Фаюнин (беря бумагу). Что с облавой?

Кокорышкин. Осьмнадцать душ с половиной. Один — мальчишечка. Из них, полагают, двое соприкосновенны шайке помянутого Андрея.

Фаюнин. Эх, его бы самого хоть пальчиком коснуться.

Кокорышкин (тихо и внятно). Это можно-с, Николай Сергеич.

Выронив бумагу на колени, Фаюнин уставился на него поверх очков. Кокорышкин многозначительно косится на официанта.

Фаюнин. Слетай, ангелок, проведай там телятину. Не готова ли!

Официант уносится на талановскую половину.

Кокорышкин. Есть у меня один приятель… да дорого просит.

Фаюнин. Ну!

Кокорышкин. Смеяться станете!.. Имея довоенный ещё позыв к политической деятельности, а также стремление искать и находить… Словом, поскольку господина Федотова теперь турнут за непригодность...

Фаюнин (сообразив). В начальники метит? Да он в своём уме? Это же к самому дракону в пасть лезть. Его сам Виббель трясётся. Да ты сам-то видал Шпурре хоть раз?

Кокорышкин (благоговейно набрав воздуху в грудь). Уму непостижимо. Сила!

Фаюнин. Деньги же дают, муха.

Кокорышкин. Я с ним и так и сяк, — отказывается. Деньги, говорит, есть условный знак мирного времени. Теперь ничего на них не укупишь, а после взятия Москвы другие выпустят.

Фаюнин. Ещё когда выпустят-то! За Москвой-то ещё Волга. А за ей Урал лежит в шубе снеговой. А ещё дале — Сибирь, с речищами, с лесищами. А уж позади её и нивесть что! Только сполохи шатаются… Россия — это, брат, такой пирог, что чем боле его ешь, тем боле остаётся!

Кокорышкин пожал плечами: дескать, моё дело сторона.

Ты выуди адресок-то, и обмани.

Кокорышкин. Эх, Николай Сергеич! Нонче ещё три солдатика задобропожаловали. Может, и сейчас заготовка на завтра идёт. А ведь за это с градского головы взыщут… Скажут: всё сигары курили-с?

Фаюнин суеверно откладывает сигару.

Повременим, может, и дешевше подвернётся.

Он укладывает бумаги в портфель; Фаюнин сердится. В сопровождении официанта, осунувшаяся и строгая, в зловещем черном платье, Демидьевна вносит блюдо с телятиной.

Демидьевна (почти величаво). Куды падаль-то ставить, коршуны?

Кокорышкин. Не задевай. Зачем, зачем торопишься? Час настанет, сама помрёшь.

Демидьевна. Эх, не доглядела я тебя, Семён Ильич.

Кокорышкин. Ещё придёшь ко мне в стряпухи наниматься. И прогоню… и прогоню!..

Фаюнин (шикнув на Кокорышкина). Сюда, на срединку, ставь, старушечка. Ой, хорошо ли ужарилась-то? (Отрезав кусок.) Ну-ка, пожуй, не жестка ли?

Демидьевна. По моим зубам и каша тверда.

Фаюнин. А всё равно пожуй, старушечка.

Усмехнувшись на его опасения, Демидьевна ест мясо. Тогда, осмелев, и Фаюнин лакомится куском поменьше.

Ай-ай, ровно бы горчит маненько, а?.. Пригаринка, видно. А не смейся. Видала на стенках-то? Уж ищут одного такого, Андрейкой звать. (Подмигнув.) Вот бы тебе хватануть капиталец, на чёрный-то день, а?

Демидьевна. Куды мне! Капиталу в могилу не возьмёшь. Кабы ещё продуктами выдавали.

Фаюнин. Можно, можно и продуктами.

Демидьевна. Ещё смотря, какие продукты. Сухие аль в консервах?

Фаюнин. По желанию. Мыло да крупка хоть век пролежат.

Кокорышкин. В Египте мумию нашли. При ей пшено и кусок мыла. Как вчера положено!

Демидьевна. А как уладимся-то, змей? По чистому весу, с нагиша, станешь платить аль с одёжей? А ну-к, у ево бомбы в карманах? Ведь, поди, чугунные?

