– О нет, – только и сказала Александра.

"Да, – Максим Стефанович кивнул, подбородок его задрожал. – Он первым делом спросил, кто принимал роды, и ему назвали имя. Тогда он сказал, что она горько пожалеет о своей некомпетентности…"

– Господи!

«В то утро я сделал ей предложение. Подарил кольцо, встав на вот это самое больное колено, тогда ещё крепкое… это было у пруда, в парке, рядом с домом, где мы (с Юлией Николаевной и Гордеевым) жили. Она согласилась. Мы были так счастливы! А к вечеру из Дуная выловили её обезображенное тело. Я узнал его по кольцу. Внутри была надпись, я заказал гравировку. "Любимая, ты – моя жизнь", вот как там было написано. Ей не было и двадцати пяти лет! Она умерла такой молодой…»

Было от чего потерять дар речи, подумала Александра, смахивая непрошеные слёзы краешком рукава.

О да. После такого он имел право ненавидеть Юлию Николаевну!

Пускай прямой её вины в смерти бедной девушки не было, но всё же… всё же, если бы не она, ничего этого не произошло!

Но это оказалось ещё не всё. Далеко не всё.

"Некомпетентности! Будто кто-то был виноват, что ребёнок родился раньше срока! Но ему было наплевать. Ему нужен был виновный. Ему нужно было выместить своё зло на ком-то! И этим кем-то стала моя любимая. С Санды нечего было взять, она не вставала с постели и едва дышала. Роды дались ей тяжело. Она и так умирала, он не стал её добивать. А вот к моей дорогой невесте оказался менее благосклонен, – Максим Стефанович опустил голову. – Мне тогда было сорок лет. Сорок. Я был взрослым мужчиной, но повёл себя как мальчишка! Я был ослеплён яростью. Я как будто не видел, чем мне грозит неповиновение, а если и видел, то мне было на это наплевать. Я набросился на него прямо во время обеда, вытащив его из-за стола. Меня должны были убить за это. Убить, понимаешь? Но я не видел ничего перед собой! Я кричал ему – убийца, убийца! – я был готов голыми руками задушить этого ублюдка! Такое не могло сойти мне с рук. Он был беспощаден к своим врагам. Меня должны были убить. Но они всего лишь отрезали мне язык. Чтобы не "клеветал на хороших людей почём зря", вот как они сказали. И это мне ещё повезло. Меня и убили бы, если бы не… (Что?! Кто?!)"

– Гордеев?! – Александра округлила глаза. Максим Стефанович кивнул.

"Он присутствовал тогда на этом обеде. Один из гостей. Они не были друзьями, нет. Просто аристократы всё время вертятся в обществе друг друга. Там много именитых семей было… И он (Гордеев) среди их числа… Он узнал меня. Не знаю, был ли он в курсе махинаций своей жены, но про мою погибшую невесту он точно знал. Он спас меня. Заступился. Именно благодаря ему я жив, и сейчас сижу перед тобой"

Вот как оно всё складывается… Юлия Николаевна, такая хорошая и благородная женщина, невольно стала причиной страшного преступления, а её муж, последний из мерзавцев, взял и сделал доброе дело! Просто так, без причины, как Сашенька сама обычно делала.

Чудеса.

Только жуткие какие-то чудеса!

"Я не был благодарен ему за это, если хочешь знать. Я предпочёл бы умереть. Уйти. К ней. Я любил её… Я её до сих пор люблю!"

– Вы поэтому тогда… – Александра замолчала на полуслове, но заинтересованный взгляд Максима Стефановича подсказал ей, что он хочет, чтобы она продолжила. – В тот день, когда вас привезли в больницу… Вы были таким… безразличным. Отец ещё сказал, что, похоже, вы совсем отчаялись и не хотите жить… Но дело было не в безнадёжной травме. Дело было в том, что вы попросту не хотели выздоравливать?

Он кивнул.

"Я предпочёл бы уйти. Мне было всё равно. Мне стало всё равно в тот момент, когда я увидел это кольцо, на посиневшем пальце утопленницы, бывшей когда-то моей любимой. Моё кольцо. Моя любовь… ей не было и двадцати пяти…"

– Господи, мне так жаль…

"Ты не спросила о главном".

