтому ему больше других об их семье известно.
– Авдеев? – Мишель пренебрежительно фыркнул. – Ему, что ли, делать больше нечего, кроме как путаться с плебейкой? Ах, впрочем, что это я? Дурной пример заразителен, а мой отец вечно маячил у него перед глазами, демонстрируя чудеса безнравственности. Что ж, спасибо, Семён! Мне всё более или менее ясно. Теперь придётся лично познакомиться с будущей мачехой и её семейством. Страсть как я этого не хочу, но я пообещал отцу, деваться некуда.
Семён с пониманием кивнул и пожелал молодому князю терпения. С намёком, что ли? Мишель усмехнулся, но на всякий случай поклялся самому себе до рукоприкладства больше не доходить. Это варварский способ, он прекрасно понимал, но что он мог поделать, если израненная душа жаждала возмездия?
Отец поступил неправильно и подло. И чем ближе была их встреча, тем яснее Мишель это ощущал. Как следствие, ярости от этого меньше не становилось, а чувство безграничной несправедливости больно обжигало грудь.
Его дорогую матушку не успели похоронить, а это ничтожество уже сделало предложение другой женщине, без малейших зазрений совести положило её в постель покойной жены и объявило хозяйкой в их доме!
И плевать на всё и на всех.
Мораль? Муки совести? Помилуйте! Гордеев никогда не знал, что это такое. И его драгоценная Алёна, видимо, тоже не знала. Но ей-то, во всяком случае, не были безразличны собственные дети, раз она настояла на том, чтобы привезти их с собой. А вот Иван Кириллович про родного сына, кажется, забыл, окончательно потеряв голову от роковой любви.
Подумаешь, единственный сын вернулся с войны? И вернулся не просто живым и здоровым, а вернулся героем! Какая разница? Кажется, у батюшки был теперь другой сын. Как его там, Арсений Иванович?
А что касается родного сына, то ему лучше было бы вообще не возвращаться. Никогда. Так у Гордеева значительно поубавилось бы проблем. И, может быть, Мишель за своей безграничной обидой просто приписывал отцу несуществующие грехи, но факт остаётся фактом – он был опасен для отца, опасен в своих попытках узнать правду.
И Гордеев, чёрт возьми, не мог этого не понимать, поэтому принял меры. Купленный и перекупленный доктор Воробьёв, кажется, самая малая из них. Кому ещё Иван Кириллович заплатил, чтобы скрыть убийство собственной жены? Мишель не знал, но в ближайшее время собирался выяснить.
И по дороге на Остоженку, которая была его домом когда-то, он делал вид, что слушает милую болтовню Ксении и Катерины, а сам думал только о том, как сильно ненавидит тех людей, что жили теперь в его квартире и оскверняли его воспоминания.
Глава 7. Катерина
Эту знаменательную встречу Александра запомнила на всю жизнь. Да и Мишель тоже не забыл, несмотря на все дальнейшие попытки стереть этот день из памяти.
Саше казалось, что она была готова ко всему, но действительность превзошла все её ожидания! Горничная, постучавшаяся в дверь, тихонько сообщила о приезде Волконских, и Александра вышла в коридор по её зову, где тотчас же наткнулась на Ивана Кирилловича. На нём был красивый смокинг кремового цвета, пёстрая рубашка, в его извечном стиле, и аккуратный галстук-бабочка. При всей неприязни к этому человеку, Александре пришлось признать, что выглядит он поистине сногсшибательно – увы, он не смог сказать того же самого о ней.
– Чёрт возьми, я же велел тебе переодеться и привести себя в порядок! – сквозь зубы процедил Гордеев, раздражённый до крайней степени её очередным неповиновением.
– Я сочла этот нежно-розовый шёлк недопустимым для сегодняшнего случая, – послушно ответила Александра, вынужденная вложить свою ручку в протянутую министром ладонь. – Насколько мне известно, у вашей семьи всё ещё траур, ни к чему рядиться в яркие цвета, демонстрируя своё неуважение к покойной! – собственные слова показались Александре недостаточно дерзкими, и она добавила: – Не говоря уж о том, что платье, как и украшения к нему, куплены на ваши деньги, а я ваших подачек ни за что не возьму! Кажется, я уже это говорила?