Деликатно отвернувшись, Кокорышкин беззвучно смеётся. Плечики его вздрагивают. Официант вторит ему, прикрываясь салфеткой.

Фаюнин. Не омрачай мне праздника, старушечка. Именинник я. Уйди, уйди от греха.

Он оглянулся. Официант усердно перетирает бутылки. Медленная и прямая Демидьевна уходит. Фаюнин толкает в бок Кокорышкина.

Кокорышкин. Уж дайте досмеяться, Николай Сергеич. Хуже нет, когда не досмеюсь!

Фаюнин. Полно, рассержусь, полно.

Кокорышкин. Ну, чево, чево вам от меня? Ей-богу, Мосальский дороже даст. Только мигнуть.

Фаюнин. Человек-то он верный, приятель твой?

Кокорышкин. Господи! (Вкладывая всю душу.) Он является сыном бедного околоточного надзирателя. Пятен в прошлом не имел. И даже наоборот, судился. За растрату канцелярских средств. Сто сорок два рубля-с.

Фаюнин. Больше-то — аль рука дрогнула?

Кокорышкин. Больше не доверили, Николай Сергеич.

Фаюнин. Ты?

Кокорышкин. Я-с!

Оба смеются.

Фаюнин. Ну, показывай товар лицом, а то гости собираться станут.

Кокорышкин. Увольте, сам тыщу лет ждал. Вся душа перегорела.

Фаюнин. Хоть за ниточку-то дай подержаться. Может, ты только завлекаешь меня!

Кокорышкин. Разве уж ниточку!..

Косясь на дверь к Талановым, он шепчет только: «Ольга Иванна!» — и отскакивает. Фаюнин раздумчиво мычит.

Фаюнин. Сам-то он далеко отсюда находится?

Кокорышкин. Небыстрой ходьбы… минут двадцать семь.

Фаюнин. А не сбежит он у тебя?

Кокорышкин. Я враз, как прознал, шляпу одну во дворе поставил. Сам не пойдёт, чтоб своих не выдать… Всё одно как на текущем счету лежит.

Фаюнин. Ну, муха, быть тебе слоном. Бумаги отнесёшь, надушись… и покрепче надушись. Пахнешь ты нехорошо! И приходи. Я тебя на Шпурре выпущу, а уж ты сам яви ему своё усердие.

С дороги Кокорышкин оглядывается, опасаясь за врученную тайну. «Не спугните, Николай Сергеич!» И верно, оставшись один, Фаюнин сразу оказывается у талановской двери. Он дважды собирается постучать туда, но ещё прежде на стекле появляется силуэт Таланова и раздается стук. Отскочив в противоположный угол, Фаюнин сурово вертит ручку телефона.

Комендатуру. Фаюнин. Подожду.

Повторный стук.

Войдите.

Это Таланов. Он очень теряется в своей новой роли просителя.

Ай-ай, а супругу-то на кухне забыл, просвещённый человек?

Таланов. Я не в гости, я по делу, Николай Сергеич!

Фаюнин (суше). Личному?

Таланов. Не совсем.

Фаюнин. Присядьте пока. (В трубку.) Не освободилась ещё? Подожду. (Раздумчиво, глядя на стол.) Четверть века зажмурясь жил в надёже: проснусь… и всё позади. Отшумело, как дождь ночной. И солнышко. И яблонька в окошко просится. И раскрылись очи, и, эва, яства райские стоят, а на душе — ровно на собственные поминки попал. Как эта болезнь прозывается, доктор?

Таланов. Предчувствие, Николай Сергеич.

Фаюнин. Предчувствие?.. (В трубку.) Спасибо, деточка. Битте, мне фирте нуммер нужен. Данке. (Почтительно.) Это помощник господина Шпурре? Фаюнин беспокоит. Да опять насчёт новоселья-с. Обещались. Что?.. Плохо слышно, что? (Он трясёт и дует в трубку.) Комендант тоже обещались… в целях поддержания авторитета градского головы. Да, кое-кто уже собирается. Что?.. Не слышу, не слышу, что? (Таланову.) Визг какой-то. И кричит-то как, послушайте-ка!