Лолла задумалась:

— Я не поняла, о чем ты. Я была бы неплоха и для тебя?

— Да, чтобы вместе опуститься на дно.

Она укладывала сорочки и носки, вынимала их и укладывала снова.

— А теперь уже поздно? — спросила она.

— Ты и сама должна понять.

— Да, — сказала она.

Молчание.

Он заговорил о другом: о том, что ему надо было послать деньги в Америку, но он так и не послал, так как до отъезда у него не нашлось времени.

Но Лолла не желала менять тему, она повторила, что вышла из этой истории точно такой же, как и вошла, без изменений, примерно в таком смысле…

Абель:

— Я про деньги, которые должен был отправить давным-давно, но так и не отправил.

— Мне кажется, ты мне не веришь. Примерно в таком смысле…

— Да, да, Лолла. Мне непременно надо было отправить эти деньги.

Наконец-то Лолла услышала то, что он говорит.

— А что это за деньги?

— Для одного человека по имени Лоуренс.

— Ты ему должен?

— Нет. Он сидит в тюрьме, вот и надо бы ему что-нибудь послать.

Лолла, подумав:

— Меня это, конечно, не касается, но на твоем месте я бы не стала рисковать своими деньгами. Их нелегко будет получить обратно.

— Нелегко.

— Ты три недели проработал в книжном магазине, и тебе от них ничего не следует. Но ведь и за три недели на лесопильне ты ничего не получил?

Абель, с улыбкой:

— Я бы ни эре от них не взял, даже если б они и предложили. Они банкроты.

— И когда ты живешь в «Приюте моряка», ты ведь тоже платишь каждый день.

— Да, Лолла, но я все равно не мог бы ничего взять на лесопильне. Денег у них нет, склады у них пусты, у них вообще ничего нет.

— Я просто думала, — сказала Лолла, — что для тебя было бы дешевле жить у моей матери…

— Где? — разинул рот Абель.

— Ну да, на берегу. Там четыре комнаты, а нас всего двое.

Абель замотал головой и коротко отрезал:

— Нет.

Лолла:

— Может, ты и прав, я просто так предложила. Люди начали бы судачить. Чемодан у тебя облезлый, как я погляжу.

— Знаю. Зато у меня есть новый рюкзак. Может, мне его взять?

— Рубашки в рюкзак?! Хотя с таким чемоданом и впрямь стыдно ездить.

— Господи, до чего ж ты у нас благородная. Тебя не молодой Клеменс этому выучил?

— Он меня вообще ничему не учил. Просто когда я чистила вещи, то обратила внимание, что пиджак у него на шелковой подкладке.

— А когда он раздевался, ты, случайно, не обратила внимания, какое на нем белье?

— Я и так это знаю. Недаром я его стирала. И его белье, и его жены. У нее белье самое тонкое и нарядное, и мне не велено было его тереть и выкручивать, только прополоскать в корыте, и все.

— Ну а у него?

— У него тоже очень тонкое. Но должна тебе сказать, то, что ты купил для себя, по крайней мере не хуже.

— Значит, и оно хорошее.

— Плохо одно: твой чемодан. Впору сходить и купить новый.

— Перестань об этом и кончай складывать. И вот это не забудь.

— Да зачем он тебе нужен?

— Сунь его в какой-нибудь носок.

— Ума не приложу, зачем тебе в мореходной школе нужен револьвер.

И Абель уехал. Теперь дело пошло всерьез. Он был совершенно уверен, что в этом году на занятия опоздал, но все равно уехал. Потому как дело пошло всерьез.

Он пропадал всю зиму, а к маю снова объявился. Писать он никому не писал и вообще не подавал никаких признаков жизни, но Лолла на правах мачехи заставляла его банк сообщать, регулярно ли ему переводятся деньги, которых хватило бы и на жизнь, и сверх того.

Тем не менее он вернулся худой и усталый, и вид у него был человека, давно не евшего досыта. Посмотрел бы его отец, в каких обносках он вернулся назад, а тонкого белья уже не было и в помине. Он-де сдал его в стирку и уехал, не получив обратно.

Конечно же поездка принесла ему очередное разочарование, но ничего удивительного тут не было, время года он выбрал неудачное и слишком поздно приехал. Он занял прежнюю комнату в «Приюте моряка» и начал коротать свои дни, как и прежде, ни о чем не тужа.

