Набрав в грудь побольше воздуха, Саша осторожно позвала:

– Максим Стефанович…?

Рихтер поднял голову, невидящим взглядом посмотрел сквозь неё. Затем сфокусировался на Мишеле. Снял очки. Снова посмотрел на него, словно осенённый какой-то догадкой. Снова надел очки. Снова посмотрел. И вздохнул.

Рука его поднялась, словно он собирался продолжить, но на полпути остановилась. Он колебался. Потом, видимо, приняв решение, Максим Стефанович категорично покачал головой, но, вопреки собственному желанию сохранить страшную тайну в секрете, продолжил.

"В девяностом году Санда родила сына. Скажу сразу, это было чудом, что она вообще смогла родить, она была такая худенькая, такая маленькая! Не меньшее чудо, что она смогла его выносить. Он (муж) бил её, избивал в кровь, бедняжка ходила в синяках и клялась, что покончит с собой. Моя девочка (Юлия Николаевна) не могла спокойно на это смотреть. Никто не мог, поверь. Но что мы должны были сделать? Забудем о том, что он самый влиятельный и богатый человек страны, кем бы он ни был, Санда была его женой! По закону. Он вправе был делать с ней всё, что ему заблагорассудится. Она была его собственностью, и никто не мог этого изменить. И никому не было дела до того, что он был жестокий и беспощадный!"

Когда Максим Стефанович изобразил слово "жестокий", Александра начала кое о чём догадываться. Она вся сразу как-то похолодела изнутри, замерла, обратившись в ледяную статую, и поклялась себе ни словом, ни жестом, ни взглядом не перебивать Рихтера до тех пор, пока тот не опровергнет её безумные догадки.

"Санда думала, что однажды он её убьёт. В одном из своих приступов. Или, например, забудет отвязать от кровати утром, и она умрёт с голоду. Бывало, он уезжал надолго и неделями не появлялся в замке… Она боялась. Она не хотела такой жизни ни для себя, ни для своего сына. Тогда она решила бежать. Не без помощи своей подруги. Моя девочка (Юлия Николаевна) просто не могла бросить её в беде. Но их кто-то выдал. Кто-то знал об их плане. Ничего не получилось. Он (чудовище-муж) обо всём узнал. Избил Санду до полусмерти, не оставив на ней живого места, и сломал ей руку в трёх местах. Она была на седьмом месяце беременности тогда, и он знал об этом, но его ничто не остановило. С тех пор он запер её в замке, и никого к ней не пускал, а ей строго-настрого запретил покидать пределы собственной спальни…"

Максим Стефанович замер и посмотрел на Александру. Она внимательно следила за каждым его жестом, и по выражению её лица было видно, что она переживает эту трагедию вместе со своей тёзкой, так же остро и болезненно. Такая отзывчивость заставила Рихтера грустно улыбнуться, и он подошёл к самому главному:

"Санда сумела передать ей записку. Она поклялась покончить с собой, и просила её (Юлию Николаевну) только об одном – позаботиться о ребёнке… как угодно, но вырвать его из лап этого монстра, чтобы он не мучился так же, как мучилась она, бедняжка!"

– Боже мой, – вырвалось-таки у Александры, хоть она и пообещала себе хранить молчание и не перебивать старичка. Рихтер поджал губы и кивнул, соглашаясь с её изумлением.

"Моей…(кому-кому, она снова не разобрала?) не было и двадцати пяти лет… но она уже тогда… самый лучший врач… самый лучший женский доктор… И у этой сумасшедшей девчонки (Юлии Николаевны) созрел безумный план. Она знала о наших отношениях. Она знала, чёрт бы её побрал, она знала, кого просила о помощи! Лучший женский врач. Моя (невеста, он сказал, невеста?!)… такая молодая… (лицо Максима Стефановича исказилось) А (Юлия) ни о ком не думала, эгоистка, ни о ком, кроме своей Санды! Она не имела права так поступать. Но кто мы такие, чтобы перечить? Слуги. Всего лишь слуги, рабы, лишённые собственного мнения! Что она ей сказала? Как заставила согласиться? Обещала лишить меня должности? Тогда мы не смогли бы пожениться – она знала, я не буду сидеть у неё на шее… И (Юлия) бессовестно этим воспользовалась. Иначе никак. Не могло обойтись без угроз, я знаю. Моя (видимо, всё-таки, невеста) никогда не согласилась бы перейти дорогу этому монстру добровольно. Но (Юлия) не оставила ей выбора. Попросту не оставила…"

Рихтер взял ещё одну передышку и несколько секунд сидел, глядя в сторону, сжимая и разжимая кулаки. Он нервничал. Понимать его с каждой секундой становилось всё труднее.