– Я… я… – запинаясь, она посмотрела на Мишеля. Тот сосредоточенно пытался разобрать хоть слово из беседы, сохраняя прежний недовольный вид. – Да. Пожалуйста, расскажите…

"Он (чудовище-муж) так ни о чём и не узнал. Он поверил в то, что его ребёнок умер. И он не стал его искать. Он поверил в придуманную историю. Историю, ради которой умерла моя любовь. Чтобы спасти этого мальчика…"

Саша и Рихтер, не сговариваясь, посмотрели на Мишеля. Он сразу же нахмурился, ибо ему не доставляли ни малейшего удовольствия ни эти взгляды, ни Сашино никуда не годное состояние. Бог весть откуда она нашла в себе силы спросить:

– Это был он?

Максим Стефанович тяжело вздохнул, уселся поудобнее и стал сосредоточенно разминать своё больное колено.

– Максим Стефанович, – уже громче позвала его Александра. – Это был он?

И вновь никакого ответа не последовало. Закончив со своим коленом, Рихтер поднял голову и пожал плечами.

"Я взял расчёт сразу после того, как потерял язык. Без языка моё нахождение при Юлии в качестве репетитора не имело ни малейшего смысла. Я больше не мог преподавать. Да если б и мог, неужели думаешь, что я бы остался? Я возненавидел её. Всех их! Из-за них погибла моя единственная любовь! – Максим Стефанович выдержал паузу и глубоко вздохнул. – Я не знаю, куда она дела ребёнка Санды. Ты спрашиваешь меня, он ли это? Я не могу с уверенностью это утверждать. Но прошу тебя, взгляни на него…"

О таком дважды просить не пришлось, Сашенька охотно повернулась в сторону Мишеля и скользнула изучающим взглядом по его профилю. Зачем она это делала? Она и так уже знала каждую чёрточку его лица, достаточно было просто закрыть глаза, чтобы представить… Но, всё равно, она посмотрела на него в очередной раз, не в силах отказать себе в таком удовольствии.

Тёмные волосы. Не чёрные, как у Юлии Николаевны, но тёмные, с оттенком каштана и золотистым блеском. Сейчас, на солнце, это было особенно хорошо заметно. Красивый профиль. Правильные черты лица, прямой нос, высокий лоб, чуть выпирающие скулы, чувственные губы, безгранично зелёные глаза… и чёрные-чёрные ресницы.

– Не желаешь ничего объяснить? – очень недовольно спросил Мишель. Ему не нравилось, что эти двое так бесцеремонно разглядывали его, будто какое-то невиданное диво.

"Посмотри, какая у него смуглая кожа! – привлёк Сашино внимание Рихтер. – Волосы далеко не рыжие, но он мог пойти и в отца, тот был брюнетом. И брови тёмные. И ресницы. И, что больше всего бросается в глаза, – ничего общего с Юлией! Ни единой общей черты… Ни с ней, ни с (Гордеевым)…"

Это было истинно так, Саша и прежде об этом думала.

Мишель абсолютно не походил ни на мать, ни на отца. Вообще никак. Ничем. Он был по-своему уникальный. Он даже на Алексея Николаевича, насколько Саша могла помнить старшего Волконского, не был похож. Тот вообще уродился светловолосым и голубоглазым, не в пример сестре, так что подумать было над чем.

Максим Стефанович в очередной раз вздохнул и добавил:

"Я не берусь утверждать. Но ведь Юлию никто никогда не видел в тягости!"

И это, кажется, стало решающим аргументом.

Хотя Александра уже и не сомневалась в своих предположениях.

Что ж, всё стало более или менее ясно, не считая того, как ей теперь пересказать эту историю Мишелю? Вот что не давало ей покоя!

Пока она, пользуясь случаем, смотрела на страшно недовольного Волконского, Максим Стефанович привлёк её внимание очередным жестом. Саша повернулась к нему с неохотой. Так и подмывало спросить – что, это ещё не всё? Будут другие леденящие душу подробности, вроде похищения маленьких мёртвых детей из родильного отделения?

«Она приходила ко мне», – изобразил Рихтер. И, верный закону жанра, на самом интересном месте «замолчал». Руки его больше не двигались, он пристально смотрел на Сашу прямым, немигающим взглядом.

– Когда?

«Не так давно»

– Зачем?

Двадцать пять лет спустя. Действительно, зачем? Извиниться? Покаяться? Простите, конечно, дорогая Юлия Николаевна, но не поздновато ли вы спохватились? Столько воды утекло…