Лолле он объяснил все как есть: он сразу же пошел к директору большой мореходной школы, ни дня не упуская, изложил свое дело и получил ответ. Да, директор держался очень приветливо: я понимаю, вы — человек, который хочет кем-то стать, ну что ж, давайте послушаем. Он задал несколько общих вопросов по мореходству. Для меня это были детские игрушки, продолжал Абель. Но тут он начал спрашивать то, что я выучил из книг. Так я же читал английские книги. Не беда, отвечайте по-английски, отвечал директор. Я рассказал ему все, что вычитал из книг, а это было, видит Бог, немного. Да и как могло быть много после двух коротких испытаний в Сиднее! Он меня понял. Жаль, что вы так мало об этом знаете, сказал он, а что, если вам взять репетитора? Охотно, ответил я.

Но то, что я ничего не знал, меня очень огорчило, и я прямо об этом сказал. Он со мной согласился и вообще проявил полное понимание. Подумайте все-таки о моем предложении насчет частных уроков. У вас будет хороший учитель, это я могу вам твердо обещать.

Ну почему я не сумел усвоить достаточно теории из книг, чтобы сразу начать занятия у этого директора! Просто беда. Он желал мне добра и сердечно пожал руку, когда я уходил. Но раз все так глупо вышло, я вернулся к себе на квартиру, лег и все время думал об этом. Там еще был молодой паренек, он приехал издалека, мы потолковали с ним о всякой всячине, и я понял, что для меня просто невозможно нагнать его, потому что я на восемь лет его старше и был женат и все такое прочее. И пока я лежал так, то решил бросить эту затею. Просто позор, как оно все со мной вышло.

После Рождества и Нового года я начал смотреть на это дело с другой стороны, что ж это за собачья жизнь так себя изводить, в Кентукки гораздо лучше. Я мог бы написать письмо Лоуренсу и послать ему деньжонок и тем подбодрить нас обоих, но ничего этого не сделал. Я был донельзя мрачный и одинокий, и когда паренек, мой сосед, пришел с известием, что директор приглашает меня для беседы, то поначалу даже идти не хотел. Но паренек вычистил мой костюм и пошел вместе со мной и ждал за дверью.

Директор сообщил мне, что я могу приступать к учебе.

Удивительные попадались мне люди, вот хотя бы он, флотский командир и директор морской школы, для меня он значил больше, чем отец, и я наобещал все, о чем он меня просил. Он дал мне список книг, чтобы я купил их, и мы с этим пареньком на обратном пути купили книги, словом, я приготовился как надо, так что с моей стороны никаких препятствий не было.

Но вышло нескладно. Я так и не обратился к репетитору, а начал сам читать книги, но без особого толку. В апреле репетитор пришел сам и спросил, как будет дальше. Я сказал, что на все согласен. Тогда давайте сразу и начнем. Человек он был основательный, мы начали с самого начала, и я за несколько часов много выучил. Меня очень взбодрило, что я понимаю его объяснения, и, когда он задал мне еще задание на дом и сказал, что придет завтра, я только обрадовался.

Теперь он приходил каждый день, и я немало выучил. Но с каждым днем мне становилось все трудней, и я снова припомнил золотые денечки в Кентукки и насколько там было лучше, если сравнить с нынешним. Учитель об этом и слышать не желал, он стал строгим и велел к следующему дню выучить задание получше. Прикажи это директор, я бы, может, и послушался, но ради учителя я надрываться не хотел и на следующий день оказался еще ленивее. Так дело не пойдет, сказал он. Не пойдет, согласился я. Оставим, что ли? — спросил он. Не думаю, что когда-нибудь смогу это выучить, ответил я. Ладно, сказал он и ушел.

От меня к тому времени остались кожа да кости. Нечего было и надеяться, что я в моем возрасте с этим справлюсь. В самом начале я еще помнил названия кой-каких инструментов, а всего лучше я знал компас, за которым стоял столько раз, когда вел корабль. Но навигация — жуткая штука, в моем-то возрасте. Есть навигация земная и есть небесная, чтоб ты знала, и обе — совершенно непонятные загадки, а ты должен их решить. Считаешь, считаешь, пока в глазах не потемнеет. Ты не понимаешь в этом ровным счетом ничего, но все равно должен высчитать. На то тебе даны компас, и хронометр, и прочие инструменты. Но не успел ты кончить подсчеты, как выясняется, что инструменты эти ненадежные и ты должен — Боже спаси и помилуй — вычислять вдобавок отклонения компаса и хронометра — просто выдержать невозможно.