"…больница… немереное количество детей… мёртвых… умирали часто… рождались мёртвыми… или умирали потом… достать материал не было проблемой…"

– Какой… материал…? – тихо-тихо, срывающимся шёпотом спросила Александра.

"Ты же понимаешь, какой. Это не казалось им преступлением. (Юлия) воображала себя героиней романа. Верила, что спасает кого-то: Санду, её ребёнка… начиталась глупых приключенческих книжек, что давал ей… (какое-то имя, видимо, ещё один учитель) И к чему это привело?"

– К чему? – подтолкнула Александра, когда Максим Стефанович замолчал.

"Надо отдать должное, обыграли они всё блестяще. Моя (невеста) приняла роды, (монстр) был в очередном недельном отъезде… Санда не должна была родить так скоро – он знал, что до девятого месяца оставалось ещё шесть с половиной недель, но ребёнок родился восьмимесячным. За ней (за невестой?) послали вовремя… успели… малыш родился. Она (невеста) помогла ему появиться на свет. Лучший врач… лучший женский врач… ей не было и двадцати пяти…"

Я не хочу всего этого знать, неожиданно поняла Александра и резко встала со своего места. Мишель тотчас оказался рядом, и легонько взял её за плечи, как будто собирался утешить её и убедить не волноваться.

– Я не хочу! – прошептала она и закрыла лицо руками. – Я не хочу знать, что было дальше. Это уж слишком!

Она была похожа на перепуганного взъерошенного воробышка, и Мишель испытал почти физическую потребность действительно обнять её и утешить. О-о, это как раз неудивительно, вообще-то старшим братом он был превосходным, долгие годы тренировался на Катерине, оттачивая мастерство до мелочей. И Саша, в своём отчаянии, со слезами на глазах, была сейчас очень похожа на Катю, на перепуганную маленькую Катю, которая часто плакала и расстраивалась из-за пустяков.

Но тут дело было явно не в пустяках.

Не стала бы эта сильная и мужественная девушка так переживать из-за мелочей!

– Тихо-тихо, – произнёс Мишель успокаивающим голосом, уже совсем не думая о том, что она его враг, и он пообещал себе ненавидеть всех представителей её семьи до конца дней.

– Не думаю, что вы захотите знать правду, – сразу же предупредила она. – Это ужасно, это… Господи, боже! – прошептала Саша и спрятала лицо в ладонях.

– Я прошу тебя, успокойся, – очень проникновенно произнёс Мишель, руки его по-прежнему лежали на её плечах. И это, как ни странно, и впрямь успокаивало. Она была не одна. Он был с ней. Но как сказать ему…? Как она вообще сможет сказать такое вслух?!

Максим Стефанович мог уже не договаривать, тут и так всё было ясно.

Хуже не придумаешь.

И как бы это ей не пришлось успокаивать Мишеля, после того как она озвучит услышанное от Рихтера! Если, конечно, у неё вообще повернётся язык повторить всё это.

– Хорошо, – прошептала Александра и вновь вернулась на своё место.

Максим Стефанович наблюдал за нею с грустью и ничего не говорил. То есть не жестикулировал. Он сидел без движения, с состраданием глядя на девушку напротив. Потом вздохнул.

– Простите, Максим Стефанович. Пожалуйста, продолжайте, если… если сможете…

Он кивнул в ответ, но некоторое время не продолжал. Собирался с мыслями. И дальнейшие его жесты были медленными, не в пример предыдущим. Медленными и как назло понятными, все до единого, хотя сейчас Александра как раз предпочла чего-нибудь не понять. Но нет, ужасы двадцатипятилетней давности до неё дошли во всей своей красе, не потеряв ни единой детали.

"Детей они подменили. Мальчика Санды забрала к себе (Юлия), а моя (невеста) принесла им мёртвого ребёнка из больницы. Он тоже был восьмимесячным, родился с отклонениями, мать бросила его, не стала забирать, не стала хоронить… И они похоронили его вместе – Санда и моя невеста. Конечно, он (муж) не поверил, когда вернулся и узнал обо всём. Он раскопал могилу, прямо при свете дня, никого и ничего не стесняясь, и, говорят, когда достал из гроба маленькое тельце, упал на колени и заплакал… Это был единственный раз, когда его видели плачущим. Тогда он поверил. И сына ему было жаль. Но, как ты думаешь, в чём он увидел причину его смерти?"