Он ничего не ответил на это, но руку её болезненно сжал, заставив Александру невольно поморщиться. Хорошенькое начало, ничего не скажешь, подумала она, обречённо подняв голову, чтобы взглянуть на вновь пришедших, обоих Волконских и Ксению Митрофанову.
Правда, в конечном итоге это свелось к довольно бесцеремонному разглядыванию молодого князя. То ли потому, что позиция у него для того была очень выгодная – он стоял посередине, между обеими девушками – то ли потому, что Мишеля с такой-то внешностью обойти своим вниманием было весьма проблематично.
А впрочем, не во внешности дело. То есть, Александра отметила про себя, конечно, что он прямо-таки фантастически хорош собой, но с той секунды, как взгляды их пересеклись, она потеряла всяческую способность думать о чём-то другом, кроме как о своём неудержимом желании оказаться как можно дальше от этого человека. Желание это ощутимо росло с каждой секундой, и было просто замечательно, что Гордеев держал её под руку – иначе Саша, не раздумывая, сбежала бы.
Мишель Волконский пугал её. В зелёных глазах горела лютая ненависть, которую тот и не думал скрывать, ибо к лицемерию, в отличие от батюшки, был не приучен.
Гордеев же непринуждённо улыбался, делая вид, что не замечает ледяного взгляда сына. С поразительной теплотой и дружелюбием он произнёс:
– Добрый день, мои дорогие! Как я рад, что вы почтили нас своим присутствием!
Девушки нестройно ответили ему что-то, но Александра не слышала, что именно, по-прежнему во все глаза продолжая смотреть на князя.
"Вот она, моя погибель", – подумала она, не в силах отвести взор.
– Ксюша, милая, в отсутствии Мишеля ты стала у нас редкой гостьей, отчего же? – Иван Кириллович принялся любезничать с хрупкой красавицей-брюнеткой по правую руку от князя.
"Стало быть, они с княжной не дружны?" – попробовала было удивиться Александра, цепляясь за фразу Гордеева, но, увы, удивилась совершенно другому. Господи, какие глаза у него!
Барышня Митрофанова с улыбкой отвечала, что она теперь много времени проводит в Петербурге, ввиду того, что батюшка её практически переехал туда из-за своей службы. Сама же она в Москву вернулась исключительно ради Мишеля, по которому так соскучилась за эти долгие месяцы…
Говоря всё это, Ксения неотрывно смотрела вовсе не на Гордеева, а на Александру. Можно не сомневаться, что она не оставила без внимания ни её старенькое, шитое-перешитое платье, ни огрубевшие от работы руки, ни её никуда не годную причёску. Если, конечно, наполовину распустившуюся косу, перекинутую через плечо, с выбившимися оттуда завитками, вообще можно было назвать причёской. Однако скажем вам совершенно точно, увиденным госпожа Митрофанова осталась довольна и растянула красивые алые губы в презрительной усмешке, в ответ на очередную любезность Гордеева, которую даже не услышала.
Саша по-прежнему продолжала смотреть на Мишеля, а тот в свою очередь смотрел на неё, так же неотрывно, но, увы, с вызовом и ненавистью во взгляде.
И если забыть про её безграничный трепет и ужас перед этим человеком, первое, что сразу бросилось в глаза – молодой князь совершенно не походил ни на мать, ни тем более на отца. Приземистый, темноглазый и русоволосый Иван Кириллович как-то сразу терялся на фоне довольно высокого шатена Волконского, с удивительными глазами цвета весенней листвы.
Нигде, никогда и ни у кого прежде Александра не видела таких глаз! Они могли бы считаться самыми прекрасными в мире, если бы не ненависть, льющаяся из них. А ещё у него были очень красивые, чётко отчерченные губы, высокий лоб, слегка выпирающие скулы и упрямый подбородок – полный комплект для того, чтобы прямо сейчас идти и завоёвывать сердца влюбчивых барышень. Сказать, что Мишель Волконский был красив – не сказать ничего, но всё равно Александре он ужасно не понравился.